— Света, как их?
Светка стояла, положив руки на изгородь и сверху подбородок.
— Чего? — отозвалась Светочка.
— Да тапки эти? Опять позабыла. Как их?
— Слипы, — напомнила Света.
— Вот. Модные тапки нынче вяжу всем с узором. Носи на здоровье. И деду таких лаптей навязала, чтобы не топал, как слон.
— У вас прямо настоящий стиль Этро. У них есть такой фирменный индийский орнамент пейсли.
— Знаем, что актуально, — улыбнулась Вера Карповна. — А ты в деревню ехать не хочешь!
IX
Где и как иссякла наша любовь?В пяти минутах от обмана —Неподалеку от безрассудства.
Г. ГуппертВзрослея и мужая, Глеб силился понять, докопаться до первопричины, что является первоосновой, закладкой жизненных ситуаций, которые каждый человек проживает, оставаясь зависимым и несвободным. Что называется попросту — судьба. Когда им с Романом, его однокурсником, пришла в голову идея подробно исследовать матричную структуру базовой амниотической вселенной на собственном опыте, переживая уже во взрослом возрасте погружение в союз с материнским чревом, они без проволочек стали заниматься исследованием темы.
— Следуя этому принципу, — рассказывали они еще одному приятелю, которого настойчиво привлекали в группу, — тело должно точь-в-точь вспомнить и воспроизвести, выводя на психологический и эмоциональный план, все те переживания, которые оно несет в себе все эти годы. Мы обратимся к перинатальным матрицам.[46] У нас будет собственная группа, которая посвятит себя этим исследованиям и анализу.
Приятель был настроен скептически, и в полемике проходили часы напролет.
— После моих болезненных и довольно бесплотных попыток найти ключ к источнику своих проблем, а точнее, той кармической записи, которую каждый несет и реализует последовательно, мы задумали эксперимент, основывающийся в том числе и на телесно ориентированных практиках. Ожидая, что он должен нам помочь проникнуть в тайны собственного микрокосма, — пояснял Глеб.
Он пропадал, Соня нервничала.
— Ты же знаешь, что я жду твоего звонка, — упрекала его она. — И не звонишь. Что это? Как это трактовать?
— Я не знал, что ты ждешь звонка.
— Чушь. Знал. Что, ты вообще теперь не будешь мне звонить? Я все с тобой проговариваю, разжевываю, кладу в рот. Я как доктор, наблюдающий пациента, который всегда хочет видеть положительную динамику лечения. Для этого мне и нужны звонки. Но если больной не звонит, если нет положительной динамики, таких больных оставляют в покое.
— Да? Я думал, есть клятва Гиппопотама вообще-то. Или этот доктор ее не давал?
— Давал, но не всем.
— Ты же знаешь, чем я сейчас увлечен. Мы готовим группу для недельного тренинга.
— Может, лучше сразу к психиатру?
— Обещаю, что подумаю об этом.
— Когда ты говоришь в таком тоне и трясешь головой, мне хочется влепить тебе подзатыльник.
— Скажи мне наконец знаешь что? Почему ты продолжаешь наши отношения? Такие путаные, неестественные отношения? Терпишь все это? Зачем? Что тебя держит?
Она помолчала какое-то время, обдумывая ответ. Он предугадывал, каким он будет. Наверняка любимым всеми женщинами мира: «Не знаю». Но она не оправдала ожиданий, что было для нее вполне нормально, видимо, все-таки являясь женщиной войны.
— Все просто, я думала, ты и так знаешь. Когда ты повернулся ко мне, я заметила, что мой лоб находится на уровне твоего кадыка, а глаза смотрят в ямочку под ним. Там с боков такое место есть, называется «ручки от чемодана». — Она дотронулась до своих ключиц.
— И?
— И мне стало ясно, что если я сейчас положу руки тебе на плечи — это будет удобно.
Софья замолчала и смотрела на него прямо, не мигая, уперев взгляд куда-то в область третьего глаза.
— И все?
— Все! — подтвердила она, сохраняя невозмутимый тон и серьезность, без намека на раздражение.
— Все? — переспросил Глеб.
— Ты просто не понимаешь, — добавила она, — мне был нужен удобный мужчина.
— Удобный? — Он не верил своим ушам. — Но ты же терпеть не можешь запах алкоголя…
— Я ведь сказала удобный, а не непьющий, — заключила она.
— А я думал…
— А ты мне знаешь что тогда скажи, — обратилась к нему она, закусив губу. — Почему ты так вцепился в меня?
— Из-за глаз!
— Тебе так понравились мои глаза?
— Нет, просто у меня зрение плохое. А если серьезно, то женщина может понравиться мужчине пластикой, нервной системой, талантом, наконец. А ты… Ты самый проникновенный, тонко чувствующий пластический творец. Ты богиня. Низвергнутая и скучающая по иным мирам. Я тебя увидел такой тогда в самый первый раз. В каждой женщине, а в тебе в особенности, присутствует своя доза окиси этилена — основной взрывчатый компонент бомбы… А помнишь, какую ты мне подарила валентинку однажды? Таких больше никто не получил в Петербурге. Я уверен.
Это была самая необычная валентинка в его жизни. На листочке, который крепится на липком слое ежедневной прокладки, было написано: «Из преисподни. С любовью».
Бердышев привлек ее к себе и с жаром стиснул в дрожащих объятиях.
— Ну что ты делаешь? — завопила она.
— Что делаю? — Он разжал руки.
— Ты стер мне свитером брови. Сколько раз просила! Сколько раз говорила!
— О господи, Соня! Расслабься. — Он аккуратно еще раз крепко обнял ее, так, как не отпускают от себя единственное и дорогое, всегда являющееся надуманным, часто мимолетным именно в образах, но вот на некоторое время вдруг становящееся осязаемым настолько, что протяни руку — и оно телесно, тепло и сердцебиенно, как любила говорить Соня.
Она покорно обмякла, стала податливой, как благодарный за долгое терзание разогретый в руках материал. Это было волшебно. Наступила минута блаженной тишины, когда разговоры стали лишними и слова потерялись в вечности. Через минуту бледные неживые губы разомкнулись и стали наливаться прозрачным цветом. Целовать их было вырвавшимся на свободу сладостным удовольствием, но он в этот момент, естественно, не формулировал свои ощущения, а отдался поглощающему его процессу «соития страстотерпца с великомученицей».
— Опять ноги не побрила?
— До ног руки не доходили.
Он протянул ей презерватив под второй концерт Сергея Рахманинова, часть два Adagio sostenuto в исполнении Рихтера в пятьдесят девятом году. На тумбе горела толстая оплывающая свечка, а за окном, словно споря, кто продержится дольше, пылал ярко малиновый закат. С каким-то отчаянием оба погрузились в состояние, когда двое почти не разговаривают.
