Ни к чему не прикасаясь, я подошел к дивану и заглянул под него и под кресла, в поисках ножа. Ножа не было, зато я нашел два стакана – один закатился за ножку дивана, а другой валялся прямо у ног Мертона. В стакане, что валялся рядом с диванной ножкой, оставалось еще примерно на пару пальцев жидкости, по запаху напоминавшей бурбон. В другом стакане вместо жидкости был шприц. А ножа я так и не нашел.
Неудобная поза на корточках не мешала мне лихорадочно соображать. Полиция, конечно, не поверит в самоубийство, когда рядом не найдено орудие. И правильно – кто же поверит в то, что человек встал и выбросил куда-то орудие самоубийства, а потом принял прежнюю позу и умер? Нет, эту смерть могут счесть как убийством, так и самоубийством – в зависимости от того, какие факты и улики полиция предпочтет проигнорировать. Шприц тоже можно было истолковать по-разному – или он понадобился ему для того, чтобы набраться храбрости для совершения самоубийства, или же им воспользовался кто-то другой, чтобы вырубить Мертона инъекцией, а потом перерезать ему вены. Мертон-старший, разговаривая со мной на ипподроме, судя по всему, знал о том, что его сын мертв, и хотел, чтобы это выглядело как убийство, так как, конечно же, хотел избежать скандала, неизбежного в случаях самоубийства в знаменитой семье. Он опять выставил меня полным идиотом, дав мне этот адрес. То есть опять подставил. Полиция могла нагрянуть сюда в любой момент, в этом я не сомневался. Но вот чего не рассчитал Мертон, так это того, что я сам вызову полицию. В этом случае его затея рушилась, и копам пришлось бы искать другого подозреваемого. И тогда опять самоубийство было лучшим вариантом для всех.
Поднявшись с корточек, я сходил к двери и выключил свет. Огни соседних домов проникали сюда через окно слабым оранжеватым свечением. Когда глаза немного привыкли к такому освещению, я пробрался обратно к дивану, достал из кармана носовой платок и им осторожно взял оба стакана. Пусть полиция думает, что Томми был здесь один, а два стакана все-таки предполагают, что в комнате находился кто-то еще. Я прошел на кухню, выплеснул их содержимое в раковину и оставил их там же, среди остальной немытой посуды. Еще одна пара стаканов никого не должна была удивить – ведь Томми Мертон явно не был чистюлей.
Достав из кармана фонарик, я принялся обследовать содержимое ближнего к двери кухонного шкафчика. Его верхний выдвижной ящик был забит всякой всячиной, мелким барахлом, которое обычно не выбрасывается. Здесь были пуговицы, сломанные пружинки, отвертка с молотком, спичечные коробки и какие-то веревочки. Три нижних ящика были совершенно пусты. То есть этот дом служил Томми временным прибежищем на те случаи, когда он не мог поехать домой или к отцу в офис, или когда его, возможно, туда попросту не пускали. Не исключено, что из столового серебра у него было только то, что лежало сейчас в раковине.
Я перешел к шкафчику с другой стороны раковины – между плитой и холодильником. В верхнем ящике лежали ложки, вилки и столовые ножи, но самым острым из них был ножик для сливочного масла. В ящике пониже лежали разделочные ножи. Я взял в руки один – не очень длинный, но достаточно острый, чтобы порезать человека. Да, он мог быть тем самым ножом. Причин утверждать обратное не имелось. Впрочем, это мог определить только судмедэксперт, но я подозревал, что в данном случае судмедэксперт не проявит должного усердия. Полиция вообще любит «чистенькие» самоубийства, потому что они улучшают отчетность по раскрываемости, а на этот раз наверняка уж найдется кто-нибудь, кто надавит на следствие и заставит копов вспомнить, что дареному коню в зубы смотреть негоже. Я взял нож, обернув его своим носовым платком, и закрыл ящик.
Я не успел ступить оттуда и шагу, как услышал звук входной двери – она сначала открылась и потом с тихим щелчком захлопнулась. Потом я услышал, как включили свет, и его широкий луч высветил квадрат на полу кухни.
Глава 31
Застыв на месте, я стоял и прислушивался. Никакой реакции на труп в комнате я пока не услышал. Полицейские сначала постучали бы, и вообще их должно быть минимум двое, а тут – никакого разговора. Потом я услышал шаги. Они простучали по комнате и стихли где-то рядом с трупом Мертона. Это был звук высоких каблуков.
Я вышел на порог кухни. Вера Мертон стояла перед телом брата. Она была в той же одежде, в которой я уже видел ее сегодня. Наклонив голову, так что волосы скрывали ее лицо, она сунула руку в свою крохотную сумочку и извлекла из нее серебристый пистолет 22-го калибра.
– Вам это не потребуется. Он уже мертв, – сказал я, заходя в комнату.
Вера резко вскинула голову. Глаза у нее были покрасневшие от слез, и этого не мог скрыть даже умелый макияж. Рука с пистолетом тоже дернулась вверх, нацелив дуло мне прямо в грудь.
– Вы тогда хоть бы свет, что ли, погасили. Вас же могут увидеть с улицы в окно.
Она не оглянулась посмотреть, какое именно окно я имел в виду, и, продолжая направлять на меня пистолет, спросила:
– А что это за нож у вас?
Я переложил нож в руке так, чтобы он не выглядел угрожающе.
– Тут рядом с телом не хватает ножа, ну вот я и хотел приложить его для полноты картины. Так все будет выглядеть более правдоподобно. Так что пистолет вам точно не нужен.
Но она не опустила пистолет и снова спросила:
– Что вы здесь делаете?
– Ваш отец меня сюда направил. Полагаю, он хотел, чтобы это повесили на меня.
Лицо ее скривилось в болезненной гримасе, которой не мог скрыть никакой макияж.
– Он позвонил мне и сказал, что собирается вызвать полицию. Я просто хотела увидеть своими глазами… Я знала, что Томми…
– Я позабочусь обо всем, сейчас этим и занимаюсь. Уберите пистолет и погасите свет. У нас мало времени.
Вера опустила пистолет, но так и не двинулась с места. Она снова смотрела на мертвого брата, голова и плечи ее стали содрогаться – она, кажется, плакала.
Тогда я пошел и сам выключил свет.
– Откуда ваш отец узнал о том, что здесь произошло?
– Он заезжал сюда сегодня днем.
– Что-то многовато посетителей у вашего брата после смерти.
Я подошел, тщательно вытер платком нож, вложил его в руку мертвого Мертона, чтобы остались отпечатки пальцев, и потом положил на пол прямо под его свисающей рукой.
– Отец хотел обсудить варианты выбора, которые были у Томми. Как будто у Томми были какие-то варианты, – сказала у меня за спиной Вера.
Я глянул в окно – полиции пока вроде бы не было. Но даже при погашенном свете нас могли увидеть снаружи, поэтому я взял ее за руку и сказал:
– Нам надо уходить. Где вы оставили машину?
Но Вера даже не пошелохнулась.
– У нас будут неприятности, да?
– Ничего такого, чего нельзя было бы поправить небольшими усилиями.
Она посмотрела на меня, но я не мог разглядеть выражения ее глаз в темноте.
– Небольшими усилиями! – В голосе ее звучали истеричные нотки. – Вы знаете, что вытворял Томми? Что мы позволяли ему вытворять снова и снова!
Взяв у нее из рук сумочку и пистолет, я убрал оружие в сумочку.
– Да. Я видел его работу вчера и должен вам сказать, это выглядело гораздо хуже, чем вот эта картина.
Она снова посмотрела на брата.
– У него не было больше выбора.
– Может, не было, а может, был. Следовало вынудить его пойти в полицию и сдаться или оказать ему какую-то помощь. Как-то заставить завязать с этим. Но теперь уже не важно – теперь у него уж точно нет выбора.
– У меня больше нет выбора. И теперь…
– Не говорите сейчас ничего! Ничего больше не говорите! Ваш отец нанял меня, и поэтому я помогаю вам выпутаться из этой истории, но если услышу сейчас некоторые факты, то нам с вами придется впутать сюда представителей закона. Вы это понимаете?
Она кивнула.
Я снова глянул в окно и увидел паркующуюся на противоположной стороне улицы патрульную машину. Снова схватив ее за руку, я сказал:
– Пойдемте! У нас больше нет времени!
Теперь, когда мы услышали, как на улице хлопнули дверцы машины, Вера стала податливей и последовала за мной в кухню, стуча каблуками по деревянному полу. Войдя, полиция должна была найти в доме несчастного неряху, добровольно распрощавшегося с жизнью. Все остальное Мертон мог уладить сам. Все можно было поправить. Кроме смерти Мэнди Эрхардт. Поэтому он счел, что лучше будет, если Томми получит свое.
Мы выскользнули через кухню на задний двор, и я закрыл за нами дверь. Залитый цементом двор был буквально завален пустыми пивными банками. Ограда из цепочки имела проем для выхода в переулок. Один из копов должен был вскоре заглянуть сюда, и я хотел, чтобы мы с Верой убрались до этого.
Увлекая ее за собой за руку по переулку, я опять задал тот же вопрос:
– Где вы оставили свою машину?
– На улице. В квартале отсюда. – В голосе ее больше не звучало плаксивых ноток, и к ней даже частично вернулось самообладание.
Тогда я отпустил ее руку, так как был уверен, что сюрпризов не будет.
