в голос: взгляд, глаза, волосы вспоминали».
Дочь художника, она дает практически фотографическое описание того, второго. «Телосложение да, похоже. Но цвет волос совсем другой. У того, настоящего, было более квадратное лицо, выделялись скулы. И глаза были очень выразительные. Очень глубоко посажены. У меня такие же, это редкость, я таких людей всегда отличаю и запоминаю. Парень тот был русский, но волос черный-черный, сам смуглый-смуглый. Мне в суде говорят: «Может, загар?» Но я что, не различу? Какой загар, там даже уши смуглые!»
Оля Повякалова говорит более сухо: «Меня на суду спрашивают, а я говорю: «Это не он, не похож. Тот смуглый, черные волосы, и худее, и выше. У нас есть похожие ребята в бурсе, на автомехаников учатся».
(Начало драки в сквере видела и Олина мама — выходила из обувного магазина. Тоже уверенно описывает совсем другого человека. Но ее показаний в деле нет.)
Владислав Мишков — студент училища — приехал на мотоцикле к детской площадке к приятелям-вожатым. Драку видел с самого начала. «Вдвоем начали драться. Длинный в кепке пожилого человека ударил раза три. Шучев подбежал, раза два с ноги, с руки ударил. Потом они унесли его за ДК. Потом минут через 10–15 вышли».
Говорит, что видел «того, ненайденного», в тот день два раза: «Они еще часа в 4 подошли к нам, мы все в сквере находились. Шуч попросил сигарету, мы сказали, что не курим. Тот вдалеке стоял. Сутулый такой. Даже по росту не подходит. Худощавый, длинный».
Важно, что Влад — единственный из детей-свидетелей — шапочно знаком с Антоном: его девушка общается с Оксаной, виделись в общих компаниях. Говорит уверенно: «Я бы его узнал, конечно. Но это правда был не он».
Артем Новаков — еще один, опознавший Антона «по телосложению». «Ну похожи они по фигуре, что теперь? Я ж не рассматривал особо, вокруг мелюзга носилась». Именно снимок, где Артем указывает на Антона (процесс опознания фотографировался), прокуратура предъявляла суду как исчерпывающее доказательство. На опознание Артема привезли без родителей. (Вообще все следственные действия с подростками проводились без родителей, ребята говорят: «Расписывались за взрослых сами».) Артем долго жмется, потом рассказывает так: «Справа сидел этот, Антон, а слева еще двое парней, которые у нас в казачестве. Зайцев и еще Живаев, со штаба… Наши, короче. Так бы хоть какие-то сомнения были…» О том, что на опознании можно не показывать вообще ни на кого, Артем не знал.
Из родителей всех школьников-свидетелей только отец Влада озаботился «следственными действиями». И именно после визита отца Влада в СК в деле поменялся следователь. На нового следователя, представившегося «командировочным с Краснодара», ребята тайно возлагали большие надежды, «а он таким же оказался». (В деле никаких «следователей с Краснодара» нет. Первого следователя сменил более опытный Гулмагомедов, сотрудник того же следственного отдела. — Е.К.) Дети вспоминают, как новым следователем набело переписывались протоколы допроса, а старые — Артем показывает пальцами стопку бумаги толщиной 2–3 сантиметра — рвали прямо при них.
Влад: «С краснодарским следаком когда говорили… Он мне: статья будет, если не так будешь говорить… Я говорю: вы знаете, если у меня статья будет, я потяну вас всех, пойдете паровозом. Мне меньше дадут, чем вам. Потом перед судом следователь позвонил мне, Артему и Роме, сказал: не сразу на процесс идите, ко мне заедьте за полчаса. Мы пришли, он нам наши показания дал, чтоб читали. Говорит: правильно все чтоб было. Но я на суду сказал все как есть, мне все равно на намеки его».
Артем тоже говорит, что следственная бригада предоставила ему специфическое объяснение статьи о лжесвидетельстве: «Что если сказать, что неправда в показаниях была, а мне 17 уже, то срок светит». Молчит и вдруг признается: «Мы побоялись, что в натуре канитель бы еще хуже началась. Их бы могли вытянуть, а меня за решетку».
Думаю, что лояльности Артема и Ромы «опознаниям по фигуре» поспособствовало еще следующее обстоятельство. Когда учителя велели отвести детей в школу, Артем и Рома объехали ДК на мотоцикле Влада — посмотреть, что же случилось. Ничего не увидели: Давыдов лежал за бетонным забором, в углу, его невозможно было увидеть с объездной дорожки. Но этот мотоцикл попал в первую версию показаний — в те разорванные протоколы, — и теперь всех очень мучает. Ребята боялись, что к убийству привяжут и их. «Парня жалко. Но вместо него садиться не хочется».
Несмотря на эти опасения, на суде Артем сказал, что Антона у детской площадки не видел, что нападавший был другой человек. И Влад сказал, и Оля, и Лиза. Судебные протоколы читать мучительно.
Приговор их потряс. Но ни механизмов, ни смысла, чтобы бороться за Антона, они не видят.
«Мы же сказали всё на суде, — говорит Влад. — Вот почему так, объясните?»
Мы стоим у бурсы, вокруг галдят студенты, а ребята строят версии: чья-то личная месть, карьерные ментовские интересы, настоящий убийца — важная шишка, вот его и прикрывают. «Мы готовы свои слова в любом месте повторить, — говорит Артем. — Нас же не закроют за это?» Стоят вчетвером, курят, ежатся.
Удивительно, но, кажется, убийцы вызвали «скорую» сами: то есть зашли в продуктовый магазин «Близнецы», взяли полторашку пива и попросили продавщицу позвонить врачам: «Там за ДК мужик лежит побитый». Эта продавщица — еще один неучтенный свидетель. Я показала ей фотографии Антона — и она узнала его сразу. Но как покупателя: заходил, всегда вместе с девушкой, брали продукты. Тех двоих помнит тоже хорошо. «Я бы с лету этого опознала, если бы был он. Но это был не он. Извините».
«Вы говорили это следователям?» — «Меня никто особо не спрашивал». Самой обращаться — непонятно куда, на апелляцию не приедет, маленький ребенок, не до судов.
Барак
…Вечер, пьем «кофе» на «веранде» метр на метр. Оксана курит одну за одной. У соседки слева — четвертый час пьяные крики и музыка.
— Это еще ничего, — говорит Оксана. — Вот справа у меня офицер ФСИН живет, тоже женщина. Она су масшедшая немного. То мочу на ворота выльет, то туа летную бумагу повесит. Она с дочерью живет. Тоже пьют. Сейчас-то прячутся: думают, вы коллекторы, за ихними кредитами приехали.
Из грохота бочком выбирается веселая соседка — крепкая баба. Виновато косит: «Ща, Оксаночка, ща».
— Так да, давайте уже тише, теть Галь!
— 11 часов, вот мы всё выключаем…
(Бывшая директриса детдома Беба
