— Конечно, узнала, но никак не ожидала, что позвонишь, — сухо ответила ей бабушка Петра. — Наши все тебя осуждают.
— Даже учитывая, что Петя нас бросил? — с горечью напомнила ей Даша.
— Даже так. Мало ли ошибок совершают люди, упав духом. Зачем же было так торопиться? — голос Веры Петровны прервался от волнения. — Ты знаешь, как тебе симпатизировал Степан Алексеевич. А теперь и он возмущен!
Даше было так горько и обидно от их несправедливости, что ей захотелось прервать разговор. Но все же любовь и жалость к Петру пересилили обиду, и она с достоинством произнесла:
— Легко судить со стороны чужое горе. Неблагодарное это дело. Я очень надеюсь, что по прошествии времени вы поймете свою ошибку. Мне не в чем оправдываться, и звоню вам, чтобы передали Пете: несмотря ни на что, он может получить обратно контрольный пакет акций «Алтайского самородка».
— Как это? Бесплатно? — не поняла Вера Петровна. — Я знаю от Пети, что его приобрел этот олигарх, за которого ты выходишь замуж.
— Эти акции будут принадлежать Юрочке, и Петя получит их бесплатно, — объяснила Даша. — «Алтайский самородок» — его детище, и он не обидит сына.
Она ожидала, по меньшей мере, благодарности, но ее не последовало.
— Что ж, это благородно с твоей стороны. Видно, еще любишь Петю, — сразу потеплевшим тоном произнесла Вера Петровна. — Я ему, конечно, передам, но не сомневаюсь: он ничего не примет от вас с Юхновским! — и с гордостью за внука добавила: — К твоему сведению: Петя снова «на коне» и пытался сам выкупить свои акции, но твой олигарх его опередил.
Вера Петровна сделала паузу и дипломатично закончила разговор:
— Все же, спасибо, что позвонила! Вам с Петей еще предстоит совместно воспитывать сына, от этого никуда не деться. И нам надо общаться — Юрочка наш единственный правнук.
* * *
Срочно занявшись переоформлением документов и продажей контрольного пакета акций «Алтайского самородка», юрист Резника сообщил Дмитрию об обструкции и коллективной отставке дирекции концерна только после полудня, когда тот обедал в ресторане. При этом он, конечно, скрыл — во избежание осложнений — аннулирование его прав на акции. Такой полный провал привел Голенко в ярость. «До чего обнаглели субчики! Много о себе возомнили. Всех уволю! Незаменимых нет», — мысленно негодовал он, с расстройства выпив целую бутылку коньяка, хотя был за рулем.
— Все! Мне надо срочно ехать в офис и — пока там безвластие — брать бразды правления в свои руки, — вслух решил он, заряжаясь жаждой деятельности. — Как главный пайщик имею право! А желающих стать директорами — хоть отбавляй. Сук, которые на все пойдут ради карьеры, сколь угодно!
Наскоро расплатившись, Голенко сел в свой новенький навороченный джип «Тойота» и помчался на Даниловскую в офис концерна. Бумажник у него был набит валютой, и того, что его могут прихватить выпившим, он не боялся. «Менты, конечно, только и караулят крутые тачки, — мысленно усмехнулся он, представив, как его останавливают, — а перед сотней баксов никто не устоит!»
Однако ему повезло и, хоть нарушал правила, добрался до офиса без осложнений. Его беда была в другом. Голенко не знал, что шустрый юрист уже успел извиниться перед всеми членами Совета директоров, сообщив об отмене его прав на акции, и Казаков по-прежнему на своем месте. Поэтому он оторопел, когда в проходной охранник, отобрав пропуск, преградил ему дорогу:
— Вы, Голенко, уволены, и ваш документ больше недействителен.
— Вот как? Это произвол! — придя в ярость, поднял шум Дмитрий, но, осознав, что криком ничего не добьется, вытащил и предъявил свой сертификат: — Тогда пропустите меня, как акционера! Имею право!
Это смутило охранника — такое право существовало.
— Я извиняюсь, но в отношении вас у меня приказ генерального. Обождите, пока свяжусь с начальством, — бросил он уволенному и, взяв трубку, сообщил: — Передайте шефу, что пришел Голенко и скандалит, чтоб пропустили. Документ я отнял, но он — акционер.
Казаков, которому об этом сообщили по селектору, ответил жестко:
— Этот негодяй у нас больше не работает. И никакой он не акционер. Гоните его в шею!
— Сам ты не акционер! А это что, по-вашему? — яростно завопил Дмитрий, потрясая сертификатом. — Я владелец контрольного пакета! Да я всех вас уволю! Своими руками удавлю ублюдка Казакова!
Не помня себя, он ринулся на охранника, отбросив дюжего парня в сторону, и даже сумел перепрыгнуть через турникет. Однако тот успел его ухватить за куртку, призывая на помощь, и Голенко не смог вырваться из его цепких рук. Ну а когда прибежали еще два здоровенных парня, Дмитрия, изрядно намяв бока, скрутили, выволокли из проходной и спустили с лестницы.
— Вали отсюда, пока цел! — беззлобно напутствовал его старший. — Ишь набухался, совсем отупел! Ментам сдадим — так просто не отделаешься.
— Погодите, суки! Вы еще пожалеете! Всю охрану разгоню! Я покажу, кто здесь хозяин! — поднявшись и стряхивая с себя налипшую слякоть, яростно крикнул им Голенко. — А вашего генерального сам с этой лестницы спущу!
Но парни лишь похохотали над его пьяными угрозами, не приняв, конечно, их всерьез, и он, матерясь, забрался в машину, задыхаясь от бессильной злобы.
* * *
Уголовный «авторитет» и его любящая подруга заканчивали ужинать и, изрядно накачавшись спиртным, уже обменивались горячими взглядами, как всегда, полные взаимного желания завалиться «у койку», когда на кухню подобно разъяренному вепрю ворвался Голенко. Как он вошел, они не слышали, и Оксана пожалела, что дала сыну ключи от своей квартиры. Дмитрий, который сумел поймать юриста и, зверски избив, заставил во всем признаться, подскочил к сидящему Резнику, грубо схватил за плечи и, развернув к себе, рявкнул:
— Значит, вот как ты, иуда, отплатил мне за все, что для тебя сделал? Разве нахапал бы столько, кабы не я? Недаром вас зовут — иудеи!
Но одесского бандита Резаного ему было не запугать. Стряхнув с себя его руки, он тут же вскочил на ноги. Ростом меньше Голенко на голову, почти квадратный, он был волосат, как горилла, и так же силен.
— Ты на кого хвост поднимаешь, падла? Уймись, пока не поздно! — с виду спокойно предупредил он, но рука его потянулась к заднему карману брюк.
Однако с горя по утраченным надеждам и хмельного отчаяния в Дмитрии вновь проснулась лютая ненависть к любовнику матери. Он «сошел с тормозов» и, не думая о последствиях, двинул кулаком в столь отвратную для него рожу.
Рука Резника уже дотянулась до пистолета, но Голенко разбил ему нос, и он, машинально утерев ею кровь, с молодой яростью набросился на противника, молотя его кулаками, как боксерскую грушу.
