Для начала Иван переговорил с отцом Амвросием, а затем – тайно – с Маюни. И того и другого просил об одном и том же, оба и покивали – и священник, и юный шаман: сделаем, мол, а как же!
…Первый отряд под личным командованием атамана на двух стругах свернул в левую протоку и скрытно от чужих глаз высадился на заросшем буйной растительностью бережку. Куда идти дальше, атаман точно не знал, однако уверенно полагался на слух, так и казакам своим наказал – слушайте, мол.
– А чего слушать-то, атамане? – шепотом поинтересовался Афоня.
Иван улыбнулся:
– Увидишь… То есть – услышишь, я хотел сказать.
И в самом деле, где-то неподалеку вдруг послышалось глухое рычанье, а потом вдруг раздался некий громкий звук, чем-то похожий на коровье мычание, только не мирное, а с некоей затаенною злобой.
– Ну, вот, – вскинув на плечо «хитрую» свою пищалицу, атаман погладил шрам. – Нашли, что искали.
– Кто это, Иване? – шепотом поинтересовался священник. – Дракон?
– Драко-он, кто ж еще-то. – Еремеев ухмыльнулся и, поудобнее перехватив пищаль, глянул на своих спутников. – Одначе идем потихоньку… Да подождем наших – когда еще весточку подадут.
– Должны бы – вскорости, – перекрестился священник.
– Должны…
Таясь в зарослях, ватажники осторожно пробирались на ворчанье дракона, пока не увидали ужасную, возвышающуюся над гигантскими папоротниками и деревьями голову с усеянной острейшими клыками пастью. Чудовище размером с небольшую церковь, видно что-то почуяв, вытягивало шею, принюхивалось и, словно петух, царапало когтистыми лапами землю.
– Теперь ждем! – Примостив пищаль на толстой ветке, Еремеев приложил палец к губам.
Все затаились. Ворчал, ворочая безобразной башкою, дракон. За папоротниками, за деревьями в синих разрывах дождевых туч показалось желтое доброе солнце.
А откуда-то издалека вдруг донесся пушечный выстрел! Потом еще… и еще… Целая канонада.
Ящер напрягся, повернул голову…
– Вот и славненько. – Тщательно прицелясь, Иван выстрелил, попав зубастой сволочи в глаз!
И тут же, почти сразу, бухнули пищали остальных казаков. Пораженный свинцовыми пулями дракон заверещал, словно тысячи свиноматок на бойне, дернулся, нелепо подпрыгнул и, с хрустом ломая деревья, тяжело завалился наземь.
Из-под окровавленной серовато-зеленой туши исполина едва успели выпорхнуть жаворонки и еще какие-то мелкие птички, во множестве гнездившиеся в окрестных кустах.
– Огонь! – взмахнул палашом Ганс Штраубе. – Зар-ряжай! Поживей, поживей, братцы!
Снова грохнули пушки, содрогнулись от отдачи струги. Ядра летели в болото, взбаламучивали вязкую ряску, разрывали на кровавые куски огромных змеюг, обитавших в трясине.
Змеищи, впрочем, не будь дуры, расползались кто куда, лишь бы побыстрее покинуть вдруг ставшее таким опасным болото. А пушки все палили, всю реку заволокло клубами порохового дыма, густыми, серовато-белыми, непроглядными. Поднявшийся ветер медленно уносил дым к противоположному берегу, куда тоже смотрели пушки – правда, еще не стреляли, ждали…
– Ну, хватит! – Покосившись на валявшиеся вдоль реки тут и там куски растерзанных змей, Олисей Мокеев махнул рукой Штраубе. – Хватит, говорю, палить, немец! А вы… – младшой атаман повернулся к ватажникам, – ну, казачки – с Богом!
Казаки в момент выскочили из стругов, закидали трясину плетенками, замостили гать и с ходу ринулись в бой под прикрытием пищалей и пушек – те без всякой жалости жахнули по деревне, в щепки разнося убогие хижины волхвов, во многих местах занялись пожарища, поднялись, потянулись к небу столбы черного дыма.
– О, Великий Нум-Торум! Корс-Торум, повелитель воинов… – Выполняя данное атаману обещание Маюни мерно колотил в старый дедушкин бубен, призывая на помощь духов и добрых богов.
– О, Мир-суснэ-хум… Колташ-эква, мать сыра-земля… умм, умм, умм!
Нападавшие перебрались через трясину вполне благополучно, только несколько человек увязли, да еще на двоих напали уцелевшие после обстрела змеищи, живо порубленные на куски острыми казацкими саблями.
Полуголые воины волхвов, выстроившись на околице, ощетинились копьями… и рухнули после первого же пищального залпа… а уж потом пошла рукопашная! Тоже не сулившая сир-тя ничего хорошего – ни железа, ни стали эти дикари не ведали, полагались лишь на прирученных драконов да на колдовство… а, как выяснилось, по-настоящему-то колдовать умели лишь немногие.
– Вперед! – бросив дымящуюся после выстрела пищаль, что есть мочи завопил Мокеев. – В клинки их, гадов! В сабли! Приказываю не щадить никого.
Поправив на голове шлем-мисюрку, Семенко Волк хищно осклабился:
– А девок, атамане?
– Девок – в полон! – захохотал десятник. – Потом поделим. Смотрите, не упустите никого. И в хижинах гляньте… Но потом – огня!
Возглавив нападенье, вовсе не лишенный храбрости Олисей сразу же взял на клинок сунувшегося молодого воина, затем зарубил второго, третьего… а уж на четвертом-то и совсем вошел в раж и, казалось, больше ничего уже не видел – одну только кровь да затаившийся в глазах врагов страх. Страх и ненависть.
– Коли вражин, р-руби-и-и-и!!!
– На, гадина, получай!
– В каре – стройся! Заря-жай… Целься… Пали!!! Заря-жай…
Золота не было! Мокеев с преданными ему казачками уже обшарил какой-то длинный, крытый шипастой шкурой дракона дом и несколько хижин. А золота не нашел! Не видел даже, если не считать блестящие бляхи на груди воинов… Ну, хоть что-то!
– Давай их, сюда стаскивай, – указав саблею на вытоптанное местечко перед длинным домом, Мокеев хохотнул и с презрением сплюнул себе под ноги. – Ну что, волхвы? Где ж все чародейство ваше? А нету!
– Господине… – кинув в общую кучу трофейный золоченый нагрудник, подскочил к десятнику Семенко Волк.
Кудрявый чуб его выбивался из-под стального шлема, темные глаза сияли каким-то злобным торжеством, жаждой крови и нескрываемой алчностью.
– Чего хотел? – с удовлетворением взглянув быстро растущую кучу добра, Мокеев обернулся.
– Там… – Семенко показал рукой. – Один убежал к болоту. Тоже в нагруднике. Золотом! Ты, атамане, велел…
– Погодь, – с ухмылкой прервал десятник. – Сам его достану. Разомнусь… а то надоело тут. Капище еще не нашли?
– Нет, господине.
– Ну, как только отыщете, скажешь.
Поигрывая саблею, Олисей вальяжно, не торопясь, спустился к трясине, еще издали заметив сидевшего на коленях дикаренка – тощего и совсем еще юного парня со смуглою кожей, с золотой бляхою на груди и кинутой в траву палицей. Перед сим вражиной, хвостом в болотине, лежала дохлая змеюга с вывалившимся раздвоенным языком и бессильно раскрытой пастью. Жуткую голову твари парень держал в руках, поглаживал и… плакал, то и дело приговаривая:
– Нгыленко, Нгыленко, у-у-у… у-у-у…
«Конечно, можно бы его и в плен взять… – подходя, подумал десятник, – да ведь сам же и приказал, чтоб в живых – никого, окромя девок. Так что уж…»
Мокееву показалось на миг, будто бы что-то дернулось перед глазами, поплыла и почти сразу исчезла сиреневая дрожащая дымка. Парень оглянулся – сверкнул глазищами с такой лютой злобою, что казак, недолго думая, взмахнул с оттяжкою саблей…
Срубленная голова, подняв грязные брызги, упала в трясину, однако сам юный колдун вдруг поднялся на ноги, мертвая голова змеи в руках его вдруг сверкнула взглядом – ненавидящим, черным… Мокеев явственно ощутил какую-то непонятную, внезапно возникшую слабость. Пальцы сами собою разжались, упала в траву тяжелая сабля… А змея все смотрела, пристально, не отрываясь, да и сам десятник никак не мог оторвать взгляда от этих жутких пылающих глаз… то ли змеиных, то ли – все же – человеческих! Странно, но кровь из обрубленной шеи колдуна вовсе не хлестала…
Господи, помоги!!!
Прошептав молитву, Олисей почувствовал прилив сил и, не тратя зря времени, живенько выхватил из-за пояса кинжал…
…Снова змеиный взгляд! Ожег, словно стегнул кнутом!
…казак дернулся, замычал… и с силой вонзил кинжал себе в сердце!
– Вон, ступени… туда! – указав саблею выход, атаман ринулся первым, чувствуя, как следом за ним рванулись остальные казаки, оставив позади, в глубине пещеры, убитых выстрелами менквов и даже одного неосторожно сунувшегося колдуна… впрочем, колдун то был или нет, никого особо не интересовало. Просто кто-то из казаков оглянулся на шум и сразу махнул саблей…
На небольшой площади перед старой осиною было пусто, а со стороны болота доносились выстрелы, звон сабель и торжествующие крики казаков.
– Спаси, Господи, кажись, ломят наши! – прислушавшись, довольно прошептал Афоня.
– Вон их капище. – Иван указал клинком на приземистый, крытой шипастой шкурой храм со входом в виде разверстой пасти дракона. – Молись, отче! Думаю – там колдуны. Надо много молиться.
Важно кивнув, священник взял в руки крест и, трижды осенив им вход в капище, принялся читать молитву.
