которого временно вывели погулять на поводке из соответствующих законов, так как для современной политической конъюнктуры нужны
«свободногуляющие рабы» в виде рабочих и служащих. Когда у хозяев Мира вдруг появится необходимость снова сделать из
«свободного человека» полноценного раба, это вполне можно будет организовать, поменяв соответствующие законы и грамотно
«обработав» законопослушное население.
Что, в сущности, мы уже и наблюдаем на «диком Западе».
«Воля» в русском сознании есть особое понимание свободы, порождённое необъятностью наших просторов, бескрайними горизонтами русской равнины, ощущение внутренней раскрепощённости и безграничных возможностей. Это — простор для личности, для поступков, отрицание любой власти, готовность действовать вопреки, движение, но одновременно с этим покой и умиротворённость.
Для русского человека воля — это полёт, птица, ветер, простор, свет, счастье, жизнь, раздолье, стихия. Тогда как свобода ассоциируется с законом, деньгами, равенством, творчеством, демократией.
В словаре Даля приведены следующие определения: «Воля — данный человеку произвол действия; свобода, простор в поступках». «Произвол — своя воля, добрая воля, свобода выбора и действия, хотенье, отсутствие принужденья».
Различие между терминами можно свести к лаконичным определениям: свобода — это некое состояние, а воля — определённое качество. Сравните: «свобода выбора» и «воля к победе».
Представление о воле тесно связано с понятием «удаль». Как заметил русский лингвист и этнограф, князь Николай Сергеевич Трубецкой (1890–1938), «удаль — добродетель, непонятная ни романно-германцам, ни другим славянам». «Казак удалой», «вольный казак», «мне бы только волю во широком поле», «нагуляться в волю» — такого рода выражения и словосочетания проясняют понятие воли и связанное с ним понятие удали.
С волей, удалью, отсутствием регламентации связано качество русского духа, на формирование которого оказывают влияние природные условия нашей страны. Русские мыслители назвали его «безмерностью».
Безмерность — особое качество русской души, которое означает не столько её разгульность, сколько стремление во всем дойти до конца, до предела. Наш человек редко ограничивается «золотой серединой», ему и в жизни, и в мысли «хочется дойти до самой сути».
Существенное отличие русского человека от западного подробно описал современный исследователь русского национального характера, писатель Владимир Владимирович Личутин:
«Русский человек — дитя пространства, человек свободы и воли. Западному жильцу хватает лишь свободы, он отвык жить в своём кругу, европейцу достаточно, чтобы взгляд его доставал до костёла и замка, в этом видя устойчивость и безопасность. Да, европеец пытался проникнуть в другие миры, но как завоеватель, с душою немирной, властной и жестокой; и был изгнан, как чужак, истиравший с земли малые племена. Европеец слабо понимает живот свой, лёг под Гитлера, почти не оказав сопротивления. Жертвенный русский освободил Европу от гнёта, и она сейчас, самодовольная и сытая, надменно смеётся над нами, не понимая куцей душою своей, что регочет над собою, податливой, вялой и практически превратившейся в песчаную пирамиду. Для русских воля выше и желанней свободы… От желания безграничной воли воспитались в русских долготерпение, умение обходиться самым необходимым, нестяжательство, созерцательность, дружинность… Из желания воли всевечный конфликт государства и народа…
Для русских распрощаться с волей, это отрезать душу, превратить её в шагреневую кожу. Из чувства воли возник конфликт «демократов» и русских, ибо демократам («западникам») это желание воли неведомо. Им хватает «кухонной свободы», когда не покушаются на их дом и капиталы. И всё… Отсюда разница устремлений и разное чувство Родины. Поклонившийся Западу, невольно теряет оттенки души, он укорачивает, обрезает её под западный характер, не сознавая вполне, что если он русский, то даже при полной слиянности взглядов на жизнь, внутри его будет постоянно жить бунт…».
Польский лингвист Анна Вежбицкая в монографии «Понимание культур через посредство ключевых слов» указывала на явную связь «воли» и феномена массовых крестьянских побегов, когда воля воспринималась как способ «жить не в заключении». Отсюда сближение «воли» со стихийностью, разгулом, беззаконием, произволом. Воля для русских — это душевное состояние, которое овладевает человеком настолько, что он не боится нарушить любые законы. Воля может быть эгоистичной, и крайним её проявлением становится русский бунт.
В романе «Я пришёл дать вам волю» Василий Макарович Шукшин ставит волю на границе с «языческой безумной стихией», а проявление воли — это тот самый русский бунт, кровавый и беспощадный, отрицающий законную власть. Неслучайно движущими силами разинского бунта в романе становятся беглые бесправные крестьяне и вольные казаки. Первые хотят обрести законную свободу, вторые — освободиться от социального рабства. По мнению автора, в финале романа бунтовщик Разин достигает абсолютной свободы духа, веря, что «дал людям волю».
Русский бунт, «бессмысленный и беспощадный», имеет в себе потаённый смысл: никому не позволено ущемлять Простор, покушаться на широту души, стеснять потребности национального духа. Бунтарство, призыв к «буре», революционный порыв, разрушение «оков» — всё это создало образ необузданной вольницы, России-Руси, несущейся невесть куда. Пресловутая русская безалаберность, бесшабашность — тоже своего рода сопротивление определённой регламентации, жестокому порядку, несогласуемым со свободной стихией простора.
«Просторы, дали. И ещё воля-вольная. Не свобода, нет, а особое чувство, которое возникает у вас на севере. Парение над землёй. Особое ощущение жизни, простора, свободы. Чувство полёта, крыла. И не за этим ли летят сюда птицы с юга? Чтобы ощущать эту волю, изначальность мира… Я езжу за волей на Север». Так писал о русском просторе Фёдор Александрович Абрамов (1920–1983).
Необъятный простор, «долина ровная», с которыми приходилось считаться русскому человеку, воспитали в нём неприхотливость, терпимость, ставшие чертами характера.
Ширь неоглядная. Пространство бескрайнее. Для живущего в «стеснённых условиях» западного европейца этот немыслимый образ вызывал, чуть ли не ужас. У жителя русских равнин неоглядные дали пробуждали чувство не страха, а гипнотического восторга.
Феномен простора предполагал безграничную свободу движения, выбора пути, осознание того, что человек — вечный странник.
Размышляя о стране безграничной свободы духа, Николай Александрович Бердяев (1874–1948) делает вывод, что «странник — самый свободный человек на земле». Величие русского народа и призванность к высшей цели сосредоточены в типе странника. Из дали в даль, от скита к скиту шёл не просто инок: распространялись письменность, этика и культура. Проникновение в умиротворённые просторы делало русского человека незлобным, приветливым, доброжелательным. И чем опаснее были странствия, тем прочнее закреплялись в характере «чувства добрые». Отношение к пришлому страннику сформировало такие качества как милосердие, сострадание, хлебосольство.
А естественность, непосредственность, мудрая простота наших предков, былинных богатырей и сказочных героев? Не вольный ли дух простора губит всякую фальш и напыщенность? Случайно ли так созвучны «простота» и «простор»?..
И неразгаданная «грусть-тоска», свойственная русской натуре, то необычное состояние души, которому и название-то найти невозможно, тоже порождение простора.
Этот узнаваемый
