Шарль вдруг понял, почему вчера Недра убежала в лес.
– Она тоже может спрятаться в лавку…
– Нет… Это совсем другое дело… Ясин живет здесь на законных основаниях, как в пансионе. Я просто перевернула график и отправляю его к дяде и тете на каникулы. А с ней… Я не знаю… Я пытаюсь собрать документы для удочерения, но это сущий ад. Опять все упирается в правила… Надо бы мне найти приятного мужа, работающего в каком-нибудь государственном учреждении, – улыбнулась она, – что-нибудь вроде школьного учителя…
Наклонилась, протягивая руки к огню.
– Ну вооот, – зевнула она, – теперь вы все знаете.
– А первые трое?
– Что?
– Вы ведь и их могли бы усыновить…
– Да… Я думала об этом… Чтобы избавиться от моих надзирателей, к примеру, но…
– Что но?
– Такое ощущение, что тем самым я как бы снова убью их родителей…
– А они никогда не говорили с вами об этом?
– Конечно. Говорили. У них это стало излюбленным трюком: «Да, да, я уберусь в своей комнате… как только ты меня усыновишь», ну и ладно…
Долгое молчание.
– Я и не знал, что такое бывает, – прошептал Шарль.
– Что бывает?
– Такие люди, как вы…
– Вы правы. Таких не бывает. Во всяком случае, не могу сказать, что я есть…
– Я вам не верю.
– И все же… Вот уже девять лет мы живем здесь практически безвылазно. Я все пытаюсь отложить немного денег, чтобы поехать с ними куда-нибудь, но не получается. К тому же, в прошлом году я выкупила дом… Это была моя идея фикс. Я хотела, чтобы мы жили у себя дома. Хотела, чтобы в будущем у детей всегда был в запасе этот адрес. Конечно, я заставлю их уехать отсюда, но я хотела, чтоб у них была эта база, было куда вернуться… Я постоянно приставала к Рене, пока он не сдался. Как же так, – стонал он, – дом-то этот принадлежит семье аж с Первой мировой… И вдруг продать? К тому же у него есть племянники в Гере…
Я перестала по утрам, возвращаясь из школы, пить с ним кофе и через пять дней он сдался.
«Глупый, ты же знаешь, что твои племянники это мы», – ласково обругала я его.
Естественно, мне пришлось обращаться к судье и к моему дорогому надзирателю, и все они дружно принялись меня допекать. Как это? Да разумно ли это? И почему эти развалины? И как я собираюсь поддерживать их в порядке?
А, черт… Они не жили здесь зимой… В конце концов, я сказала им: все просто, либо вы разрешаете мне продать одну из квартир, чтобы купить этот дом, либо я возвращаю вам детей. У новой судьи и без меня забот хватало, а те двое оказались такими кретинами, что поверили моим угрозам.
Я пошла к нотариусу с Рене и его сестрой и поменяла дурацкий типовой домик в курортном поселке на это сказочное королевство. Какой праздник я устроила в тот вечер… Всю деревню пригласила… Даже Корин Ле Мен…
Можете себе представить, как я была счастлива…
Теперь живем, сдавая две оставшиеся квартиры, в домах с очень усердными управляющими… Все время надо что-нибудь чинить, ремонтировать, менять и прочее… Well… Может, оно и к лучшему… Кто бы так стал заниматься зверьем, если бы мы уехали?
Молчание.
– Существую, выживаю? Возможно… Но не живу. Мышцы я себе накачала, но бедная моя голова что-то сдает. Теперь вот пеку торты и продаю их на школьных праздниках…
– Я все равно вам не верю.
– Не верите?
– Нет.
– И снова вы правы… Конечно, со стороны я кажусь чуть ли не святой, да? Не надо верить в доброту великодушных людей. На самом деле они самые большие эгоисты…
Я же вам призналась, когда рассказывала про Эллен, что была девушкой амбициозной…
Амбициозной и очень гордой! Наверно, я была смешна, но в общем-то я не шутила, когда говорила вам, что хотела решить проблему голода на планете. Отец воспитывал нас на мертвых языках, а мама считала, что у Миссис Тэтчер элегантная шляпка, а вот шляпка, в которой Queen Mum появилась на приеме в Аскоте, вовсе не подходила к ее туалету. So… Любой на моем месте мечтал бы о более интересной жизни, разве нет?!
Да, я была честолюбива. Ну и что… Я бы все равно ничего не добилась, потому что своим кумирам и в подметки не годилась, зато дети дали мне все… Тихая такая жизнь, – скривилась она, – хотя… наверно, чем-то все же забавная, раз вы готовы слушать про нее до трех часов ночи…
Она повернулась и улыбалась, глядя ему в глаза.
И тут, именно в этот момент, Шарль понял.
Понял, что пропал.
– Я знаю, вы спешите, но вы же не поедете прямо сейчас? Вы можете переночевать в комнате Самюэля, если хотите…
Она скрестила руки на груди, он снова увидел ее кольцо и уже давно никуда не спешил:
– И все-таки, самое последнее… – сказал он.
– Что?
– Вы так и не рассказали мне о вашем кольце…
– Ах да, конечно! О чем только я думала?!
Посмотрел на нее:
– Ну так как же…
Она наклонилась к нему, приставив указательный палец к правой скуле:
– Видите маленькую звездочку, вот здесь? Посреди морщинок?
– Конечно, вижу, – уверил Шарль, который вообще уже ничего не видел.
– Папа влепил мне пощечину, в первый и последний раз в жизни… Мне было тогда лет шестнадцать, и это след от его кольца… Бедняга, он так переживал… Так переживал, что перестал его носить…
– И что ж вы такого натворили? – возмутился он.
– Уже и не помню… Наверное, ляпнула, что мне начхать на Плутарха!
– С чего бы это?
– Плутарх написал трактат о воспитании детей, который, представьте себе, страшно меня раздражал! Да нет, шучу, наверное, просто из-за какой-нибудь моей подростковой выходки… Не важно… У меня пошла кровь… Я, конечно, закатила истерику, и с тех пор кольца я больше не видела…
А ведь оно мне так нравилось… Я все детство мечтала, глядя на него… Этот камень такой синий… Не помню, кажется, «никколо» называется… А рисунок какой… Надо бы его почистить, но посмотрите на этого юношу, шагающего с зайцем на плече… Я его обожала… У него такая фигура… Я часто спрашивала у отца, куда девалось кольцо, но он отнекивался, что не помнит. Наверное, продал его…
А десять лет спустя, в тот день, когда мы вышли из суда, и все было решено и подписано, мы пошли выпить чаю на площадь Сен-Сюлытис. Мой старенький папа сделал вид, что ищет очки, а сам вдруг достал кольцо, завернутое в носовой платок. You make us proud, he said, [241] и подарил его мне. Here, you'll need it too when you're looking for respect [242]… Вначале оно мне было слишком велико и соскальзывало с пальца, но после того, как я нарубила столько дров, оно отлично держится – у меня теперь такая пятерня!
Он умер два года назад… Мы очень горевали… Но это несчастье более естественное…
Когда он приезжал летом, я поручала ему варить варенье… Работа вполне по нему… Он брал книгу, садился возле Аги, одной рукой переворачивал страницы, другой мешал варенье деревянной ложкой… В один из таких долгих вечеров абрикосового варенья он прочитал мне свою последнюю лекцию по древней цивилизации.
Оказывается, он долго колебался, дарить ли мне это кольцо, – признался он мне, – потому что, по мнению его друга, Джона Бордмана, изображенная на нем сценка связана с распространенным в античных геммах сюжетом «полевых жертвоприношений»…
Последовало длинное разъяснение, что такое жертвоприношение, с цитатами из элегий Тибулла и прочей братии в качестве иллюстративного материала, но я его уже не слушала. Я смотрела на его отражение в медном тазу и думала, как мне повезло, что моим отцом был такой деликатный человек…
Потому что, видишь ли, понятие жертвоприношения весьма относительно…
Take it easy, Dad, – успокоила я его, ты же знаешь, there is no sacrifice at all [243]… Ну давай… не отвлекайся, а то у тебя подгорит…
Встала, вздыхая:
– Вот. Теперь все. И делайте что хотите, но я пошла спать…
Взяла у него из рук поднос и пошла в кухню.
– Невероятно, – сказал он, – как у вас из всего получаются истории, причем, такие красивые…
– Да ведь все вокруг это сплошные истории, Шарль… Всегда и для всех… Только вот слушателей не найти…
***
Она сказала ему: последняя комната, в конце коридора. В этой маленькой мансарде, как недавно у Матильды, Шарль долго рассматривал стены. Его внимание привлекла одна фотография. Она была приколота кнопкой над кроватью, там, где обычно вешают распятие, и улыбающиеся на ней мужчина и женщина окончательно добили его.
Эллен выглядела именно такой, какой описывала Кейт: лучистой… Пьер целовал ее в щеку, держа на руке маленького спящего мальчика.
Он сел на край кровати, опустил голову и скрестил руки.
Ну и поездка…
Никогда в жизни он не чувствовал такой разницы во времени… На сей раз это его не тяготило, просто… он совсем потерялся.
Анук…
Ну что же это за чертовщина, Анук?
И почему ты ушла, ты, тогда как все эти люди, которых бы ты наверняка полюбила, выбивались из сил, чтобы выжить?
