голос возможно женский. И интересуется:
- Значит, Скорпион – его имя?
- Да, он предпочитает, чтобы его называли именно так.
- Ясно, - произнёс уполномоченный. Чуть подождал и спросил: – Простите, но мне кажется…
- Что?
- Мне кажется… или вы женщина? – и он тут же пояснил: – Мне всё равно, но, кажется, все вас упоминали как мужчину. А тут ваш голос и ногти на руках… Они походят на женские.
- Нет, я не женщина, - отвечал ему пророк. – Если вас это не напугает, я сниму покрывало.
- Меня это не напугает.
- Хорошо. Но в таком случае с вашей стороны будет невежливым, если вы останетесь в маске.
Горохов тут же стянул свой респиратор и снял очки: пожалуйста.
Да. Он не испугался, когда пророк стянул своею красной рукой накидку с головы. Уполномоченный постеснялся снова применить свой фонарик, но теперь он сидел к этому… человеку достаточно близко, чтобы рассмотреть его.
Пророк весь, весь был красный. Горохов видел мышцы его лица, сосуды и вены, глазные яблоки, кожа пророка была почти прозрачна, а в некоторых местах прозрачна совсем. Розовые кости проступали на суставах. Андрей Николаевич видел корни его зубов, уходящие вверх, в череп. Только волосы на голове пророка не были розовыми, они были серыми, похожими на мутный целлофан. Ах да… Ещё глаза. Серыми были только его радужки. А на щеках было два небольших желтоватых пятна.
«Подкожный жир? - да, это было впечатляющее зрелище. - Любой, даже образованный человек, увидав его, через пару секунд проникнется религиозным благоговением! Ну, или отвращением. Интересно, он специально сделал себя таким?».
И он тут же отмечает, что перед ним не женщина, а ребёнок. Вернее, измождённый подросток лет четырнадцати. Ну, если, конечно, бывают подростки с прозрачной кожей.
- Спасибо, что не стали включать фонарик, – говорит юноша-пророк, тем самым давая понять, что дальше разглядывать его не нужно. При этом он закрывает глаза и подымает лицо к потолку, как будто испытывая приступ боли.
- У вас что-то болит? – интересуется уполномоченный.
- Что-то? – на Горохова из ярко-красных глазных яблок смотрят серые глаза. – У меня болит всё. И всегда. Эта боль со мной уже четыре года. Уже пошёл пятый. Мне всё время приходится принимать обезболивающее. Но оно притупляет концентрацию, под ним я практически не могу работать. Зато сейчас я могу расслабиться, я уже принял препарат. Скоро моя боль ослабнет. И это внеплановое отдохновение обеспечил мне ваш визит. Так что я благодарен вам.
- Я вам тоже благодарен… За приглашение.
- А если я попрошу вас не рассказывать о нас вашему руководству? – вдруг спросил пророк. – Как вы на это взглянете?
Это был очень нехороший вопрос. Андрей Николаевич мог сказать правду. Сказать, что обязательно расскажет об этом визите. Подробно опишет его в рапорте. Включая детали и свои мысли в развёрнутом виде. Но он не был уверен, что тогда этот самый Скорпион, сидящий за спиной пророка, не вскочит, не протянет к нему свои жгуты и не воткнёт в него свои неприятные иглы. Не выпускать его из комплекса было бы разумно с их стороны. Он просто исчезнет, и тогда в Трибунале не узнают о биокомплексе на краю Большой пустыни. Вообще отпускать его отсюда они, по идее, не должны… И поэтому Горохов говорит:
- Я не обо всём докладываю своем руководству.
На эту его последнюю фразу красноликий юноша никак не отреагировал. Он просто произнёс:
- Вашу жизнь, Андрей Николаевич, вряд ли можно назвать лёгкой.
«К чему это он?».
Горохов не понимает и поэтому молчит, а пророк продолжает:
- У вас была большая семья, из неё никого не осталось, вы получали тяжёлые, почти смертельные ранения…, - юноша немного помолчал и продолжил: – Вы, должно быть, очень сильный человек, раз продолжаете жить, бороться, добиваться успеха.
- К чему вы клоните? – наконец не выдерживает уполномоченный.
Пророк вздыхает, снова закатывает глаза к потолку – видно, болеутоляющее ещё не подействовало, – а потом продолжает:
- Вас ждёт новое испытание, – он снова делает паузу. – Возможно, самое трудное в вашей жизни.
- И что же это…, – Андрей Николаевич уже не знает, что и думать. А когда он не знает, что думать, он хочет, чтобы его оружие было у него в руках. Горохов кладёт руку на винтовку, – … за испытание?
Пророк замечает его жест, он даже поднимает руку предостерегающе:
- Нет-нет… Не надо… Я понимаю, что почти все свои задачи вы решали при помощи оружия, но на сей раз оно вам не поможет, поверьте мне.
- Прошу вас, - старясь быть вежливым, но не убирая руки с винтовки, произнёс уполномоченный, – объясните мне, что вы имеете в виду?
Краснолицый молчит несколько секунд, затем произносит мягко:
- Андрей Николаевич, вы тяжело больны.
- Что? – до Горохова поначалу не доходит смысл сказанного.
И тогда пророк поясняет всё так же мягко:
- Вы поражены грибком.
Нет… Нет… Горохов как будто всё ещё не понимает о чём он говорит.
- Грибком? А как вы… как вы об этом узнали? – и тут до него доходит. – Окурок! Вы забрали окурок у меня из номера…
- Мы тогда ещё не понимали, - теперь пророк заговорил неожиданно быстро, - кто именно начал нами интересоваться, мы предполагали, что это вы, но нам нужно было убедиться. Мы взяли ваш окурок, чтобы проверить, вы ли это…, - и тут он сделал паузу, после чего закончил: - И нашли на нём фермент красного грибка.
И тут то, что горело в чашке у «певцов», догорело парой ярких лепестков и погасло. Стало так тихо, что снова до Горохова донеслось заунывное мычание тех двух у стены. И вместе с этим стало приходить и понимание того, что ему сказали.
- И ошибиться вы не могли? – эти его слова прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос.
Пророк ничего не ответил ему. Уполномоченный наконец убрал руку с винтовки. Да, этот краснолицый был прав…
«Господи, какой же он всё-таки страшный!».
Да, он был прав. Вот откуда его кашель. Вот откуда это утомление. Он и одно, и другое списывал на возраст, на усталость, на то, что не отдохнул как следует перед новой командировкой.
Грибок!
Да, тут пророк был прав, в его жизни ещё не было таких испытаний, мысль
