Почему его пощадили? Черносотенная немецкая критика доказывает, что Гейне, как еврей, был плохим немецким патриотом и натурализовался во Франции. Дело было не в этом. Вернее всего, что Гизо, известный историк, культурный человек и связанный с Гейне личными отношениями, пощадил его, потому что просто стеснялся прибегать к репрессиям по отношению к поэту, завоевавшему себе большое имя и во Франции.
Как бы Там ни было, в Берлин было сообщено, что Гейне не является, членом редакции «Форвертса», якобы напечатал в газете только два стихотворения и потому высылке не подлежит.
Внешние и непредвиденные обстоятельства разлучили Маркса и Гейне.
До нас дошли три короткие записки Маркса, адресованных к Гейне и относящихся к периоду 1844 - 1846 годов. Из тона этих записок видно, как относился Маркс к Гейне, как ценил его произведения.
Накануне своего отъезда из Парижа Маркс писал Гейне:
«Милый друг! Я надеюсь, что у меня завтра еще будет время, чтобы повидать вас. Я еду в понедельник.
Только что был у меня книгопродавец Леске. Он издает трехмесячник в Дармштадте. Я, Энгельс, Гесс, Гервег, Юнг и т.д, в нем участвуем. Он меня просил поговорить с вами о вашем сотрудничестве - стихи или проза. Вы, наверное, не откажетесь, ведь мы должны использовать каждую возможность, чтобы вкорениться в Германии.
Из всех людей, которых я здесь покидаю, мне неприятнее всего оставить Гейне. Я бы очень хотел забрать вас с собой. Передайте от меня и жены моей привет вашей супруге.
Ваш Карл Маркс».
В декабре 1844 года умер дядя Генриха Гейне, Соломон.
Известие о его смерти ошеломило Гейне, хотя он был подготовлен болезнью Соломона.
Он написал сестре Шарлотте о том ужасном впечатлении, какое произвела на него смерть дяди, и выражал глубочайшее сочувствие своему двоюродному брату Карлу, сыну Соломона Гейне.
Кончина гамбургского банкира должна была, как надеялся Гейне, сильно изменить его материальное положение к лучшему. Приживальщик дома Гейне, Александр Вейль, рассказывает, что нередко после сытного обеда Гейне говорил: «Я теперь еще нищий, но я буду со-временем богатым человеком. Мой дядя, несомненно, завещает мне по меньшей мере миллион». Однако надежды Гейне не оправдались.
Неизвестно, по каким причинам старый самодур изменил даже своему обещанию сохранить Гейне ежегодную пенсию пожизненно и отписал племяннику единовременную сумму всего на всего шестнадцать тысяч франков.
Это известие как громом поразило Гейне. Если верить Вейлю, Гейне упал в глубокий обморок, и когда Матильда и Вейль перенесли его на постель, он плакал горячими слезами - «единственными слезами, которые я видел у него, - добавляет Вейль. Это был для него смертельный удар, и его тяжелая болезнь ведет свое начало от этого числа».
Действительно, болезнь Гейне стала прогрессировать. Обострились головные боли, глаза помутнели и отказывались служить, появились первые признаки паралича лица.
Карл Гейне прислал Генриху письмо, в котором сообщил, что он не станет уплачивать в дальнейшем ежегодную пенсию, выдававшуюся Соломоном Гейне племяннику.
Гейне решил повести борьбу не на жизнь, а на смерть с гамбургской родней, жестоко обидевшей его.
Он беспокоился не стельке за себя, сколько за судьбу Матильды, если он умрет. Угроза оставить Матильду без средств становилась весьма реальной, потому что Кампе приобрел все сочинения Гейне за грошовую ежегодную сумму в две тысячи четыреста франков, на получение денег от прижимистого родственника Карла надежд было мало, а болезнь неизменно прогрессировала, приближая роковую развязку.
При таких условиях Гейне решил, что все средства хороши, и стал призывать на помощь своих добрых приятелей, стараясь воздействовать на двоюродного брата Карла.
Разумеется, не скупость руководила наследником гамбургского банкира, когда он отказался выплачивать пенсию. Он хотел сделать нажим на язвительного писателя, приступившего к составлению большого автобиографического труда - «Мемуаров». Зная, как неудачно сложились отношения между гамбургскими родственниками и Гейне, Карл боялся, что Гейне не пощадит в своих «Мемуарах» память дяди и живущих его близких приживальщиков.
Гейне обратился за помощью к своему издателю Кампе. Он просил его принять горячее участие в том процессе, который он затевал против Карла. Его особенно возмущало, что Карл Гейне отплатил ему черной неблагодарностью и забыл, как Генрих самоотверженно ухаживал за ним, когда он во время пребывания в Париже заболел холерой.
Рассчитывая принудить Карла выплачивать ему обещанную дядей пенсию, Гейне решил раздуть скандал в прессе. Отбрасывая брезгливость, он послал своему другу Генриху Лаубе две статейки, направленные против наследников Соломона Гейне, и просил их переписать чужим почерком и поместить анонимно в «Лейпцигской газете». Он снова горько сетовал против родственников, низко поступивших с ним, и указывал, что не трудно привлечь общественное мнение на сторону поэта против богачей.
Наконец, Гейне прибег к авторитетному свидетельству композитора Мейербеера, с которым был в дружеских отношениях: Мейербеер письменно заверял, что Соломон Гейне завещал своему племяннику пожизненную пенсию.
Все меры оказались тщетными. Карл Гейне и его клика не сдавались.
Тяжелый и гнусный спор о наследстве подрывал силы больного поэта. Нужда давила его. Работать становилось все труднее. Друзья приезжавшие из Германии и посещавшие Гейне, свидетельствовали, что поэт очень осунулся и имеет прибитый, затравленный вид. Летом 1845 года Гейне провел на даче в Монмаранси с друзьями, французскими писателями Теофилем Готье и Альфонсом Ройе. Свежий воздух и некоторая перемена обстановки немного облегчили положение больного. Однако явления паралича и слепоты ухудшились. Нервное потрясение, пережитое Гейне в связи с семейными неурядицами, никак не сглаживалось.
В декабре 1845 года Гейне знакомится с молодым Фердинандом Лассалем.
Девятнадцатилетний юноша приехал в Париж, чтобы собирать материалы в книгохранилищах французской столицы, необходимые для его философской работы о Гераклите Эфесском. Шурин Лассаля, некий Фридлянд, ввел Лассаля к Гейне.
Фердинанд Фридлянд был законченным типом дельца, бравшегося за любые коммерческие авантюры. Гейне шутя называл его своим «Кальмониусом» - как звали придворного еврея короля Фридриха Великого. Непрактичный в денежных делах Гейне обращался за помощью и советами к Фридлянду, о котором, однако, был далеко не высокого мнения. В письме к брату Густаву Гейне он так характеризовал своего «лейб-шута»: «В изгнании, как на это уже Данте жаловался в «Божественной комедии», всегда попадаешь в худшее общество, и этот Фридлянд был для меня лишь средством нейтрализировать еще худшие персонажи. Он был моим лейб-шпионом, и что еще больше меня привлекало к нему, это то, что он забавлял не только меня, но и мою жену. Он человек без всяких знаний, без здравого смысла, быть может, в сущности - дурень, но у него прирожденный талант к разнюхиванию, почти инстинктивное понимание разнообразнейших отношений и дар комбинирования, который мог бы сделать из него выдающегося человека, если бы при этом он не имел несчастие быть величайшим лгуном, могущим лгать себе еще больше, чем другим, он плохой, но не злой человек».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
