Пенни вздрогнула.
– Он не вернется, – заверил Чарлз. – Могу в этом поклясться. Он знает, что я постоянно буду рядом.
Пенни немного поразмышляла, кивнула, чувствуя себя гораздо лучше оттого, что отныне Чарлз собирается все ночи проводить с ней. Это просто чудесно… и она не хотела думать о том, почему так легко стало на сердце.
Они немного посидели, прежде чем увидели катившийся по аллее экипаж.
– Это леди Кармоди.
Лакей помог ее милости спуститься и проводил в дом. Десять минут спустя дверь снова открылась, и Николас усадил даму в экипаж. Постоял, пока коляска не исчезла из виду, и только потом вернулся в дом.
– Ужин или – о кошмар! – музыкальный вечер? Пенни засмеялась.
– Только не музыкальный вечер. Она ненавидит музыку.
– Одно очко в ее пользу. Надеюсь, она уже навестила Эбби, – вздохнул Чарлз, потягиваясь.
– Почему?
– Потому что нам нужно туда ехать. Она вспомнила.
– И проверить, нет ли чего-то от Далзила. Они поднялись и направились к дому.
– Я поговорю с Норрисом. Думаю, мы вполне можем оставить Николаса под его присмотром. Уверен, что Николас понял все значение вчерашнего происшествия и, если учесть его поведение в последнее время, предпочтет для собственной безопасности оставаться в доме.
– Пойду надену амазонку. Я недолго.
– Не торопись. Мы можем позволить Филчетту и миссис Слаттери накормить нас и вернемся сюда только к ужину.
Глава 15
Вопреки надеждам в Эбби не оказалось депеши из Лондона. Филчетт и миссис Слаттери были счастливы накормить их обедом. Кассий и Брут радостно запрыгали, виляя хвостами.
Леди Кармоди действительно заезжала раньше и оставила приглашение на чай. Событие должно было произойти через два дня. Пенни заметила, что пятеро подозреваемых тоже могут приехать, поскольку, должно быть, отчаянно нуждаются в развлечениях.
Днем они прогулялись по укреплениям в сопровождении собак и вернулись как раз в тот момент, когда во двор въезжал курьер, привезший сообщение, которое они ожидали. Чарлз взял пакет, поручил мужчину заботам Филчетта и направился в кабинет. Пенни пошла за ним и стала читать письмо, заглядывая через плечо Чарлза. Он недовольно нахмурился, но не возразил.
К сожалению, Далзилу было почти нечего сообщить. Как и Чарлз, он считал гибель Джимби подтверждением существования давнего заговора изменников, причем весьма серьезного: из-за пустяковых сведений людей не убивают. Но основной целью письма было разубедить Чарлза, что Джимби скорее передавал сведения от французов англичанам, чем наоборот. Далзил лично расспросил своих агентов, но все маршруты передачи информации англичанам были давно известны, а новых не появлялось.
В постскриптуме подтверждалось получение отчета от Чарлза. Далзил пообещал узнать все, что можно, о пятерых гостях Фауи. Но пока что не обнаружил ничего странного.
Чарлз отложил письмо. Пенни обошла стол и бросилась в кресло. Они долго обсуждали возможные варианты, предлагали и отвергали планы действий. Вскоре оба, утомившись, замолкли и после чая, отправились верхом в Уоллингтон. У моста они заметили Фотергилла, отъезжавшего от берега реки и направлявшегося вверх по течению. Чарлз придержал Домино, изучая Фотергилла, но вскоре догнал Пенни.
– Как по-твоему, это мог быть он? Чарлз покачал головой:
– Трудно сказать. Я не сумел как следует разглядеть его.
Вернувшись в Уоллингем, они узнали, что за время их отсутствия ничего не произошло, если не считать послания от Денниса Гиббса, сообщившего, что не только «рыцари», по и все их собратья на этом побережье предупреждены и будут смотреть в оба. Очевидно, убийство Джимби возмутило «рыцарей».
Они поужинали в обществе Николаса. Тому, очевидно, было крайне неловко находиться в присутствии любовников, но, поскольку они ничем не показывали, что между ними что-то происходит, он постепенно успокоился, и ужин прошел достаточно гладко.
Однако по мере того, как тянулся вечер и они сидели в гостиной, слушая игру Пенни на фортепиано, становилось очевидным, что отношение Николаса к Чарлзу снова претерпело изменения. Правда, Пенни так и не смогла понять, какие именно, и позже, когда Чарлз пришел в спальню, спросила, что он думает.
Чарлз скептически улыбнулся и сел на кровать, чтобы стянуть сапоги.
– Николас не убийца, следовательно, не он был в твоей комнате. Оба инцидента потрясли его: бедняга сообразил, что именно ему следовало бы отвечать за твою безопасность. И теперь Николас не знает, что делать. Он терпеть меня не может, не одобряет того, что мы делим постель, но, безусловно, благодарен, что я постоянно тебя охраняю. Я снял с его плеч немалую тяжесть, хотя всех проблем не решил.
Лежа в постели, лениво расстегивая рубашку, которую она только недавно застегнула, – иначе Чарлз все равно сорвет ее, с энергичной помощью хозяйки, разумеется, – она размышляла о Николасе.
– Он волнуется, верно? То есть встревожен, и эта тревога его сжигает. Сначала ты думал, что это страх, но если он боится за себя, давно бы сбежал, не так ли? Но он упорно остается здесь, потому что ужасно беспокоится за что-то. Только вот за что?
– Не знаю.
Швырнув бриджи на ее туалетный столик, обнаженный Чарлз забрался в постель, улыбнулся и потянулся к Пенни, прижав ее к себе и вставая на колени посреди кровати.
– Я совершенно не понимаю Николаса.
Он нагнул голову, поцеловал ее, легонько прикусил нижнюю губу.
– А вот тебя я понимаю.
Он заставил ее оседлать его бедра, сунул руки под рубашку и медленно поднял подол.
То, что последовало потом, доказало его правоту. Это было все, на что она надеялась, о чем когда-то мечтала, и больше… Он, казалось, знал все, что ей понравится, чего жаждет ее страсть к вызову, и казалось, стремился к одному: обрушить на нее море восторгов, пока у нее не начинала кружиться голова. Он прижимал ее к себе, обладал ею, и она отдавалась ему и умирала от счастья в его объятиях.
И все же на самом пике наслаждения наступал момент, когда они попадали в самый эпицентр бури и их взгляды встречались и что-то трогало ее до глубины души. Ощущение единого целого, слияния не только тел, но и душ, сердец, нервов каждый раз поражало и потрясало ее.
И каждый раз в этот момент у обоих перехватывало дыхание. Потом его веки опускались, и его губы безошибочно находили ее рот. Она льнула к нему, ощущала, как нарастает желание, и позволяла ему унести ее прочь.
Пенни не переставала твердить себе, что это всего лишь чувственность, плотские наслаждения. Они увлечены друг другом и своими играми, и ничем больше.
Но Пенни постоянно помнила об этой силе. Понимала, что она не покидает их, но расцветает и развивается. Слишком глубоки ее корни. Она оставалась с ними, в них, однако при свете дня, когда она могла различить ее тень, все казалось совершенно обычным. Будто эта сила всегда была здесь, и она раньше просто ее не замечала.
