лишь на первой части фразы, второе подразумевалось по умолчанию.
— Лейтенант Тушина еще два-три денечка погостит в нашем лазарете, потом ее ждет тот же марафон, что и вас. У Юрьева, к сожалению, прогнозы менее благоприятные — нам удалось привлечь к его травме хорошего целителя, но период восстановления затянется. После выписки лейтенанту предстоит провести пару месяцев в специализированном санатории.
— Можно мне с ними повидаться?
— Только в моем присутствии, — чуть помедлив, ответила женщина.
Если она думала смутить меня, то глубоко заблуждалась. Сговориться мы могли еще на поляне в ожидании спасателей, но в том-то и дело, что сговариваться нам было не о чем — в этом преступлении вся наша группа выступала жертвами и не менее следователей была заинтересована в поиске виновного. Конфет никому из них не предлагали, к приходу Квадрата все ириски кроме той злополучной, которую бросил в меня Александр, были успешно съедены, следовательно вводные у них были ровно те же, что и у меня. Версий мы там в итоге настроили вплоть до происков агентов влияния тварей. Человечество до сих пор не нашло с чужаками никакого контакта, так что даже этот бредовый вариант имел право на жизнь. И, как и я, все дружно отметали возможную причастность к инциденту своих.
Дома кое-что прояснилось.
— Наши не при чем, — смоля цигарку, сразу же ввел в курс дела встречавший меня и Инну Угорин, — Ирисками ребят попытались угостить сами летчицы. Конфеты были у Ульяны.
Облегченно выдохнул, костеря про себя Синицыну: вот же сука-баба, могла ведь сразу сказать! К несказанной радости всего КБ следствие ушло трясти персонал аэродрома, но с ребятами, вроде бы оставленными в покое, все обстояло не просто: Сашок, первым попавшийся на глаза, пережил подозрения стоически, он почти не изменился, оставшись все тем же балагуром. Единственное — язык немного укоротил.
— Лось, на пару слов! — отведя меня чуть в сторону, что уже являлось для него верхом деликатности, он начал экспрессивно просить прощения, сметая мои собственные чувства пышущим от него коктейлем вины и счастья, — Лось, ей-богу, не я! Ты не представляешь, что я пережил, когда понял, что тебе дал!
Успокаивающе хлопнул его по плечу:
— Ты же не знал!
— Знал — не знал! Да меня до сих пор потряхивает!
Какая вина могла быть на парне, без задней мысли переадресовавшем ненужную ему конфету?
— Саша, к тебе-то какие претензии? Ты ее сам мог съесть!
— Все знают, что я сладкое не ем. Мне лучшая конфета — колбаса!
— Но мог же? К тому же я сам ирис не люблю. Что-то шоколадное еще мог бы, — выдал я свое слабое место. Шоколад, еще не испорченный заменителями и пальмовым маслом, в империи продавали изумительный, и предложи мне дольку плитки или шоколадную конфету — мог не устоять. К счастью, специфический выбор отравителя оставил меня равнодушным.
— Не бери в голову, считай, что помог следствию сохранить улику.
Я собрался закончить разговор, разворачиваясь в сторону кабинета шефа, но Сашок еще раз меня остановил и тихо-тихо шепнул:
— Макс в запое, сходи к нему. Димыч его прикрывает, но еще немного, и Потеевская все выяснит, тогда полетят головы.
— Тц… итицкая сила! — прошипел я, удивляясь, что эту новость умолчал Угорин, — Понял. Спасибо.
Благодарно кивнул напоследок и пошел, куда собирался.
Шеф — кремень и конспиратор. Где-то беспечный и плевавший на секретность, за своей грубоватой и двусмысленной манерой разговора он скрывал небывалую тактичность. Обнимая и ощупывая меня, на вопрос про Макса он всего лишь сказал:
— Переволновался. Если не винишь, сходи к нему, поговори.
В чем я мог винить Макса? В том, что его движки спасли нам жизнь⁈
— Схожу, конечно. А Мишка как?
— Нормально, сам увидишь, — немного уклончиво ответил Воронин, оставляя в эмофоне смесь озабоченности, недовольства и вины. Одни загадки.
В КБ я отсутствовал всего десять дней, а словно вечность прошла.
Мишка нашелся на рабочем месте.
— Лось… — облегченно-виновато выдохнул он, увидев меня на пороге.
Сидел он в кабинете не один, два других инженера вперед Рыбы подорвались тискать меня в костедробительных объятиях, к которым друг присоединился с небольшим запозданием. В общих эмоциях царила такая неподдельная радость и облегчение, что из меня почти выдавило слезу.
— Пока тебя не было, мы поссорились, — хмуро объяснил Рыбаков, отбив меня у коллег и выведя на задний двор, где он неожиданно закурил, — Вот, дошел до жизни, — смутился он на мое недоумение.
— Завязывай, пока не привык, — отчитал его я.
— Постараюсь, — с сожалением ответил Мишка, и не думая бросать сигарету.
— Что поссорились-то?
— Наговорил Юльке лишнего, Макс вспылил, чуть до драки не дошло.
— С ней-то, что не поделил⁈ — у Мишки с Максом и так хватало разногласий, но, несмотря на них, до сих пор они стойко держались за свою дружбу.
— Не знаю, нашло что-то… Бесит она меня! — признался Рыба, нервно стряхивая пепел, сильным щелчком выбив горящий кончик в урну, — Тьфу, черт! — обозлился он, выкидывая в сердцах бычок и потянувшись за новой отравой.
— Обычная девчонка, чем она тебе не угодила⁈
— Всем! Толстуха, Максу не ровня, что он в ней нашел⁈ Спаивает его еще!!!
— Ты к нему заходил? После всего? — решил я соскочить с темы Юли.
— Нет, — а на мое немое осуждение, чуть ли не прокричал, — Да ты просто не представляешь, что мы друг другу наговорили! Еще следователи эти!!! Пусть сам ко мне теперь приходит мириться!
Сломав так и не прикуренную сигарету, Рыба развернулся и утопал обратно, оставив меня в полном ошеломлении. В эмоциях покинувшего меня друга царил полный раздрай — такая тугая смесь, что разобраться, что к чему, не представлялось возможным. Был бы он женщиной, решил бы, что Мишка дико ревнует Макса к Юле, но до недавних пор сомневаться в его стопроцентной гетеросексуальности мне не приходилось. Тряхнул головой, отгоняя странные мысли: нет, не сходится. Что-то другое.
Хоть меня с Инной и отвезли сразу с аэродрома в КБ, это был скорее жест, чем реальная попытка заставить нас работать. Дав всем убедиться, что мы живы-здоровы, шеф отпустил домой, я только успел вкратце расспросить Иголкина, летавшего в тот раз командиром второй группы, о схлопывании окна, и всё. Со слов лейтенанта процесс прошел по отработанному сценарию, а в эмоциях Андрея, дававшего мне краткий отчет, царили гордость, легкая досада и вина. Итицкая сила! Ну почему сегодня почти все при общении со мной испытывают вину⁈
— Рассчитывал занять твое место, — фыркнула Инна, шагая со мной к общаге.
— Я что, вслух говорил?
— Бормотал скорее.
— Дожил! Вслух сам с собой разговариваю! — возмутился я собственной невнимательности, — Думаешь, поэтому? — вернулся я
