Проходят по улицам Гамбурга видения юношеских дней. В тумане Гейне встречает своего старого цензора, хромого Адониса, «который горшки ночные продавал и чашки из фарфора»; банкир Гумпель, высмеянный Гейне Гумпелино, уже умер. Много перемен в Гамбурге. Гейне с горькой иронией расхваливает своего издателя Юлия Кампе:
Мой Кампе, как амфитрион.Смеялся благосклонно.Блаженство взор его струил,Как полная света Мадонна.
Я пил и ел с охотой большой,А в сердце слагалось решенье:Во-истину, Кампе - великий муж,Издателей украшенье.
С другим бы издателем давноЯ сдохнул, голодая, -А этот мне и попить дает;Не брошу его никогда я.
Всевышний творец, хвала тебе,Сок гроздия создавшийИ Юлиуса Кампе мнеВ издатели щедрые давший.
Юлий Кампе, издатель в Гамбурге.
На деле «издателей украшенье» умело эксплуатировал Гейне. Он подписал с ним генеральный договор на все его произведения, купив их очень дешево. В приведенных строках отразилась горечь Гейне по поводу этой невыгодной для него сделки.
Трудно исчерпать в отдельных цитатах многообразие тем поэмы Гейне. «Германия» заканчивается фантастической беседой поэта с Гамоннией, богиней-покровительницей Гамбурга. Приподнимая крышку волшебного котла, наполненного чудесной гущей, богиня призывает Гейне заглянуть в котел, чтобы увидеть грядущие судьбы Германии:
Что я увидел - не расскажу,Уста моя клятва связала.Мне лишь позволено сказать, -Господи, как воняло! -
Я помню с отвращеньем ещеОб этом проклятом, гнусномПрологе запахов - где юфть слиласьС тухлым качаном капустным.
Ужасны запахи были, господь,Что вслед за первым встали,Как-будто тридцать шесть клоакВсе разом выгребали.
Я знаю, памяти светлой Сен-ЖюстСказал в комитете спасенья,Что розовым маслом тяжелый недугНе приведешь к исцеленью.
Но этот немецкий грядущий духПо мерзости был больше,Чем мог вообразить мой нос, -И я не выдержал дольше…
Омерзительной, невыносимой клоакой представлялась Гейне Германия, управляемая тридцатью шестью деспотами.
И ему виделось будущее туманным и загадочным, потому что он знал, что у наирадикальнейших соотечественников - нет решимости расправиться с германской монархической государственностью.
Гейне заканчивает поэму хвалой силе сатиры, страшного оружия в руках поэта. Гейне, обращаясь к королю, говорит:
Поэтов живых обижать не смей,У нас есть оружие и пламя,Ужаснее молнии Зевса оно,Хотя сочиненной нами.
Всех старых и новых богов оскорбляй, -Олимпа седого клевретов,Глумись «ад Иеговой самим,Но только не тронь поэта!
Это - гимн поэзии, как организующей силе в Деле социального переустройства общества. Он обращается к новому подрастающему поколению:
Порода старая ханжейУходит, слава богу,Она страдает недугом лжиИ гибнет понемногу.
Иное теперь поколенье растет,Греха и притворства не зная,С умом свободным, свободной душой,Ему все скажу до конца я.
Уж вновь зацветает, знакома ей,И гордость и благость поэта, -Она горячим сердцем егоИ солнечным чувством согрета.
Есть кара страшнее, чем легендарный адский огонь: это «певучее пламя» сатиры:
Так бойся, что тебя поэтК такому аду присудит!..
Этой угрозой королю заканчивает Гейне «Зимнюю сказку».
Так Гейне расправляется в своей сатирической поэме с прусским юнкерством, с затхлыми реликвиями католичества, со всем миром романтической реакции. Замечательно, что поэт при этом пользуется старыми романтическими формами, и удачнейшим образом заостряет контраст между затхлым старым миром и грядущим новым. Он, бывший поборник «эмансипации королей», теперь уничтожает в огне Своей сатиры поповско-феодальную реакцию до конца, он требует для короля гильотину. «Певучее пламя пожирает гнилой старый мир, чтобы, как феникс из пепла, мот возродиться мир новый» - так определяет Меринг основную, ведущую мысль «Германии».
Немецкие радикалы верили в освобождение Германии, проведенное в национальных рамках и либеральными средствами. Для Гейне, под несомненным влиянием Маркса, «эмансипация немцев» - это эмансипация человечества. «Мозг этой эмансипации - философия, сердце ее - пролетариат».
«Водрузите черно-красно-золотое знамя на вершину германской мысли, - призывал Гейне радикальных патриотов, - сделайте это знамя стягом свободного человечества, и я отдам за него лучшую кровь своего сердца».
Во имя борьбы за «освобождение человечества» Гейне, этот поборник радикальной мелкобуржуазной демократии, вооружается мечом и рубит головы королям, богам и их прислужникам - католической церкви. Старый Юнгфернштиг, место фешенебельных прогулок в Гамбурге во времена Гейне.
Летят, разя, стрелы сарказма, иронии, издевательства, и в это же время в скученных домах рабочих кварталов крепнет и оформляется великая армия мятежных пролетариев, готовящаяся опрокинуть мир насилия и эксплуатации.
Старый Юнгфернштиг, место фешенебельных прогулок в Гамбурге во времена Гейне.
ПЕРЕД РЕВОЛЮЦИЕЙ 1848 ГОДА
1
В октябре 1844 года Гейне вернулся в Париж. После отъезда Матильды из Гамбурга, Гейне очень томился по ней, писал влюбленные письма. При первой возможности он пустился в обратный путь.
В Париже его ждали неутешительные вести. Прусская реакция протянула свои руки через границу Франции, потребовав принятия решительных мер против «Форвертса».
Гизо не сразу пошел на разгром левого крыла немецкой эмиграции. Только после того, как «Форвертс» напечатал статью против Фридриха-Вильгельма IV, Гизо согласился засадить редактора Бернайса в тюрьму за «подстрекательство к убийству короля». Немалую роль в перемене отношения к немецким эмигрантам со стороны французского правительства сыграл знаменитый немецкий ученый и советник прусского короля Александр фон-Гумбольдт. Он прибыл в Париж и в личных беседах с Гизо склонил его пойти на репрессии. Франсуа Гизо уступил требованиям прусского феодального монарха и задушил «Форвертс». Редакционной группе газеты было предписано оставить пределы Франции. Часть высылаемых путем просьб и унижений спаслась от этой меры. Маркс, разумеется, не предпринимал никаких шагов и в январе 1845 года переехал в Брюссель. При этом разгроме левых немецких радикалов, Гейне не пострадал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
