— Ее слова стали известны всему Всплывшему Миру, и ее поступок стал примером для нас всех, — закончила девушка.
Адхара растроганно улыбнулась. Кто знает, сможет ли она, когда настанет ее час, быть такой же мужественной, как Амина.
— Ты мне сказала, что фронт приблизился к Новому Энавару? — спросила она.
Девушка кивнула и добавила:
— Во всяком случае, мы здесь не чувствуем себя в безопасности.
Адхара вопросительно взглянула на нее.
— Ты, наверное, тоже заметила, что люди смотрели на тебя как на врага. Так вот, уже несколько дней ходят слухи, что над западной частью нашей страны летают эльфы на своих странных драконах. А дракон, на котором ты прилетела, наполовину черный, как эти крылатые чудища.
Так вот откуда эта подозрительность!
Адхара улыбнулась и объяснила:
— Не волнуйся, я на вашей стороне. Мой дракон такой потому, что был создан с помощью магии. Но я тебя уверяю: он очень смирный.
— Я в этом не сомневаюсь. Но те, кто летает над нами, точно не наши друзья, — тихо ответила молоденькая служанка.
Тут кто-то позвал ее из кухни.
— Иду! — крикнула девушка и поспешно договорила:
— Рассказывают, что этими войсками командует женщина.
И тут Адхару осенило: должно быть, это Шира переправилась через Саар.
— Где они сейчас? — спросила она на одном дыхании.
— Не знаю, но, кажется, они улетели в сторону деревни Джареа.
Адхара порылась в своей сумке, вынула оттуда серебряную монету и положила ее в ладонь девушке.
— Спасибо и удачи тебе! — пожелала она служанке, выбежала из двери и помчалась к Джамиле.
Крисс открыл глаза. В палатку проникал слабый свет первых лучей зари. Уже рассвело, а он и в эту ночь не смог уснуть. Он дышал с трудом: так происходило с ним по утрам уже несколько дней. Король устало протянул руку к колокольчику, который стоял рядом, сильно потряс им и снова упал на постель. Бешеный гнев словно приковал его к этой кровати. И чем тяжелей ему становилось дышать, тем сильней становился гнев. Почему именно сейчас? Почему тело предало его за один шаг от цели?
Крисс не боялся умереть. Но он с детских лет боялся забвения.
Впервые он увидел смерть еще в детстве, когда болезнь отняла у него мать.
Он помнил черные занавески на окнах и запах комнаты, где лежало ее тело в своей воздушной красоте. Это была она и все же не она. Этот труп больше не мог ласкать его, целовать и утешать. И маленький Крисс, стоя перед ним, чувствовал в душе бездонную пустоту.
Через несколько лет его отец нашел себе другую жену. Крисс не смог полюбить мачеху и всегда считал, что она незаконно заняла место его матери. А память о его матери постепенно исчезала. Все во дворце, кажется, забыли ее и слишком старательно восхваляли красоту новой королевы. Даже из памяти самого Крисса каждый месяц исчезала какая-то частица умершей.
Крисс нарисовал ее портрет, пока еще не стало слишком поздно. Когда он, со слезами на глазах, создавал ее черты, он осознал, в чем суть смерти. Смерть — бесконечное расстояние, и только память может его преодолеть.
И тогда он понял: если он не хочет исчезнуть, как его мать, он должен стать бессмертным в памяти народа, потому что другого бессмертия нет на этой земле. А для этого он должен совершить что-то великое.
Крисс захотел, чтобы его имя было написано рядом с именами героев, о которых говорят сказания. Захотел, чтобы в зале памяти предков часовня, посвященная ему, была огромной и выделялась среди всех остальных и простояла много столетий. Чтобы в будущем все, глядя на его изображение, сожалели, что его больше нет, и вспоминали его как величайшего из королей.
Но если болезнь победит его, все будет бесполезно. Поражение — самый сильный враг вечной памяти. Поэтому Крисс убедил себя, что может умереть и молодым, но лишь после того, как завершит то, что должен.
Задыхаясь от бега, в палатку вошел его лекарь-жрец.
— Доброе утро, мой господин, — сказал он и поклонился.
Затем жрец взглянул на бледное, осунувшееся лицо и посиневшие губы короля, торопливо достал из складки своей туники флакон и влил из него несколько капель жидкости в рот королю. Жидкость вызвала у короля судороги, от которых его тело затряслось. Она была такой горькой, что от нее болело горло. Приняв лекарство, Крисс какое-то время лежал обессиленный, но его лицо порозовело.
Жрец начал жечь в курильнице травы, и палатку наполнил их свежий резкий запах. Крисс стал полной грудью вдыхать ароматный дым.
— Мой господин, вы должны признать то, что очевидно: ваше тело пострадало от яда.
Горло Крисса сжалось от укола бешеной ярости. В его глазах, пристально смотревших на жреца, сверкнул гнев. Но лекарь продолжал:
— Я не считаю, что положение безнадежно, но вы должны беречь себя. Эта ледяная зима и суровые условия военного лагеря не приносят пользы вашему утомленному болезнью телу. Почему бы вам не вернуться домой? Или хотя бы не сделать перерыв в боевых действиях до весны, когда погода станет более благоприятной? Это было бы лучше и для наших солдат, а я за это время смог бы позаботиться о вашем здоровье.
Крисс, к которому успели вернуться силы, схватил его за горло.
— Ты просишь меня сдаться, червяк? Ты говоришь мне, чтобы я остановился? Это невозможно. Меня не остановит никто — ни люди, ни их драконы, ни их маги, ни даже мое проклятое тело! Я доведу то, что задумал, до конца, и лишь после этого позволю себе отдохнуть.
— Мой господин, вы рискуете жизнью, — пробормотал жрец.
— Это меня не интересует. Мне важно лишь одно — довести мое дело до конца. А если я не сделаю это сейчас, пока люди еще дезорганизованы и разделены, я не сделаю этого никогда. Твоя задача — ставить меня на ноги, и ничего другого.
Жрец отвел взгляд в сторону и прикусил губу.
— Уходи и позови ко мне Сана, — приказал король, садясь на своей походной кровати.
Жрец молча удалился.
Прошло столько времени, сколько надо, чтобы одеться, и Сан явился к королю. Разрушитель вошел твердым шагом и неохотно наклонил голову в знак приветствия. Его лицо осунулось, под глазами появились черные круги. Было похоже, что он похудел. Крисс думал, что, увидев Идо, Сан почувствует прилив новых сил. Но кажется, воспоминание об этой короткой встрече едва ли не грызло его изнутри. Вначале Криссу казалось, что обещание, данное Сану, будет великолепным оружием, потому что даст ему в руки огромную силу Марваша. Но теперь оно становилось двуострым мечом. Королю не нравилась одержимость, которую он видел в глазах Сана в последние дни: она могла стать опасной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
