Анук…
Ну что же это за чертовщина, Анук?
И почему ты ушла, ты, тогда как все эти люди, которых бы ты наверняка полюбила, выбивались из сил, чтобы выжить?
Почему ты не приходила к ней чаще? А ведь нам ты сто раз повторяла, что надо просто жить и ты обязательно встретишь свою настоящую семью…
И что же? Этот дом – он для тебя… И эта красивая девушка тоже… Она бы утешила тебя за того, другого…
И почему я тебе так и не позвонил? Столько работал все эти годы, но после меня ничего не останется… То единственно важное, что было во мне заложено, что привело меня в эту комнатушку, именно это заслуживало всего моего внимания, а я растоптал все это своим эгоизмом, да всякими тендерами… К тому же в большинстве проигранными… Нет, я не занимаюсь самобичеванием, ты это ненавидела, просто я…
Вздрогнул. Его руки коснулась кошка.
На стене туалета обнаружил текст, написанный Кейт, цитата из Э. М. Форстера на языке оригинала:
«I believe in aristocracy, though… Однако я верю в аристократию. Если, конечно, это слово соответствует своему содержанию и если демократ может им пользоваться. Я говорю не об аристократии власти, основанной на положении и влиянии в обществе, но о людях отзывчивых, скромных и отважных. В каждой нации есть такие люди, во всех классах и во всех возрастах, и когда они встречаются, чувствуется, что они заодно. В них – истинная преемственность человечества, единственная вечная победа нашей чудной расы над жестокостью и хаосом.
Тысячи из них погибают в неизвестности; лишь немногие достигают славы. Они прислушиваются к ближним, как к самим себе, они отзывчивы, но не делают из этого подвига, не щеголяют своей смелостью, а просто готовы перенести любые лишения. И кроме того… they can take a joke… Они не лишены чувства юмора» [244]
Мда, вздохнул Шарль, он и так-то стремительно падал в своих глазах по мере того, как она рассказывала ему о своей жизни, а тут еще: на тебе, получай! Несколько часов назад он просто прочитал бы этот текст, задумываясь лишь о трудностях перевода: queer race, swankiness… Но теперь он понимал эти слова по-другому. Он ел их торты, пил их виски, весь день гулял с ними и все это отражалось в ее улыбке на грани слез.
Замок разрушен, но аристократия жива.
Сгорбленный, со спущенными штанами, почувствовал себя омерзительно.
Пока искал глазами туалетную бумагу, наткнулся на томик хокку.
Открыл наугад и прочел:
Тихо-тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот! [245]
Улыбнулся, мысленно поблагодарил Кобаяси Исса за моральную поддержку и заснул в кровати подростка.
***
Встал на рассвете, выпустил собак на улицу, по дороге к машине, завернул к конюшне, чтобы застать первые лучи солнца на охристых стенах. Заглянул в окно, увидел спящих подростков, поехал в булочную и скупил там все свежие круассаны. Ну, то есть… то, что заспанная продавщица называла круассанами…
То, о чем любой парижанин сказал бы: «этих ваших изогнутых булочек».
Когда он вернулся, на кухне вкусно пахло кофе, а Кейт была в саду.
Шарль приготовил поднос и вышел к ней.
Она отложила секатор и подошла к нему босиком по росе, выглядела еще более помятой, чем булочница, призналась, что всю ночь не сомкнула глаз.
Слишком много воспоминаний…
Обхватила пальцами кружку, чтобы согреться.
Солнце встало в тишине. Ей больше нечего было сказать, а Шарлю слишком во многом надо было разобраться…
Дети, как кошки, пришли приласкаться к ней.
– Чем вы сегодня займетесь? – спросил он.
– Не знаю… – голос у нее был невеселый.
– А вы?
– У меня много работы…
– Могу себе представить… Мы совратили вас с пути истинного…
– Я бы так не сказал…
И поскольку в беседе их стали сквозить унылые нотки, добавил бодрым тоном:
– Я должен завтра лететь в Нью-Йорк, и в кои-то веке просто туристом… На вечер в честь одного старого архитектора, которого я очень люблю…
– Правда, вы летите в Нью-Йорк? – развеселилась она. – Какая удача! Если бы я могла вас попросить, но не знаю…
– Просите, Кейт, просите. Не стесняйтесь!
Она послала Недру принести что-то с ее ночного столика и, когда та вернулась, протянула Шарлю маленькую железную баночку с барсуком, нарисованным на крышке.
Badger.
Healing balm.
Relief for hardworking hands [246]
Лечит руки тех, кто занимается тяжелой работой.
– Барсучий жир? – спросил он, смеясь.
– Или бобровый, на знаю… Во всяком случае действует волшебно… Раньше мне его подруга присылала, но она переехала…
Шарль перевернул баночку и вслух перевел надпись:
– «Однажды Пол Банион сказал: дайте мне достаточное количество «Барсука», и я заделаю все щели Большого каньона». Да уж, достойная задача… А где я его найду? В аптеке?
– Вы где остановитесь, случайно не в районе Юнион Сквер?
– Именно там, – соврал он.
– Брехня…
– Вовсе нет.
– Лгунишка…
– Кейт, у меня будет несколько часов свободного времени и я буду счастлив… посвятить их вам. Это прямо на Юнион Сквер?
– Да, небольшой магазинчик, Vitamin Shoppe, если не ошибаюсь… Или в Whole Foods, тоже есть…
– Отлично. Я разберусь.
– Да?
– Чуть дальше по Бродвею есть книжный магазин «Strand». Если у вас найдется еще пара минут, не могли бы вы пробежаться по книжным полкам, ради меня? Я так давно об этом мечтаю…
– Вы хотите, чтобы я привез вам какую-нибудь книгу?
– Нет. Просто, чтобы вы там побывали… От входа идите до конца, налево, там биографии, просмотрите все хорошенько и подышите, думая обо мне…
Подышать, думая о вас? Ммм… Разве мне надо так далеко для этого ехать?
В поисках ванной наткнулся на Ясина, погруженного в какой-то словарь:
– Слушай, а какова высота горы Фудзи? – спросил Шарль.
– Эээ… погоди… «Высшая точка Японии – потухший вулкан, высота 3776 метров».
Потухший? Боже мой.
Принял душ, размышляя, как это такая большая семья живет в таких спартанских условиях. Никаких следов хоть какого-нибудь крема… Обошел комнаты, расцеловал детей и попросил передать от него привет старшим, когда те проснутся.
Повсюду искал Кейт.
– Она пошла отнести цветы Тотетт, – сообщила ему Алис. – Она просила, чтобы я попрощалась с тобой за нее.
– Да но… А когда она вернется?
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Нуда, поэтому она и попросила попрощаться с тобой за нее…
Значит, и она предпочла избежать ненужной сцены…
Ему показалось, что так вот уйти это было жестоко.
Под темной аркадой дубов вновь вспомнил, как уходила Эллен, пока Балу учил Маугли петь:
Немного нужно, чтоб быть счастливым.
О да! Совсем-совсем чуть-чуть…
Выдохнул: больно, повернул направо и вновь оказался на асфальтированной дороге.
– IV -
1
«ПАРИЖ 389»
На протяжении трехсот восьмидесяти восьми километров Шарль ни о чем другом думать не мог, все еще под впечатлением от прожитого дня. Ехал «на автопилоте», его захлестывали свежие воспоминания.
Недра, как раненый птенчик, с открытым ртом, клички лошадей, улыбка Луки в зеркале машины, его сабля из позолоченного картона, церковная колокольня, следы мела на стволах каштанов, любовное письмо, которое Алексис хранит в своем портмоне, вкус «Порт Эллен», визг девицы, которую Лео вздумалось сбрызнуть спреем «Приманка для кабана, запах возбужденной самки», и запах клубничных конфет, плавящихся на кончиках прутьев, плеск воды в ночной реке, ночь под звездами, теми самыми, в которых якобы разбирался мужчина, от которого она хотела иметь ребенка, ослики в Люксембургском саду, тот Quick, куда он так часто водил Матильду, магазин игрушек на улице Кассет, у которого и они с ней не раз предавались мечтам, под названием «Давным-давно…», дохлые мухи в комнатах конюхов, этот олух Мэтью, так и не сумевший выделить ДНК счастья, округлость ее колена, когда она села рядом с ним, последовавший за этим шутливый разговор, смятение Алексиса, футляр, в котором он спрятался, грустная улыбка Большого Пса, косящие глаза ламы, мурлыканье кошки, пришедшей утешить его в печали, вид из окна у них на кухне, Корина с ее мещанством, которым она как стеной отгородила ранимого своего супруга, хохот их Марион, которая вскоре им там все в пух и прах разнесет, ее манера дуть на челку, даже когда ее волосы аккуратно причесаны, детские крики и грохот консервных банок тогда, на празднике, розовый куст Wedding Day, [247] провисший под тяжестью цветов возле беседки, развалины Помпеи, танец ласточек и неодобрительное уханье совы, когда они завели Нино Рота, [248] голос Нуну, когда он в последний раз загонял их спать, водитель грузовика, отошедший пописать, пожилой профессор, оставивший на щеке младшей дочери след прекрасного эфеба, вкус теплых, незнакомых ему фруктов, тенниска, которую он больше никогда не наденет, пророчество Рене, их дурачество с вокзальными весами, мышь на ковре, десяток детей, с которыми ужинал вчера, уроки за одним большим столом, официальное заключение социальных служб, мост, который однажды рухнет и окончательно отрежет их от мира, элегантность несущих конструкций, серо-зеленые пятна лишайника на камнях лестницы, рядом ее лодыжка, очертания замков, изысканность лепнины, останки автомобиля, две ночи в отеле по соседству с моргом, мастерская Алис, запах подгоревших кроссовок, родинка на ее затылке, от которой он не мог оторвать глаз все то время, пока она изливала ему душу, словно бы Анук подмигивала ему всякий раз, когда Кейт, смеясь или плача, закрывала лицо руками, мужество малыша Ясина, мужество их всех, запах жимолости и люкарны с волютами, коридор на втором этаже, где на стенах они написали, о чем мечтают, ее собственная мечта, соболезнования полицейского, урны с прахом в сарае, презервативы среди кусков сахара, лицо ее сестры, жизнь, от которой она отказалась, матрасы, которые она сдвинула вместе, паспорт, должно быть, давно просроченный, мечты об изобилии, которые привели ее к бесплодию, толщина стен, запах подушки Самюэля, смерть Эсхила, фары в ночи, отбрасываемые ими тени, распахнутое ею окно…
