— Сколько ты слов на букву «у» знаешь! — похвалил Донгар.
— Канда и его люди не должны уйти отсюда раньше, чем я разрешу! — объявил Хадамаха. — Есть у вас писчая береста?
— Молодой человек, вы находитесь в исследовательском центре! Как бы мы, по-вашему, без бересты… — снисходительно начал Губ-Кин-тойон.
— Я не спрашиваю, где я нахожусь! — От медвежьего рева Хадамахи, кажется, присела сама Буровая. — Мне нужна береста, быстро!
Рядом возник толстый младший жрец и молча протянул Хадамахе пачку бересты и самописку. Сообразительный! Хадамаха начал царапать на бересте, одновременно бросая отрывистые команды.
— Ты! — он указал самопиской на девчонку. — Пойдешь в стойбище тигров, расскажешь им, что мне рассказала, и передашь эту записку. Пусть пошлют Тасху — она что угодно сделает, чтобы перед черным шаманом оправдаться! — и та внушит Канде, что все получилось! Крылатые и Амба перебили друг друга, а кто уцелел — Тэму дорезали. И медведи тоже пострадали, сама придумает что-нибудь, не мне учить кошку врать!
— Не пойду я ни к каким тиграм! — подскочила девушка. — Я иду к сестре, я…
— Замолкни, глупая курица! — рыкнул на нее Хадамаха. — Твоя сестра — мудрая птица — сейчас у тигров. Две свечи ходу отсюда!
— А… почему они не подрались? — принимая свиток из рук Хадамахи, спросила девушка. — Канда сказал…
— Канда сказал, а Хадамаха не дал! — оборвала ее Аякчан.
Хадамаха даже смутился:
— Разве я один, вы тоже…
— Стали бы мы хоть что делать, если б не ты! — хмыкнула Аякчан. — Я так точно…
— Тогда еще помоги, пожалуйста! — попросил Хадамаха. — Отцу моему письмо отнеси, Мапа нам тоже понадобятся! Только вихрем, как ты умеешь! А ты что встала? — накинулся он на девчонку. — Полетела в стойбище, быстро!
— Я… больше не могу летать! — обиделась девушка.
Но даже извиняться уже не было времени — время, главное — время!
— Тогда ногами полетела, в смысле побежала, очень быстро! Заяц, проводи!
Заяц с готовностью спрыгнул с рук Аякчан. Девчонка отчаянно взвизгнула и ломанулась в лес.
— Что ты задумал, Хадамаха? — провожая взглядом вихрь развевающихся волос Аякчан, спросил Донгар.
— Большой День задумал. Первый межплеменной Большой День для Амба, Мапа, крылатых, людей и даже представителей Тэму! Игры, танцы, состязания и много-много неожиданностей! Для одного хитрого белого шамана — особенно много!
Свиток 40,
в котором все празднуют Большой День и кажется, что все хорошо
Аякчан сидела на елке. На тропе, с которой ей велено не спускать глаз, ничего не происходило. Зато внизу, прямо под елкой, творилось множество интересного, и Аякчан непрерывно ныла:
— Хадамаха-а-а! Ну чего я тут сижу? Тут кора жесткая, иголки колючие, а шаман Канда — он как раз не иголка, найдется как-нибудь! Можно я слезу, ну Хадамаха-а!
— Сказал, сиди — значит, сиди! — снизу рычал Хадамаха. — Пока крылатых нет, ты у меня единственный летающий дозорный!
— Ты злой, Хадамаха! — доносилось сверху. — Угнетатель жриц елками! Это ж не ветка, это орудие пытки какое-то, а ты — сиди, сиди!
Ветка закачалась — Аякчан умащивалась поудобнее. Сверху сыпались иголки, чешуйки коры и укоризненные вздохи.
— Послушалась! — Папа-Эгулэ, вожак всех Мапа, запрокинул голову, разглядывая качающуюся ветку. — А она точно жрица? Хотя вон, все костры разожгла… — кивая в сторону разложенных на вырубке костров, над которыми уже кипели котлы, испуская забытые за голодную Ночь соблазнительные запахи. — И оплату не попросила! Неужто моего медвежонка в городе вместо тренировок по каменному мячу учили жрицами командовать? — отец взлохматил Хадамахе затылок.
Стыд какой: сам большой, медведь, игрок и стражник, а сейчас, как маленький, готов вскарабкаться к папке на колени! Одно остановило — не поместится он уже на коленях-то!
— Только одной жрицей, — млея от удовольствия и смущения, уточнил Хадамаха. — И не командую я вовсе, это она по дружбе. С Аякчан, если по уму, договориться несложно. — Хадамаха знал, что преувеличивает, жриц, с их вечно кипящими мозгами, вообще сложно отнести к разумным существам. Аякчан из них еще самая лучшая: на медведицу, конечно, не тянет, но с крылатыми уже сравнить можно. Опять же, летает… И он честно уточнил: — Проще договориться, чем с нашей тетей Хаей!
— Да! — раздался сзади пронзительный голос. — И я не понимаю, почему моим мальчикам не разрешают участвовать в празднике? Ну провинились детки немножко, так что, еще и праздника лишать? Мальчикам тоже надо отдыхать!
— От чего им отдыхать: от грабежей с убийствами? — заорал отец. — Очень утомились, растаскивая добро Племени по берлогам?
— Вы слышите, что он говорит, Мапа добрые! — тетя Хая уперла руки в бока. — Где то добро в нашей берлоге? Где та берлога? То ж не берлога, то ж чистые медвежьи слезы!
— А кто вам сказал, тетя Хая, что они тащили добро в вашу берлогу? — невозмутимо поинтересовался Хадамаха. — На допросе старший брат Биату показал, что у ваших сыновей есть тайная берлога, о которой они не рассказывали даже своим сообщникам. — И еще равнодушнее добавил: — Сдается, уже и невесты присмотрены, для них и старались.
Тетя Хая замерла. Ее массивное крупное тело будто оледенело, лишь лицо налилось красным, а из глотки вырвалось сдавленное рычание:
— Невесты? А маму даже не спросили? Мама больше никто, маму побоку? Я им покажу невест! Вот увидите, окажется еще, что эти девки подбили моих мальчиков на дурные дела. — Рев членораздельный сменился ревом обыкновенным, громадная медведица встала на дыбы и, отшвырнув прочь изорванную пелерину и фартук, вломилась в кусты с силой каменного ядра. И со всех лап понеслась обратно в сторону стойбища.
— Что, и правда секретную берлогу завели? — удивленно поинтересовался отец.
— Я ее только что выдумал, — хладнокровно сообщил Хадамаха. — Просто и Канда и тетя Хая на одного меня — это уже слишком.
— Ты не один.
— Я знаю, пап, — так же серьезно ответил Хадамаха.
Закинув на спину замороженную еще с прошлого Дня тушу оленя, пробежал Брат. Несколько парней Мапа под руководством Хакмара ладили шалаши для гостей — жрец Губ-Кин с восторженной миной наблюдал за работой Хакмара. Хакмар злился и то и дело виновато поглядывал на Донгара.
Великий Черный просто сидел на земле и лишь кончиками пальцев постукивал в кожу маленького бубна, заставляя тот шептать что-то, похожее на далекий шум волн. Никто, кроме жреца, его бездельем не возмущался, наоборот, аккуратно и почтительно обходили по широкой дуге, стараясь не топать над ухом у погруженного в транс шамана. Донгарова сосредоточенность успокаивала: если Канда попробует подобраться через Великую реку, ничего у него не выйдет.
— Где этих крылатых носит, не говоря уж о тиграх? — Хадамаха с тревогой оглядел суетящихся у костров медведей и любопытных младших жрецов, то и дело выглядывающих из ворот Буровой.
— Не нас носит, а мы несем! И вовсе даже не яйца! — на деревья начали садиться гигантские птицы. Собственно, были среди них и средних размеров, и маленькие — но и теперь понятно, что в скором времени птенцы обзаведутся таким же размахом крыльев, как у родителей. А пока они кувыркались с веток, на лету преображаясь, и с курлыканьем неслись к настороженно порявкивающим медвежатам — знакомиться! Медведицы-Мапа распутывали притороченные к птичьим лапам свертки, пакеты и мешочки.
— Не могли же мы с пустыми руками на праздник явиться! — уже в человеческом облике спрыгивая с ветки, проклекотала Белоперая. За ней молча следовал высокий парень: судя по укутывающим его широченные плечи перьям со стальным отливом — тот самый Серокрылый, которого так ненавидел бывший вожак крылатых. — И остальных надо было из стойбища прихватить. Большой День раз в День бывает! — Белоперая прижалась к плечу Хадамахи и крепко сжала ему руку. — За сестру спасибо! — шепнула она. — Только вот… у Канды на нее все едино право есть, а выкупить ее нам не на что.
— А если разберемся с Кандой? — спросил Хадамаха.
— Приказывай, — просто сказала Белоперая. — Что скажешь, то и сделаем.
— Ого! — Лохматые брови отца взметнулись, как стая крылатых.
Посыпались иголки, и с елки довольно неизящно скатилась Аякчан.
— Для начала пошлите кого-нибудь вместо меня Канду караулить! — объявила она. — Я себе уже все глаза проглядела, а остальное — отсидела!
— Конечно, жрица. Если ты предпочитаешь чистить котлы… — с невинной миной согласилась Белоперая, шевельнула кончиком крыла, и крылатый снялся с места, заняв пост на верхушке елки.
— Котлы — нет, могу кой-кому начистить клюв, — пообещала Аякчан.
— Вот теперь вижу, что жрица, — пробормотал отец.
— Тигры где? — Белоперая сообразила, что клевать жрицу — можно без клюва остаться, и переключилась на других. — Мы успели к Скале крылатых слетать и обратно, а они два шага до Буровой не прошли. Такие большие и полосатые и такие копуши, я это еще у них в стойбище подметила!
