— Расскажите, что вы чувствовали. Глеб, запиши пережитое в виде ретроспекции, это понадобится нам в дальнейшем.
— Я один буду писать?
— Не волнуйся за остальных. Все получат свои задания.
— Хорошо. Произвольное изложение? Четко вряд ли получится, только реминисценция.
— Да, как ты чувствуешь, так и пиши.
Прежде всего необходимо было, чтобы пара, ставшая моими родителями, познакомилась, осуществила акт любви и зачала всего одну клетку — меня, и я поместился между ног у моей новой матери. В группе ею стал Валера. Четверо младенцев, в числе которых был я, были зачаты и покоились в недрах наших мам, раскачивающих нас своими бедрами. Жизнь зародилась, обретая физические параметры. Началась первая фаза перинатальной матрицы, близкой к идеальной, но на практике оказывающейся подвергнутой массе факторов физического, химического и биологического воздействия. Валера заботливо обхватил руками меня, прикорнувшего кое-как у его живота.
Первая фаза, когда я только зарождался, познакомила меня с Великим Космосом, со всей могущественной Вселенной, которая подарила мне возможность изменить свою чувственность, точнее обрести ее посредством физического тела и помещения меня в другой пространственно-временной континуум. Мне выделили тело, подобранное специально для меня. Мне выделили родителей, расу, страну, город. И большой Космос сократился до специфической формы малого, напоминающего собой матрешку.
Каждый из нас был добровольцем в этом эксперименте по самопознанию в работе с памятью тела, в воскрешении картин пережитого, отложившихся на психическом уровне глубинным воспоминанием, как кинолента, пропущенная через проектор, отображает на экране отснятые ранее материалы. Нашей целью стало знакомство с перинатальной матрицей, проживание жизни от зарождения до сегодняшнего дня.
То, что мы стали эукариотной клеткой, всеми было воспринято нормально. Мы получили в награду деление и стали расти. Каждый из нас был снабжен ядром, важнейшим органоидом, расположенным в цитоплазме, где находились молекулы ДНК, спирально закрученные вокруг белков — гистонов и перетянутых центромерой. Зависимость между кодонами и аминокислотами стала первой зависимостью, в которой мы не имели выбора, первым предопределением. Итак, деление клеток не было воспринято как угроза, оно обещало развитие и жизнь, о которой никто из нас даже не мог догадываться. Все, что с нами происходило, выглядело очень естественно и гармонично. Мы были довольны тем, что происходит. Включился метаболизм для обеспечения клеток строительным материалом и энергией.
Мы безгранично доверяли процессу жизни и тому мудрому ее управляющему, который был везде и нигде одновременно. Сейчас его роль играли модераторы. Теперь я знаю, что будет там, когда мы умрем. Ничего из того, что мы себе тут навоображали. Там нас ждет новый нефизический поток.
Так началась моя первая фаза матрицы, первый эмирический паттерн[48] и вторая зависимость — я стал целиком зависим от женщины. Меня усадили между ее ног, и она стала покачиваться. Когда женщина осознала, что я нахожусь внутри ее, я почувствовал ее беспокойство, потом радость, перемежающуюся сигналами тревоги. Первая фаза паттерна не скажу, что доставила мне массу сплошных удовольствий. Моя будущая мать часто нервничала, из чего я сделал выводы, что в первом триместре беременности родители разрешали для себя массу вопросов относительно меня. Решение, в конце концов, было принято в мою пользу, и все постепенно успокоилось. Безмятежность сменялась ощущением размытия пространственных границ. Я плавал рыбкой в мировом океане добра и спокойствия.
Во втором триместре меня подстерегал внезапный удар. Плацента, скорее всего, не могла целиком погасить адреналин и с каждым паттерном становилась все менее функционально безопасной. Меня тошнило, мотало из стороны в сторону. Меня преследовали образы враждебной природы: грязные, мутные потоки с плавающей на поверхности отравленной живностью, сильнейший разрушительный шторм, взрывы, агрессивные краски и витающие рядом демонические образы. Мой пульс учащался, у меня болела голова. Все эти симптомы присутствуют в моей жизни. Голова у меня действительно начинает болеть к середине дня. Разболелся травмированный нос.
Как только матери становилось легче, я погружался в безмятежное состояние. Мне рисовались прекрасные пейзажи умиротворенной природы: спокойная река в обрамлении пышной растительности, легкий ветерок, солнечный день, душистое цветение трав и райское пение птиц. Позже я выяснил у матери, что в это время она сильно болела. Она была удивлена моими расспросами, но я не посвящал ее в тонкости исследований из соображения безопасности и предчувствия оказаться вновь непонятым. Раз уж случилось так, что я однажды был не понят, впредь я научился осторожности и стал чаще, чем ранее, оставаться погруженным в себя. Только позднее я понял, что действовать надо от противного, потому что моя закрытость притянула к себе массу ситуаций, настойчиво рекомендующих мне закрыться еще больше, и каждый раз именно так я и поступал, не подозревая, что секрет выхода из проблемы прост.
Периодически меня потряхивало от вибраций матери. Валерке, видимо, было неудобно держать меня, он елозил и реально мешал мне. В это время мне казалось, что море, в котором я качаюсь на волнах, становилось нервным, напряженным, враждебным. Картины прекрасной, буйно цветущей природы сменялись ощущением пребывания в невесомости, полетом в космосе, видением Царства Небесного. Нам объясняли, что так работают архетипы и отображения из коллективной памяти, что каждый из нас нес в себе, как потомок многочисленных предков. Надо сказать очень удачливых, раз их ветвь дожила до сегодняшнего дня. Периодически я был счастлив и любил весь мир. Передо мной проносились видения Десяти небес Рая, описанные Данте — от Луны до Розы в картинах Доре.
После того как я познакомился с первой матрицей, мы поменялись местами с Валерой. То же же самое сделали другие пары. Я проделал с ним те же манипуляции, рекомендованные модераторами: любил и тепло относился к нему все время его первого матричного погружения, но он постоянно дергался и доставлял мне массу неудобств.
Он рассказывал, что явно застрял в первом триместре, так как это был сущий кошмар. Его постоянно преследовали картины войн, апокалипсиса и катастроф, свалок, разорений, убийств. Его вырвало. Ликвидировать последствия можно было только после полного окончания сеанса. Он бился в истерике так, что я еле сдерживал его. Как оказалось позднее, его мать пыталась вытравить плод. Пристав к ней с расспросами, требуя немедленного ответа, описывая свои и даже ее собственные ощущения, он добился ее признания. Валера пришел в группу проработать постоянную тягу к самоубийству. Две попытки закончились неудачей (удачей).
