– Тихо, вы! – оборвал их Гущин, заметив приближавшегося Володю Покатило, вылезшего из бассейна.
– Ты пройдись с Федей, Олег, а я с Володей поговорю… Извини, Федя, работа, – отходя от них, произнес Гущин…
24
Михальченко приехал к Рудько к началу рабочего дня. Поняли друг друга быстро, через несколько слов были на "ты", выяснилось, что много общих знакомых, что Рудько слышал историю, как бандит стрелял в Михальченко…
– Так как разыграем, Богдан? – спросил Михальченко.
– Я пригласил Дугаева сюда.
– Как его по отчеству?
– Равиль Гилемдарович… Скажу ему, что по старому делу открылись новые обстоятельства.
– А что за дело? Судили?
– Нет. Кто-то отмазал. Видно, и свидетелям сунули – отказались от показаний. А был у него странный наезд. То ли сбить хотел, то ли попугать. Это возле таможенного перехода в Польшу. Пострадавший – поляк. Он побежал из туалета к своему "BMW" через шоссе. Тут Дугаев и зацепил его своим "рафиком".
– Живой остался?
– Живой. Переломы тазобедренного, ребер, ключицы. У поляка нашли восемь тысяч "зеленых", две иконки и царских "рыжих" тридцать штук пятерками.
– Ты – следователь ГАИ. Для каждого водилы это звучит. А в какой роли я буду? – спросил Михальченко.
– Это не его ума дело. Раз ты тут, – пусть гадает, кто ты и зачем, пусть понервничает. А скажу я Дугаеву еще вот что: в связи с угонами и раскурочиванием машин проверяли гаражи, хотели бы посмотреть и его гараж, тем более что там на пустыре нашли на прошлой неделе распотрошенную "семерку".
– Годится, – согласился Михальченко. – А по ходу разговора будет видно, когда и как мне включиться…
Прошло полчаса. Дугаев, приглашенный к девяти, не появлялся. Ждали его еще минут сорок, наконец Рудько сказал:
– В прежние времени он бы за полчаса до назначенного времени маялся бы уже перед моей дверью.
– Богдан, чего нам терять время? Давай на всякий случай смотаемся к его гаражу. Вдруг он там что-нибудь химичит. Дежурного предупреди: появится, – пусть ждет, сука.
– Поехали! – согласился Рудько.
Машину Стасик остановил там же, наверху, где и в прошлый раз, когда следили за Дугаевым.
– Смотри, дым, – обратился Михальченко к Рудько.
– Тут недалеко городская свалка, всегда что-нибудь горит, – отозвался Рудько. – Где его гараж?
– Вон, металлический, слева, – вытянул руку Михальченко. – Ну что, спустимся?
– Пошли.
Они вылезли из машины и двинулись в низину.
Гараж Дугаева был заперт на три висячих замка. Михальченко пытался найти какую-нибудь щель меж створками ворот, но не смог – все было плотно подогнано. Лишь на земле у входа валялось несколько белых комочков. Михальченко присел, поднял один.
– Это гранулы из похищенных мешков. Просыпал, когда привез.
– А может, когда вывозил в другое место? – сказал Рудько.
– Тоже справедливо.
– Едем к Дугаеву домой, – решительно сказал Рудько.
– Ты что, знаешь, где он живет?
– У меня в блокнотике все что нужно про него…
Жена Дугаева открыла им сразу.
– Храбро открываете, так нельзя, – сказал Рудько.
– Я в "глазок" увидела, что милиционер… Что-нибудь с мужем случилось? – взволнованно спросила она.
– Вроде ничего. А что с ним могло случиться?
– Знаете, за рулем всяко бывает.
– Нет, мы по другому делу. Возле вашего гаража нашли угнанную машину. Мы хотели поговорить с ним, может он чего заметил… У вас что в гараже? Машина?
– Старый мотоцикл мужа. Машину мы в позапрошлом году продали. Собирались новую покупать. Муж хотел гаражную коробку на хороший фундамент поставить, утеплить…
Пока Рудько разговаривал, Михальченко молча и осторожно разглядывал хозяйку и комнату, в которую она их привела. Невысокая полная женщина лет сорока в длинном синем шелковом халате с большими розовыми цветами и широкими раструбами рукавов. В комнате много ковров – на полу и на стенах, и много посуды в двух сервантах: фаянс, фарфор, хрусталь. В общем ничего особенного… -…Нет, не сказал, знаю, что сегодня утром собирался к вам в ГАИ, ответила женщина на вопросы Рудько. – А на рассвете срочно уехал.
– Куда?
– В командировку, на Волынь сказал.
– Надолго?
– На два-три дня… Нет, вы что-то скрываете, что-то с мужем случилось, – она обвела вопрошающим взглядом обоих.
– Что с ним могло случиться? – неопределенно ответил Рудько. – А с чего бы такая срочность ехать на Волынь?
– Ей богу не знаю. В нашей семье не принято, чтоб женщина вникала в мужские дела.
– Ну что ж, подождем его возвращения.
– Он что, должен будет к вам явиться?
– Конечно.
– Хорошо, я ему передам сразу же…
Она проводила их до двери.
– А на цепочку все-таки возьмите, – посоветовал Михальченко…
Когда вернулись в ГАИ, Рудько сказал:
– Как хочешь, а не мог он храбро плюнуть на приглашение зайти ко мне. Опоздать – ладно, куда ни шло, но не явиться совсем… Что-то срочно погнало его на Волынь.
– Позвони-ка завгару, Богдан. Надо проверить, точно ли, что уехал на Волынь, когда и зачем.
Рудько посмотрел на часы:
– Сейчас перерыв, после обеда позвоню…
– У себя? – спросил Костюкович, входя в приемную главного врача.
– Вышел во вторую реанимацию, сказал – ненадолго, – ответила секретарша.
Костюкович сел на стул, решил ждать, очень уж хотелось видеть физиономию этого жлоба, когда выложит ему на стол коробку со стеклами.
Главный пришел минут через пятнадцать. Заметив сидевшего Костюковича, ничего не спросив, скрылся в кабинете.
– Доложите, пожалуйста, ему, что я по важному делу, – попросил Костюкович секретаршу.
Она ушла в кабинет, а вернувшись, сказала:
– Заходите…
– Слушаю вас, доктор Костюкович. Что за экстренность? – как бы заранее раздражаясь, спросил главный, едва Костюкович вошел.
– Вот, – поставив на письменный стол коробку, Костюкович открыл ее. Это стекла некропсий умершего у меня больного Зимина.
– Откуда же они появились? Они же были похищены.
– Стекла сделаны в лаборатории профессора Сивака с блоков, которые туда передала доктор Каширгова. Когда она вернется с курсов, восстановит по ним протокол вскрытия и бланк гистологического исследования.
– Каким образом блоки оказались на кафедре?
– Доктор Каширгова передает туда блоки наиболее интересных случаев. По просьбе профессора Сивака. Они делают стекла для учебных пособий. Надеюсь, вы не усматриваете в этом криминала? – Костюкович знал, что при всей напыщенности и хамстве сидевший перед ним человек страдал комплексом неполноценности из-за своего невежества и потому испытывал робость при словах "кафедра", "профессор". – Вот, собственно, и все, – Костюкович поднялся и бесцеремонно забрал из-под носа главного коробку со стеклами.
– Вы что, уносите это? – спросил главный.
– Разумеется, стекла-то чужие, доктора Каширговой. Мне писать еще одну объяснительную в связи с новыми обстоятельствами?
– Ничего не надо, – буркнул главный…
"С этим все, – подумал Костюкович, спускаясь по лестнице. – Теперь в прокуратуру…" Следователь откровенно удивился, когда, ответив "Входите" на стук в дверь, увидел Костюковича. Но сказал служебно-любезно:
– Садитесь, доктор.
– Я вас долго не задержу, – Костюкович извлек из кейса коробку со стеклами, объяснил их происхождение и добавил: – Скоро вернется патологоанатом доктор Каширгова, и вы получите копии протокола вскрытия и гистологических исследований.
– Ну вот и прекрасно! – обрадовался следователь, и Костюкович понял, что радость эта относится не к нему – просто человек доволен, что избавляется от хлопотного дела и жалобу матери Зимина можно будет похерить коротенькой отпиской. – Благодарю вас, доктор, – сказал следователь, возвращая Костюковичу коробку со стеклами…
– Ну что, будем звонить? – спросил Рудько, дожевывая булку с куском колбасы. – Ох, какая с тебя большая бутылка, Иван!
– Это за что? – спросил Михальченко.
– Как за что? Вожусь я с твоим делом, а у меня своей работы невпроворот.
– Ты что, так уж уверен, что дело это мимо тебя боком пройдет?
– Чего не знаю, по тому и не скучаю. Слышал такую поговорку?
– Ладно, звони, будет тебе бутылка.
Рудько набрал номер телефона заводского коммутатора:
– Девушка, из ГАИ говорят, мне завгара, соедините.
Сквозь треск и шелестение в трубке послышался голос:
– Кого надо?
– Завгара.
– А кто спрашивает?
– Следователь ГАИ, старший лейтенант Рудько.
– Я и есть завгар.
– Где находится ваш водитель Дугаев?
– В командировке.
