— Ооооо, — кивнула Люси.
Я терпеливо ждала, пока она продолжит.
— Не думаю, что я самое уродливое существо на планете, — сказала она, — Но я не могла понять, что привлекло Кэла во мне. Я имею в виду, да, я была черлидершей, но мне кажется, я никогда не вписывалась в эту форму. Я не была популярной. Я просто делала свое дело, и это было весело.
— Ты должна быть популярной, чтобы занять место на выпускном балу, — ответила я.
Люси пожала плечами.
— То есть я не тусовалась с популярными людьми. Я была хорошей для всех.
— Аааа. Вот почему ты выиграла, — протянула я.
— Ну, как бы там ни было, это понравилось Кэлу, и он начал преследовать меня, когда началась школа.
Я неловко ерзала, зная, что разговор приближался к интимному.
— Мы встречались весь год, и весь год он был джентльменом. Я думала, что я на самом деле самая везучая девушка в мире.
Люси посмотрела в направлении пары, которая зажималась за другим столиком на противоположной стороне. По-видимому, они рассказывали друг другу анекдоты, потому что смеялись почти истерично.
— Ты в порядке? — спросила я.
Она кивнула и продолжила.
— Я была так взволнована по поводу выпускного. И у нас был такой чудесный вечер, пока он не повез меня в комнату мотеля.
— Он что?
— Шампанское. Он поил меня шампанским всю ночь. Сам ничего не пил. У него была бутылка в машине, и я немного выпила по пути на выпускной.
— Подожди, — сказала я. — Он вел? Сколько лет ему было?
— Ему только что исполнилось шестнадцать, — ответила Люси.
— Шестнадцать в девятом классе? — спросила я. — Это много. Он поздно пошел в школу? Он оставался на второй год и может даже не раз?
Люси вздохнула, потом улыбнулась:
— Брук, у тебя синдром дефицита внимания?
— А?
— Кого волнует, что он был за рулем? Дело в том, куда он ехал.
Я кивнула и переключилась.
— В любом случае, мы время от времени ускользали с выпускного, чтобы я могла сделать пару глотков. К концу вечера я была в стельку. По-настоящему в стельку, я очень странно себя чувствовала.
Я посмотрела на нее с сомнением.
— Ладно, я знаю, что пьяный всегда себя странно чувствует. Я имею в виду, что мне кажется, что в шампанском были наркотики. То есть, да, я много выпила, но я пила шампанское и раньше, и никогда так себя от него не чувствовала. Очень вялой. Не в себе. Мои руки, казалось, весили тонну.
— Я понимаю.
— Я очень мало помню о том вечере. Я помню, как мы целовались и раздевались. Это было нормально, потому что мы делали это раньше, но потом он начал применять силу.
Я насторожилась.
— И там были другие.
— Что? — я как раз делала глоток своего кофе, проглотив большую часть жидкости, но пролила остальное на подбородок. Люси протянула мне салфетку.
— Я помню, что там были и другие. Я не знаю, сколько, но они разговаривали и смеялись.
Она задумалась на мгновение.
— А потом они некоторое время спорили.
Я уставилась на нее широко раскрытыми глазами, повторяя снова и снова в своей голове: групповое изнасилование.
— Последнее, что я помню, руки на мне, прежде чем я потеряла сознание.
Мы сидели в тишине. Я не знала, что делать, поэтому допила свой кофе. Люси больше не интересовалась своим напитком. Она предпочитала смотреть на молодую пару, которая держалась за руки и иногда целовалась.
— Люси, прости меня, — прошептала я.
Она повернулась в мою сторону. Это был неохотный поворот, как будто она не хотела отводить взгляд от милой пары. Как будто она хотела задерживаться в своих фантазиях немного дольше.
— Ты ничего не сделала, Брук, — ответила она. — Почему ты извиняешься?
У меня не было на это ответа. Почему я извиняюсь? Я не насиловала ее. Но это то, что вы говорите, когда слышите плохие новости. Это стандартно. Ты говоришь, что тебе жаль, как бы извиняешься за причину или извиняешься от имени людей, которые причинили вред.
Я пожала плечами.
— Я проснулась на следующее утро в своем выпускном платье. Оно было в пятнах крови. Понимаешь, я была девственницей, поэтому решила, что меня, должно быть, изнасиловали. Но сложно выдвигать обвинения, если ты ни черта не помнишь.
— Что насчет твоих родителей?
Люси хихикнула.
— Ну, по их словам, Кэл привел меня домой пьяной. Они сильно ругались и сказали, что он больше не будет встречаться со мной. Затем они рассердились на меня за то, что я так безответственно отнеслась к алкоголю. Так что это стало моей виной.
Я в недоумении покачала головой.
— Лучшая часть та, которая произошла в школе, — продолжала Люси. — В понедельник утром я расспросила Кэла о той ночи. Я хотела знать, что произошло. Конечно, он сказал, что я сумасшедшая. И затем он добавил, что не хочет иметь ничего общего со мной, что я полный псих. Он распространил грязные слухи обо мне. Я потеряла друзей. Я бросила черлидинг. Так или иначе, я превратилась в сумасшедшую сучку в школе. Люди действительно боятся меня. Меня!
Люси рассмеялась, ее хрупкое тело задрожало.
— Ты видишь меня, Брук? Ты это видишь? — спросила она между хихиканьем. — Как можно бояться этого?
— Люси...
— Я вешу сорок пять килограммов, Брук! Сорок пять килограммов! Я даже не могу выгуливать своего сенбернара, потому что у меня не хватает сил удержать его! Во мне нет ни капли жестокости! Я даже не знаю, как быть злой по отношению к другим людям. Как они это делают, Брук? Я, правда, хочу знать, как люди могут быть злыми? Я хочу сказать, если люди боятся меня и все такое, тогда я хочу знать, как, черт побери, стать сукой!
Несколько старшеклассников повернулись в нашу сторону, и я инстинктивно вскочила со своего места. Я обняла Люси и повела ее из кафе к своей машине.
— Я имею в виду, если я чертова психопатка, тогда я должна знать, как играть роль! — кричала она на стоянке. Она больше не смеялась, только злые слезы текли по ее щекам.
Я помогла ей сесть на пассажирское сиденье в машине и пристегнула ее ремнем безопасности.
— Он разрушил мою жизнь! — Люси вцепилась руками в сидение. — И я ничего не могу с этим поделать! Ничего!
А затем она испустила долгий, жалобный вопль. Я подумала, что слышала это раньше: полное и абсолютное отчаяние, но потом поняла, что нет. Даже я во всем своем чувстве вины и страдании по Бэт никогда не издавала такой звук, как этот.
Я дрожала из-за этого. Я боялась этого. Я не знала, как утешить ее. Я никогда не понимала полного опустошения, которое каждый чувствует, когда справедливость уничтожается. И она не захочет услышать «прости» от человека, который понятия не имеет об этом. Это оскорбительно.
