Стон.
— Не уходи никуда.
Через пару минут я вернулся с парой полотенец для рук.
Трех ударов хватило, чтобы сбить с петель дверь погреба. Прислонил ее к винному стеллажу — верх двери пришелся на вторую полку снизу — и втащил Уоллеса на это сооружение. Так он и лежал на этой двери вместе со стулом — ноги вверху, голова внизу.
— Где она?
— Ты не можешь так со мной поступать, я людей знаю!
— Пассатижи и газовые горелки — это для любителей, Стив. Пыточное ремесло стремительно развивалось со времен испанской инквизиции.
Взял с полки одну из бутылок. «Бордо» восемьдесят четвертого года. Понятия не имею, хорошее оно или нет. Да и не важно. Отбил горлышко о стену — по неоштукатуренным камням плеснуло красным.
— Где она?
— Они найдут тебя и нанесут тебе ответный визит.
— Подрасти тебе пора.
— Член тебе отрежут и съесть заставят!
— У тебя в ванной отличные полотенца. Очень мягкие и пушистые. Очень хорошо впитывают.
Набросил полотенце ему на лицо и стал лить на него вино, вылил всю бутылку. Потом еще бутылку. Поставил ногу ему на лоб и сильно придавил, так, чтобы он не смог шевелить головой. Стал заливать ему «Бордо» в рот и в нос, заполняя носовые пазухи. Он вздрогнул, задергал коленями и плечами, издавая приглушенные вопли из-под промокшей ткани.
Стянул полотенце с лица. Он что-то забормотал, отплевываясь, потом рыгнул.
Грязный маленький убийца.
— Где она?
— Ггаахххх… Господи… ПОМОГИТЕ КТО-НИБУДЬ! — Заморгал глазами, красное вино стекало вниз по лицу на плиточный пол. — ПОМОГИТЕ!
— В подвале у тебя винный погреб, помнишь? Никто тебя не услышит. Ведь ты для таких случаев его построил, да?
Снова набросил мокрое полотенце ему на морду, взял «Пино Нуар» девяносто шестого года, снова поставил ногу ему на голову.
— Где она?
— Мммммммммфмммммнннфффнннн!
— Бульк, бульк, бульк. — Я опустошил бутылку на его лицо.
Снова дерганье и вопли.
Как-то мне сказали, не помню уже кто, что лучшие церэушные тайные агенты — те, которых специально тренировали выдерживать пытки, — под этой держатся не больше четырнадцати секунд. Трахея, пазухи и горло заполняются жидкостью, и тело не выдерживает. Мозг его больше не может контролировать. Паника, рвотный рефлекс, ужас. Легкие, конечно, находятся выше уровня заливаемой жидкости, но тело это больше не волнует. Помогите, я тону. Я умираю.
Бросил на пол пустую бутылку.
Глаза Уоллеса были широко раскрыты, красные, влажные от вина. Его тело трясло, как в припадке, влажное полотенце прилипало к его рту, когда он пытался вдохнуть, но воздуха не было.
Готов побиться об заклад, что в Гуантанамо никого не пытали «Пино Нуар» девяносто шестого года.
Сдернул полотенце. Его все еще трясло, тело дергалось помимо его воли. Я перевернул стул на бок.
Из него хлынуло красное вино, потом глубокий сосущий вздох, и на битое стекло хлынула струя рвоты. Я дал ему опорожниться, пока в нем не осталось ничего, кроме желчи.
— Ну что, весело было, Стив Великолепный? У тебя здесь сколько бутылок в погребе — две, три сотни? Мы можем заниматься этим всю ночь.
— Я не… Я не знаю, где она. Клянусь! Если бы я знал, я бы сказал тебе! Я не прикасался к ней… Пожалуйста… — Он закрыл глаза и стукнулся головой о мокрую дверь. — Пожалуйста, я не трогал ее…
— Я тебе не верю.
— Да не трогал я ее, не трогал!
— Докажи. Где ты был в пятницу вечером?
— В Данди. Я был в Данди… Я был в Данди на каком-то мероприятии по борьбе с лейкемией…
Я снова перевернул его на спину и вытащил из стеллажа очередную бутылку:
— Как тебе «Ленгз энд Кутер Шираз» две тысячи первого года? Хороший был урожай, а? — Горлышко бутылки разбилось о каменную стену.
Уоллес вскрикнул:
— Господи, пожалуйста… Я был с моим другом! Я был с моим другом! Я был в Данди со своим другом… — Уоллес зажмурился. — Он женат. Я не прикасался к вашей дочери, клянусь!
Я снова накрыл полотенцем его рот и придавил ботинком голову:
— Давай-ка еще раз проверим, а?
Приглушенные вопли.
Я взял мобильный телефон Стивена Уоллеса, нашел номер его друга и нажал на кнопку затянутым в перчатку пальцем.
Он зазвонил. Еще раз. И еще раз. Потом мужской голос, гортанный и подвыпивший:
— Что… Алло? Стив? Господи… — Шуршание. Звук закрываемой двери. — Господи, Стив, два часа утра… Я с Джулией в постели… Стив? Алло?
Я изобразил английский акцент и спросил, где он был прошлой ночью. Сказал, что пришлю фотографии его жене, если он не скажет мне правду.
Потом выругался и повесил трубку.
Посмотрел на трясущегося и рыдающего Стивена Уоллеса.
Эх…
Свернул комбинезон и бросил его в огонь. Подержал руки над пламенем, чтобы они впитали тепло. Промышленная зона Олдкасла — место дерьмовое, но в без четверти три воскресным утром оно очень даже неплохо подходило для небольшой приборки. Коробкообразные здания складов стояли, окруженные заборами из металлической сетки, уличные фонари возвышались, словно стражники, над пустынными тупиками.
Здание старого универсама было заколочено. Парковка завалена пластиковыми пакетами, сухими листьями и всевозможным дерьмом. Обугленный остов сгоревшего «форда-фиесты», трейлер со сломанным валом — его колеса стояли градусов под шестьдесят к земле, небольшая куча сломанных тележек из универсама, матрасы и мешки для мусора…
Вслед за комбинезоном в огонь полетели молоток с пассатижами, потом швырнул туда же вязаную шерстяную шапку и пластиковую шапочку для душа. Вытащил мобильный телефон Стивена Уоллеса и тоже бросил его в огонь. Стал смотреть, как вся эта куча сгорает.
Кети… Моя девочка..
Отступать больше некуда.
Воскресенье, 20 ноября
41
— …и облевала сержанту Робертсу всю спину, прямо там, в комнате для совещаний. — Чарли повилял бедрами, повел плечами и склонил голову. — Тут-то и конец птичке…
Плям. Мяч для гольфа прошелестел по ковровым плиткам и залетел в маленькую штуковину в форме подковы, стоявшую на полу около дальней стены. Он поднял клюшку для гольфа над головой и изобразил рев толпы:
— Вот это удар! Молодой офицер из Олдкасла в очередной раз побеждает на чемпионате в Глениглз![97]
Он протянул мне клюшку, уселся на стул и провел рукой но голове, как будто проверяя, на месте ли остатки крашенных в коричневый цвет волос. На нагрудном кармане белой форменной рубашки расплылось темное пятно чего-то очень напоминающего коричневый соус, черная форменная куртка висела на спинке стула — погонам суперинтенданта явно требовалась хорошая чистка.
Подковообразная штуковина выплюнула мяч наружу.
Чарли вытянул палец и провел им невидимую линию по захламленному кабинету:
— На три пункта с поворотом вокруг корзины для бумаг. — Сунул в рот еще один кусок сэндвича с беконом.
Парковка за крошечным офисным окном была почти пустой.
Время от времени свет фар проходивших автомобилей разрывал темноту, высвечивая высокую кирпичную стену, обмотанную поверху колючей проволокой. Двадцать минут восьмого — до рассвета еще почти час.
Я закатил мяч на метку — подставку для пивной кружки «Тенненте Лагер». Прицелился. Тихо и небрежно. Чего тут особенного…
— Рона что-то здорово набралась вчера вечером.
— Думаю, ты понимаешь, что тебе за это полагается хорошенько надрать задницу, а?
— Да.
Плям. Мяч покатился под рабочий стол и отскочил от плинтуса.
— О-о, хороший удар. Итак, приступим к наказанию, так, что ли? Хотя, кажется, и тебе, и мне на это глубоко наплевать.
— Точно. — Я выставил следующий удар. — Как продвигаются дела с поквартирным опросом?
— И еще, Эш. Почему помощник начальника полиции? Ты что, не мог выбрать какого-нибудь засранца рангом повыше, чтобы обвинить его в том, что он — Мальчик-день-рождения?
Плям… Мяч ударился в корзину для бумаг.
— И сказал нашему любимому члену Парламента Шотландии убираться в задницу? Правда?
— Этому скользкому ублюдку еще повезло, что я не врезал ему коленом но яйцам. Ну так как там с поквартирным опросом?
— Что, не разговаривают с тобой? Вступай в наш клуб. Нам, несчастным придуркам в Профессиональных Стандартах, никто не говорит, что у них там делается. Мне самому приходится догадываться, что за варево у них там варится.
— Ябедников никто не любит.
Чарли снова проверил, на месте ли зализанные остатки волос:
— Эш, то, что случилось с Кети… Мне очень жаль.
— Я должен остаться в расследовании.
— Это так ужасно… — Вздох.
— Мне нужно знать, что происходит.
