Здесь Меншиков косвенно обозначил причину, по которой именно о. Иоанна журналисты избрали мишенью для антиклерикальных нападок. Несмотря на то что другие представители Церкви занимали куда более активную политическую позицию, нежели о. Иоанн, только его считали святым и предъявляли к нему соответственные требования. В воспоминаниях большевиков-агитаторов нередко упоминается, что их тревожили высказывания рабочих: «Но среди них (духовенства. — Н.К.) есть праведники — то есть о. Иоанн Кроншадтский»{866}. Поэтому, хотя титул «черносотенцев» заработали и другие клирики, авторитет их был далеко не столь велик, как у о. Иоанна, что и сделало его мишенью для резкой критики.
Интересная деталь: будучи когда-то весьма чувствительным к критике, теперь он на удивление стойко переносил явное унижение. Батюшка писал игуменье Таисии после того, как она сокрушалась по поводу издевательств «злых людей», и говорил, что он по-прежнему «раб Божий». «В Господе моем Иисусе Христе я легко переношу все издевательства надо мною людей лукавых… — признавался ей пастырь, — Господь им отмстит за меня, ибо касайся меня злобно — касается в зеницу ока Божию». Признавая отпадение от него последователей из высшего общества, он замечал, что простой народ и дети по-прежнему к нему стекаются{867}.
Взгляды о. Иоанна на политическое, интеллектуальное и культурное развитие России повлияли на его репутацию не только у либералов, интеллигенции и радикальной прессы, но и у более консервативной части населения. Когда он начал настаивать, что его точка зрения — единственно допустимая, то привел в замешательство тех православных христиан, которые чувствовали, что по своей вере вполне могли бы поддержать грядущие перемены{868}. Его слава святого только усложняла дело: как поступить, если человек Божий исповедует политические взгляды, которые тебе кажутся сомнительными или даже отталкивающими?
Несмотря на то что почитатели о. Иоанна по-разному реагировали на его поведение, их можно условно разделить на несколько категорий. Одни стремились принять его взгляды, считая их боговдохновенными, тогда как другие стали относиться к нему хуже — либо снисходительно признавая, что он, как и всякий праведник, может иметь свои слабости, которые не умаляют его святости, либо ставя под сомнение его святость, либо пытаясь переосмыслить само понятие святости. Эти взгляды нашли отражение в письмах, которые о. Иоанн получал в ответ на свои антитолстовские проповеди и высказывания в защиту самодержавия. С конца XIX в. проповеди о. Иоанна стали не только звучать с амвона собора св. Андрея, но и регулярно появляться в таких газетах, как «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальника» и «Московские ведомости», что лишь укрепляло в глазах общественности его связь с самыми консервативными органами и институтами России. Последовавшая реакция показывает, что некоторых людей приводили в ужас как его взгляды, так и его связь с официальным правым движением.
В письмах постоянно звучит изумление, которое вызывала позиция о. Иоанна. Своей благотворительной деятельностью и критикой социального неравенства он заслужил репутацию представителя положительных сил в религии, а значит — автоматически — сторонника реформ в самом широком смысле этого слова. Вот почему многие были горько разочарованы, когда осознали, что его призывы к социальной реформе и искреннее желание улучшить участь бедняков не подразумевали политических перемен. Во многих письмах звучат замешательство и разочарование. Так, один мирянин писал:
«Читая слова Вашей проповеди против графа Л. H. Толстого, помещенной в полицейской газете (хорошее место для таких проповедей), приходишь в полное недоразумение. Неужели все это возможно: Иоанн Кронштадтский и — такая проповедь. Пред читателем рисуется не просвещенный и гуманный пастырь, а изувер с самым узким кругозором, не только религиозного мышления, но и просто логического».
Далее автор письма противопоставляет прогрессивные и культурные силы, по-видимому, воплощенные в Толстом, тем, кто, по его мнению, выражал худшие черты православия, — таким как о. Иоанн: «Вокруг Толстого и вокруг других светских писателей ютится все новое, умное, идейное, культурное, а вокруг Иоанна Кронштадтского ютится ханжество, лицемерие, кликушество, рой истеричек и психопаток, прославляющих небывалые чудеса и чудесные явления»{869}.
Это далеко не единственный пример отождествления о. Иоанна с почитательницами и один из первых случаев, когда автор, подчеркивая, что среди поклонников больше женщин, намекает на неполноценность объекта поклонения. Других корреспондентов пастыря беспокоила резкость его тона:
«Мне случилось ознакомиться с Вашими обличительными словами, произносимыми в Божием храме и часто воспроизводимыми на страницах Ведомостей СПб градоначальства, направленными против графа Л.T., и кроме того, мне случилось прочитать копию с Вашего письма г-ну ректору Юрьевского Ун-та, в коем вы громом обрушиваетесь на сего последнего, оскорбясь одновременным избранием Вас и графа почетными членами Университета. И вот я не нахожу душевного покоя: как примирить ваши обличительные речи, столь чуждые духу христианского незлобия, терпимости и всепрощения и Ваше карающее письмо, с прекрасными словами, кои я при сем прилагаю?»{870}
Коллега о. Иоанна, священник Александр Любимов, ставил под сомнение слова пастыря: «Бог долготерпит Толстому, как и всякому грешнику нераскаянному, чтобы тем строже наказать его и соответственно виновности увеличить наказание вечное»{871}. Категорическое осуждение Толстого о. Иоанном глубоко встревожило священника:
«Много читал я и постоянно читаю, но никогда и ни у кого из писателей знаменитых и святых не встречал я подобной мысли, чтобы Бог поддерживал жизнь людей с ее благами для того, чтобы после жесточе наказать… такою мыслию, по-моему, хулится бесконечная благость Божия. Напротив, Бог неохотно наказывает людей, длит жизнь великих грешников и даже дает им великие временные благи, да в покаяние приидут и исправятся… неужели Вы, глубокоуважаемый о. Иоанн, ясно предвидите погибель гр. Т, когда говорите, что “Бог долготерпит ему, чтобы тем строже наказать его в будущей жизни?” Если да, то не бесполезно ли, а м.б. даже не богопротивно ли молиться о нем? Не скрою от Вас того, что я, прочитав вышесказанное, пришел в немалое смущение; ибо усердно молился я и молюсь Богу об обращении погибающего Л.Н.Т. к сознанию своих тяжких заблуждений и раскаянию, да явятся на нем великие и чудные дела Божия…»{872}
То были «принципиальные противники». Однако находились у о. Иоанна и восторженные сторонники. Даже их стиль напоминал его собственный. Было очевидно, что взгляды о. Иоанна обескураживали одних, но воодушевляли и находили поддержку у других, явно видевших в нем выразителя своих взглядов. Несмотря на то что и другие представители духовенства могли высказывать сходные взгляды, сторонники о. Иоанна осознавали, что он был одним из немногих, кто боролся с радикальными авторами на их собственном поле: в памфлетах, газетах, опубликованной книге, а не только в проповеди или ропоте за закрытыми дверями. Люди видели ситуацию через призму оппозиции, впервые обозначенной Н. С. Лесковым: Толстой и о. Иоанн ассоциировались в их сознании с антиподами, борющимися за будущее России. Их ощущение схватки не на жизнь, а на смерть сопровождалось возмущением, что их голоса не имеют широкого общественного резонанса и что риторика, характерная для публичных дискуссий той поры, чужда и враждебна им. Для таких корреспондентов о. Иоанн представлялся единственным человеком, который осмелился озвучить их собственные воззрения. Подобно ультраправому американскому католическому священнику о. Чарльзу Кофлину в 1930-х гг., о. Иоанн стал «рупором недовольных»{873}. Они обожали батюшку за то, что он дал их смутным чаяниям зазвучать в полный голос и вынудил с ними считаться. В результате он вывел их на общественную сцену. Как писали несколько женщин из Киева,
«Вы, дорогой наш Батюшка, возвысили громко и безбоязненно свой авторитетный голос против русского антихриста. О, продолжайте, молим Вас счастьем дорогой нашей России, продолжайте начатое Вами великое и вполне достойное Вас дело борьбы с опасным лжепророком! Вы один в силах помериться с чудовищным титаном, заполнившим умы и сердца нашей гибнущей молодости; Вы один можете смело посчитаться с газетными лакеями — либералами и с власть имущими заведомыми пособниками лютого врага России… Нам верится, что Вы, святый Отец, охраните Россию от грозящего ей страшного бедствия, Вы, и только Вы один, во всеоружии Вашей духовной мощи, можете достойно сразиться с русским супостатом…»{874}
