— Как величать тебя, остроухий? — чернокнижник ни на миг не забывал, что целитель сыскарей изнемогает, из последних сил пытаясь удержать Брена по эту сторону бытия. — И давай за работу. Сила с тобой?
Тот повернул лицо, и Valle поразился — каким лихорадочно-радостным блеском сверкнули его глаза. Словно два огонька наступающей весны разгорались посреди ночи.
— Гэлронд, — чуть поклонился он и усмехнулся. — Да, я уже иду. Только — вот уж не думал, что чернокнижник из двоих предпочтет оставить в живых эльфа.
С некоторой долей сомнения Valle прислушался к себе и очень легко выяснил причину. А в том дело, остроухий стервец, что ты, конечно, преступник, но в отличие от все еще закованного в кандалы человека — не мерзавец. Уж с тем водить знакомство зазорно даже порядочному чернокнижнику.
Поглазев, как Гэлронд осторожно и чуть неуверенно разминается у раскиданного ошметьями Брена, он оказался не в силах вынести этого зрелища. Отвернувшись, несколько мигов смотрел на двоих магов в бесформенных плащах Тайной Палаты, что-то вымерявших в пентаграмме, а затем подошел к капитану.
Тот встретил его с несколько кислым видом.
— Да вот, ваша светлость, выходит — проспорил я десять цехинов Берковичу. Он утверждал, что вы выберете остроухого. А я отчего-то был уверен, что к этому племени у вас ненависть лютая.
— Не то, чтобы ненависть, — пожал плечами Valle, — Но и любви особой не питаю. В общем-то, мне все равно. Гном ты или пейсастый ювелир из лавки, эльф или зеленый в розовую крапушку лунный призрак — главное, чтоб человек хороший был.
Капитан зачем-то посмотрел на чуть размытую влажным воздухом луну, и неуверенно кивнул. Вздохнул, помялся немного.
— А с этим что делать? — кивнул он в сторону понурившегося арестанта. — Не вести же обратно в подвалы — про то мне начальник намекнул явственно.
Что ж, Беркович прав. Так или иначе, но решать надо. Куда такого подонка? Верно, только в расход и пустить. А с другой стороны, разве искупит смерть грехи его? Да ничуть.
А посему чернокнижник ближе шагнул к неподвижно стоящему человеку и негромко, раздельно произнес:
— Выбирай — смерть, причем без посмертия, или же забытье, а потом до конца жизни на моей магической удавке.
Выбор, если кто не знает, весьма и весьма непростой. Ну, смерть она и в Хараде смерть, даже окончательная. А вот забытье… так в просторечии называют самую страшную и странную меру наказания для преступника. Несколько сильных магов, объединив силы в круг, с согласия казнимого могут вышибить его дух вон — словно мяч с поля хорошим ударом биты. Но только с его согласия, ибо против воли сделать это не мог бы и большой Совет Магов, уж больно крепко душа держится за тело. Проще убить. А что остается — да только тело и остается. Пускающий пузыри и ходящий под себя великовозрастный младенец.
Можно, конечно, потом напихать в пустоту и знание Общего языка, и основные сведения из нашей жизни — да только когда такой еще полноценным человеком станет… Да и кое-что из старой натуры потом немного проявится, но уж не в той мере, что сызначала было. Так что таких хоть и не отпускали потом на свободу, но все же согласитесь, что уехать в глухомань на поселение всяко лучше, чем исчезнуть — совсем и навсегда. Конечно, от прежнего человеческого я не оставалось и следа, но преступившим закон магам давали такую возможность — прожить еще немного, пусть и другим, но хотя бы отчасти исправить содеянное зло.
Люто сверкнул глазами исподлобья плененный целитель, да только молодого чернокнижника взглядом не прошибить. Не тот уже наивный и восторженный юноша, что раньше. И не приведи боги кому через такие испытания пройти.
— Да что тут скажешь, — арестованный поморщился и звякнул кандалами. — Хоть какая, но жизнь все ж милее…
— Громче, — не чувствуя в этот миг ничего, кроме брезгливости и гудящей с устатку головы, потребовал молодой барон.
Глубоко вздохнув и решившись, словно ныряльщик перед прыжком в ледяную воду, целитель громко сказал.
— Я выбираю забытье.
Кивнув, молодой чернокнижник повернулся в сторону внимательно слушающего капитана стражи.
— Я, барон и маг Valle, засвидетельтвовал — слово произнесено, и без принуждения.
От тела Брена распрямился и шагнул эльф.
— Я, волшебник и целитель перворожденных Гэлронд, последнюю волю осужденного — засвидетельствовал.
— Быть посему, — произнес положенную церемонную фразу капитан и отдал честь.
Чуть помолчав и вздохнув, Valle отвернулся от уронившего скупую слезу обреченного и обратился к Гэлронду.
— Послушай, а почему тебя, эльфа, не корежит от черного? — он кивнул в сторону близкой, почти угасшей пентаграммы.
Тот непонятно хмыкнул.
— Не знаю, кто тут из ваших душегубов сработал — да только черного тут и духу нет. Но с этими непонятностями разбирайся сам, — эльфийский целитель пожал плечами и продолжил. — Тут вот какое дело — капитан твой еще жив только потому, что на нем горит поцелуй любви. Ведьма или полноценная волшебница?
Глянув в пытливые зеленые глаза, Valle кивнул и бросил в темноту:
— Джейн!
Ведьма подлетела тотчас, с болью и надеждой глядя на обоих магов. Эльф едва глянул на нее, сразу же одобрительно кивнул и даже чуть улыбнулся.
— Хорошо. Но мне, барон, нужен еще и этот, — взгляд перворожденного неприязненно скользнул по сотрясающемуся в неслышных рыданиях арестанту. — Уж очень умело отхлестали магическим бичом твоего парня. А этот насильник малолеток очень, очень сильный целитель — я даже сквозь ошейник чувствую дрожание его ауры.
Дернув щекой, молодой чернокнижник вернулся к бдительно охраняемому человеку и потряс его за плечо.
— Послушай меня. Сейчас с тебя снимут оковы. Работай, как никогда еще и никого не исцелял, но вытащи моего капитана. А я клянусь — позабочусь о тебе, пока не окрепнет твое новое я, а потом дам новое имя, хорошее место, — голос его не дрогнул в ночном воздухе, и тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — молодой барон говорит искренне. — Начнешь с чистого листа. Богат и знаменит не будешь, но если хочешь начать искупать свои злодеяния, начинай прямо сейчас.
Арестованный дрожал и трясся, взгляд его горел яростью и мукой — но слова молодого человека все-таки проложили путь сквозь воспаленное сознание и сделали свое дело.
— И никто не вспомнит о моем прошлом? — сорвался с темных от тюремной грязи и слез губ горячечный шепот.
— Будущий Император мой друг, — Valle понизил голос, пожал плечами. — Совершу пару подвигов из тех, что считаются невозможными, подам прошение — мне он не откажет в такой малости.
