Добавлю, что шахтой называли не одну дырку в скале, а целый комплекс разветвленных ходов. Рудные жилы вились внутри камня прихотливо, и мастера тщательно повторяли эти изгибы, чтоб не рубить лишний камень. Порой шахта выглядела размером с вентиляционное отверстие, и туда загоняли самых молодых подмастерьев. Благо, мне работа в них гарантированно не светила, не влезу, даже если трое сзади толкать будут.
Вот на второй день работ в шахте, когда мне даже доверили держать под ударом молота пробойник, ближе к обеду на шахты прибежал вестовой, доложив, что на рейд вошла наша вторая канонерка под желтым флагом.
Веселое перешучивание вокруг моментально стихло, что такое желтый флаг знали все. Именно он, порой, оставался единственным трепещущимся предметом над мертвыми селами, по которым прошлись эпидемии. Флаг карантина.
В тишине поклонился мастеру-рудокопу
— Благодарствую за науку, Савелий Игнатич, позволь, уйти с ученичества до времени.
Савелий, худой, бородатый мужик в летах, способный своими жилистыми руками выпрямить согнувшийся стальной клин, только рукой махнул
— Ступай, конечно, твоя светлость, вижу, не до учебы ныне.
Светлостью он меня величал только до приема в ученики, и вот теперь. Пока мне по пальцам кувалдами стучали, мастер называл меня гораздо менее возвышенными эпитетами, из которых «червяк безрукий» было самое мягкое. Зато учил сразу всему. По крайней мере, общее впечатление, как шахты рубят, у меня уже появилось. Начал разбираться, где камень «матерый», который только бурами высверливать, а где «со слабиной», который и клиньями развалить можно. Да и выводы о необходимых модификациях шахтного оборудования оформились.
Пока отмывался в срубе при кузне, заменяющим собой баню для шахтеров, думал о грустном. Вот мы и попали… Как не пытались отобрать в экспедицию только крепких и здоровых, как не закармливали всех травяными отварами и шиповником — все одно что-то прорвалось.
Мои тени, уже обжившиеся при кузне, и намахавшиеся молотами в шахтах, молча отмывались вместе со мной. Гнать их бесполезно, это уже проверено на личном опыте, полезут под желтый флаг вместе со мной. Вот только чем мы там поможем? Антибиотиков нет, травы медики и без меня применили. Раз подняли флаг — дело труба.
Но это в России потеря нескольких деревень не приводит к катастрофе — у нас, дело иное. Даже сотня погибших колонистов, являющихся первоклассными спецами, удар невосполнимый. Если удастся спасти хоть десяток — допустим любой риск. Хорошо, что царевич в отъезде, у него на это дело взгляд иной.
Проходя мимо обустраиваемых цехов восстановительного заводика и мимо срубов строящейся вокруг форта деревни — везде видел одну и ту же картину. Мужики собирались группками и возбужденно обсуждали новости. Даже не прислушиваясь, к моменту выхода на берег был уже в курсе, что Асада в карантине, и дымит траурными кострами. Плохо-то все как…
С карантинной канонерки на берег, понятное дело, никто не сошел, все слухи принесла шлюпка, ходившая на рейд узнавать подробности. Задерживаться не стал, все одно буду на канонерке, там все и вызнаю.
Пока шлюпку догружали припасами форта, в том числе и аптечными, кратко передавал дела коменданту. Дел всего два — наладить завод и не пустить в Асаду вернувшегося царевича. Остальные мероприятия по плану.
Поднимаясь на борт канонерки, оценивал атмосферу. Паникой вроде не пахнет, но экипаж взвинчен. Хотя, с моим появлением пошла некая волна облегчения, прослеживаемая и в приветствиях и в жестах команды. Тоже мне, нашли доктора. Да медики экспедиций ныне побольше меня в этом деле знают! Мистика какая-то.
— Докладывай, Питер, что за напасть приключилась.
Бредель встретил у самого штормтрапа, нервно сжимая картуз в правой руке, а левой намереваясь помочь мне карабкаться. Совсем за морскую водоросль меня тут держат.
— Холера в Асаде. Уже и над речным, и над корабельным поселками флаги. Только что сторожевой покамест держится. Мрут и наши и индейцы…
Капитан помолчал секунду и закончил.
— … много мрут.
Осмотрел серое небо над головой, по которому неслись серые облака, обещающие дождь. До последнего хотелось верить в лучшее. Но не срослось.
— Тогда отправляемся сразу, как шлюпку разгрузят. Мы своих не бросаем!
Капитан, с явным облегчением, отсалютовал и команда засуетилась. Стеньги дернулись вверх, поднимая полотнища парусов еще до того, как последний тюк перекочевал из шлюпки на палубу. Некоторое время мы тащили шлюпку за собой, перебрасывая припасы, но наконец, избавились и от нее, обтягивая паруса и уваливаясь под ветер. Напряженное ожидание сменилось лихорадкой действий. Похоже, в этом переходе мы побьем рекорды скорости канонерки.
Сидя в общем кубрике, пытался вспомнить все о холере. Кроме ругательств на ум приходило мало что. Вирус, вроде похожий на палочку, но мне его вид глубоко безразличен. Вирусы, активировавшиеся в организме, убивают оный своими отходами жизнедеятельности. Активность этой «дубинки» убивают антибиотики, да где же их взять! Опыты с плесенью, и всяческими способами ее сепарации, пока приносят только трупики мышей. Просто грызуноцид какой-то, а не лекарство.
Остальные методы нашего лечения только растягивали жизнь заболевших, борясь с обезвоживанием, но не с самим вирусом, прерывая распространение эпидемии строжайшими карантинами, на которые порой до ста тысяч войск в России отправляли.
Мысли бессистемно носились под черепом, компенсируя невозможность бегать кругами под многочисленными взглядами команд. Истина про бегающих генералов актуальна во время эпидемий ничуть не меньше, чем во времена войн.
Мысли сходились в одном — нам необходимо чудо. Пожалуй, это и стало ниточкой, на которую нанизывались все дальнейшие воспоминания. Первым в памяти всплыл пример, когда не ходячий пациент встал, поверив авторитету доктора. Далее воспоминания подкинули «таблетки-пустышки», после приема которых пациенты выздоравливали только от самовнушения. И наконец, вспомнился один из вечеров у костра, уже подернутой туманом забвения походной эпохи.
Наша походная врачиха распекала меня за незнание. До того момента искренне считал, что гомеопатия есть лечение травками. Оказалось, это принципиально не так. Гомеопатия, это скорее название метода — «подобное лечить подобным». Только в мизерных дозах. Хотя, прививки, по мнению нашей врачевательницы, к гомеопатии не относятся — слишком «концентрированные» средства для этого используются. Гомеопаты эти же средства разбавили бы в сотню раз.
На мой вопрос, зачем же тогда гомеопатические лекарства в виде мелких шариков принимают в таких больших количествах — последовал удивительный ответ. Коммерческие интересы. Пациенты не верят, что излечение возможно от одной крупинки, им объемы подавай. Посему, часто шарики лекарства пакуют в капсулы, где может быть одна рабочая крупинка, и остальные пустышки.
А в тех случаях, когда в капсулах все крупинки лекарственные — одной «дозы» достаточно не для одного человека, как в рецептуре, а для нескольких семей. Только руками крупинки трогать нельзя, ибо на них остаются «следы» человека.
Как именно может лечить один атом действующего вещества — вопрос не ко мне. Сам не ведаю. Говорили о «памяти вещества» и приводились аналогичные ненаучные доводы. То самое «чудо», которого нам не хватало. При этом наша врач упоминала в лекции, что этими методами даже останавливали эпидемии.
Какие именно болезни и как останавливали — уже не упомню. Но если «подобное — подобным» то можно взять мазок, не буду говорить откуда, у больного, развести его стаканом спирта, взболтать, отлить капельку и ее снова развести стаканом спирта, и еще раз. На большее, у нас спирта не хватит. Больным выдавать по маленькой мензурке «лекарства» несколько раз в день, с очень умным видом — заверяя, что поможет обязательно. Уже помогает! У батюшек еще освятить можно. И у шаманов. Терять нам все одно нечего.
Канонерка летела на юг, к северной оконечности острова Санук, в моей истории носившего имя Ванкувера. Обходили остров с запада, посчитав, что восточным проливом хоть и короче, но берега прикроют нас от океанских ветров, и время в пути возрастет.
Гонка со временем. Порой даже забывалось, куда мы так летим. Парусные наряды концентрировались на работе с парусами, отыгрывая каждый заход ветра. Форштевень не просто резал воду, он ее разрубал, окатывая водяными брызгами фок-мачту едва не до марса. При этом машины работали на крейсерский ход, помогая винтами полету корабля и заодно просушивая мокрый экипаж.
Вода лилась снизу, падала стеной сверху, журча убегала в шпигаты, и даже из клюзов, куда уходили якорные цепи, лились целые водопады, после того как нос корабля всплывал из очередной пробитой волны.
