— Пока я не вернусь, ты останешься у Франчески, Марцелла. Мне очень жаль, — решил он.
Увидев, как сестренка огорчилась, Никколо смягчился.
— Но я обещаю, что скоро вернусь, — он заглянул в ее полные слез глаза. — Мы съездим в Рим и вернемся еще до весны.
Юноша не знал, верит ли в это сам. С одной стороны, кроме архивов, в Риме его ничто не держало, с другой же стороны, и Ареццо тоже было нечего делать.
— Ты хочешь вернуться с ней во Францию, да? С этой твоей любовницей?
— Марцелла! — возмущенно воскликнул Никколо, но тут же запнулся.
В конце концов, сестра была права. Просто он не думал, что Марцелле известно о его отношениях с Эсмеральдой. «А ведь она уже не ребенок», — подумал он.
— Нет, я не вернусь в Париж. Я приеду в поместье, как и обещал тебе. И кто знает… может быть, подрастешь еще немного и отправишься в свой гран-тур, хочешь?
Мужественно сглотнув слезы, Марцелла наконец-то улыбнулась.
— Именно это я и намерена предпринять, — сейчас она опять выглядела взрослее. — Я хочу увидеть Францию, Грецию и Египет.
— Египет? — удивился Никколо.
— Да, страну фараонов. И знаешь что? Можешь меня даже не просить. Тебя-то я точно с собой не возьму.
— Что ж, это вполне справедливо, — улыбнулся он.
Никколо оформлял бумаги, необходимые для пребывания в Риме. Перед выездом из Ареццо он раздобыл множество документов, которые могли облегчить путешествие, начиная с паспорта и заканчивая рекомендательными письмами, благодаря которым неприятности с чиновниками можно было свести к минимуму. От Папского Престола Тоскану отделяла всего одна граница, но в Испании бушевала революция, чей огонь разжигали члены тайной организации карбонаров. Этот огонь дошел и до Неаполя, что обострило ситуацию. Все предрекало приход австрийцев[56], которым не нравились мысли о новой, более либеральной конституции и опасность восстановления республиканских идей.
И тут в голову Никколо пришла одна идея.
— Вы ничего не знаете о том, есть ли в городе англичане? — спросил он, надеясь, что не слишком обще сформулировал свой вопрос.
— Англичане, синьор? — переспросил чиновник, осматривавший через монокль документы Никколо.
— Один поэт. А может быть, их несколько. Они довольно знамениты, — уточнил Вивиани.
По слухам, Шелли с семьей был в Риме, да и Байрон был известен своей любовью к путешествиям.
Чиновник, подняв голову от бумаг, поморщился, и у Никколо перехватило дух. Подобная реакция означала, что этот человек знал либо о неприличном поведении Байрона, либо о политических взглядах Шелли. Наверняка и то, и другое не нравилось чиновнику. Говорили, что Байрон даже более-менее открыто поддерживал связи с революционерами и оказывал им финансовую поддержку. Возможно, с точки зрения чиновника, контакт с карбонарами был даже предосудительнее, чем проживание с чужой женой — а Байрон славился и этим тоже.
— Ко мне приходило несколько этих так называемых поэтов, все по поводу приезда в Рим, — выражение лица у чиновника было такое, будто Никколо заставил его жевать лимон. — По-моему, среди них был синьор Шелли. Все эти поэты остановились в одном месте, где обычно собираются англичане. Я посоветовал бы вам спросить на пьяцца ди Спанья.
Хотя на самом деле он оказал Никколо значительную услугу, ему явно было неприятно говорить об этом, и было видно, что чиновник считает встречи с подобными личностями плохой идеей.
Хотя все бумаги были оформлены безупречно, проверка длилась довольно долго, и Никколо подумал, что его расспросы навлекли на него подозрения. Видимо, чиновник был разочарован, не найдя, к чему придраться. При этом Никколо сильно подозревал, что документы Эсмеральды, выписанные на имя Изабеллы Грапелли, были поддельными.
Впрочем, ускорить процесс при помощи взятки юноша тоже не решался, ведь чиновник мог этим воспользоваться, чтобы поднять скандал — хотя в любой другой ситуации наверняка взял бы деньги. Да и нажимать на свой титул графа тоже не имело смысла. Бюрократы любому могут превратить жизнь в ад, даже если вызвать их на честный бой.
В конце концов чиновник отпустил Никколо, напоследок бросив на него недоверчивый взгляд. Вивиани раздражало его поведение, но он понимал, что власти не хотят пускать в город республиканцев и либералов, в особенности сейчас, когда повсюду витает дух революции.
Поразмыслив, Никколо решил сперва сходить на пьяцца ди Спанья, а потом уже отправляться домой. Найти площадь оказалось несложно. От нее вверх поднималась живописная Испанская лестница, ведущая к церкви Тринита-деи-Монти. В центре площади возвышался знаменитый фонтан Баркачча, построенный в форме лодки.
Вокруг фонтана собралась целая толпа женщин, которые что-то громко обсуждали. Не обращая внимания на их болтовню, Никколо спросил дорогу у прохожих. Вскоре ему показали дом справа от Испанской лестницы, заверив, что там живет английский поэт.
Юноша постучался в дверь, и радость наполнила его сердце. Он так давно не видел своих друзей и надеялся, что встретит здесь Шелли и Байрона.
Но дверь ему открыл какой-то незнакомый молодой человек всего на пару лет старше Никколо. Сняв шляпу, Вивиани вежливо представился, перейдя на английский.
— Очень приятно, — у него были очень темные губы. — Джозеф Северн[57], к вашим услугам, — молодой человек выжидательно посмотрел на гостя. Его курчавые волосы топорщились во все стороны.
— Я ищу Перси Биши Шелли.
— Вынужден разочаровать вас. Сейчас он живет уже не здесь. Вместе с семьей Шелли переехал в дом на Северном побережье. Возможно, они отправились в Пизу, до меня доходили такие слухи.
— Очень жаль, — Никколо едва удавалось скрыть разочарование. — Простите за беспокойство, мистер Северн, и позвольте откланяться.
— Кто это? — донесся из-за двери чей-то слабый голос.
— Все в порядке, Джон, — откликнулся Северн. — Тут какой-то человек, который ищет Перси Шелли.
— Шелли? Впусти его, пожалуйста.
Смерив Никколо скептическим взглядом, Северн все же кивнул и отошел в сторону. Вивиани увидел узкую лестницу.
Когда он вошел, англичанин поймал его за руку.
— Джон очень болен, — тихо сказал он. — Ему нельзя волноваться.
В его голосе звучала мольба, и Никколо остановился, постаравшись заверить Северна в своих наилучших намерениях. Поднявшись по лестнице, Вивиани оказался в небольшой комнате с обитыми темным деревом стенами, уставленными книжными полками. Пол тут тоже был темным, а часть комнаты была отделена плотной ширмой из красного бархата. У окна стоял рояль с поднятой крышкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
