Именно в два часа ночи Самолету, который совсем упал духом, позвонил Костыль, переживавший свою собственную личную драму в связи с безвременной и непонятной кончиной Жоры Калмыка, нырнувшего с моста вместе с тачкой.
Поскольку Костыль оказался после Жоры за верхнего, на него, долгое время жившего и работавшего по принципу «бей-беги», навалилась куча разнообразной информации о делах, в которых он, мягко говоря, не петрил ни хрена. Паника, охватившая его по этому случаю, была очень понятна Самолету, хотя Костя ее отнюдь не демонстрировал.
Поначалу Костыль попытался взять Васю на понт. Типа того: приезжай по-быстрому, есть разговор. Но Самолет трезво заметил, что он не бобик, чтоб по первому свисту куда-то бегать, а по ночам вообще-то привык либо спать, либо трахать кого-нибудь. Сегодня у него настроение поспать, поэтому Костыль обратился не по адресу. От этой тонкой дипломатии Костыль, как ни странно, не пришел в ярость и даже не высказал ответной угрозы. Он сбавил тон на два порядка и сказал, что готов приехать лично к Васе в «Супермарину». Более того, пояснил, что речь идет не о разборке, а всего лишь о дружеской консультации.
Нельзя сказать, чтоб Костыль воспринимался Васей как друг-портянка, ибо с командой Калмыка его отношения были, как известно, далеки от идеальных, а за последние дни буквально балансировали на грани войны. Костыль был в прямом ответе за Седого и Гогу, не говоря уже о всяких там панкратах, пятаках, микитах и т. д. Однако жизнь штука сложная. Вася, чуя, что Калмыкова система после полета Жоры с моста явно дала трещину и заколебалась, решил, что большого худа в переговорах с Костылем не будет. В конце концов, сейчас как раз тот момент, когда Костя будет выбирать, стоит ли брать лидерство над конторой, в финансовом положении которой есть много непонятных нюансов, или, может быть, лучше передать это руководство сведущему человеку — Вася имел в виду себя, — а самому заняться тем, что ближе, то есть операциями типа «бей-беги».
В общем, Вася согласился принять Костыля в «Супермарине», оговорив, правда, чтоб тот не вез с собой много народу — угощать нечем.
Костыль прибыл примерно в половине третьего и практически один. Только шофера с собой взял. Рома, как положено, встретил его во дворе и сопроводил к Васе. Самолет велел кофейку сварганить, чтоб в сон не клонило. Само собой, не в маленьких чашечках, а в фарфоровых пивных кружках. Заварили так, что аж ложка стояла.
— Ну, так что за разговор? — спросил Вася после того, как Костыль отхлебнул первый глоток.
— Разговор сложный. Насчет Жоры ты, конечно, в курсе?
— Да, информировали. Говорят, в субботу хороните?
— Именно так. И народ просит, чтоб ты на эти похороны пришел.
— Народ — это, надо понимать, рабочий класс, колхозное крестьянство и трудовая интеллигенция? — произнес Самолет без улыбки.
— Народ — это я, Проня и основная масса конторы.
— Что-то странно это, корефан. Если вы меня там мочить собрались, то это не лучшее место, право слово. А ежели вам надо, чтоб я соболезнования выразил, то я их могу по факсу прислать, не разорюсь от этого. Наконец, ежели вам треба, чтоб я перед гробом покаялся: мол, Жорик, прости засранца, я тебя по глупости замочил! — это вообще не ко мне. Кто его мочил, если его вообще мочили, а не он сам по пьянке искупался, мне лично неизвестно. Улавливаешь?
— Вась, это не по теме базар. Никто тебя в этом деле не винит. Хотя поначалу именно так думали. Даже не только мы, а и Вова в том числе.
— Мне Вова нынче утром сам лично сказал, что по этой линии претензий не имеет. С другой стороны, он мне сообщил, что вы даже не знали, куда он в тот вечер ездил…
— Сказать по правде — знали. Но Вове, понимаешь ли, говорить не стали. Потому что дело весьма и весьма скользкое…
— Ты, Костя, конечно, человек по жизни простой, но у меня самого много скользкого под ногами. Может, не стоит вашу скользятину к моей добавлять?
— Не скажу, что ты не прав, Самолет, но есть случаи, в которых надо искать общие точки опоры. Чтоб не поскользнуться, естественно. Могу тебе сразу сказать, что такая точка опоры есть. Кейс с документами, которые собрал Крылов, царствие ему небесное.
— И ты, друг мой Костя, решил, будто я этот кейс по-черному заныкал? — На сей раз Самолет позволил себе укоризненную улыбочку. — А может, это «дядя Вова» предложил тебе почву позондировать?
Костыль, как это ни странно, только усмехнулся.
— Братан, самый смех, что Вова убежден, будто кейс у меня. Не знаю, когда ты с ним вчера утром общался, но боюсь, что незадолго до или после меня. И ручаюсь, что он насчет этого кейса давил на нас обоих. Но в том-то и дело, что кейса у меня нет. Боюсь, что и у тебя тоже.
— Спорить не буду. Есть подозрения на Седого, точнее, были. Но сейчас даже Вова не верит в то, что он жив. Нашелся скелетик-то.
— И то слава Богу. Я лично, прости за цинизм, конечно, в таких вопросах не ошибаюсь. Седой должен был в это самое превратиться, судьба у него такая.
— Ладно, допустим, в этом вопросе особых претензий мне предъявлять не захочется. Могу Пятака с Микитой и Панкрата позабыть. Но Гога, Кум, Кила… Это хорошие ребята были.
— Конечно, иногда трудно через такое дело переступить. Вообще-то, я насчет этого думал. Сам, наверное, соображаешь, что я когда сюда направлялся, то хорошо подумал. Например, над тем, что отсюда могу и не вернуться.
— Вот это ты зря, — заметил Самолет. — Здесь у меня место чистое и непорочное. В других местах с людьми иногда что-то случается, а здесь, в натуре, — никогда.
— Прости великодушно, не знал. Но мне, если на то пошло, наплевать было, сегодня заканчивать или в субботу. Даже если смотрящий еще неделю выделит. Потому я, если ты меня не выручишь, все равно — пропащая душа. Как и ты, конечно, если не достанешь кейс до субботы.
— Интересно ты, братуха, углы загибаешь! — покачал головой Самолет. — Значит, постановляем, что кейс наша общая точка опоры. Но ни у тебя, ни у меня его нет. На что ж нам с тобой совместно опираться, на воздух?
— Вообще-то, это тебе, как Самолету, сподручнее, — хмыкнул Костыль. — Но я могу тебе кое-какие карты открыть. Если ты мне поможешь разобраться в финансах, а если уж совсем откровенно сказать — пристегнешь нас к своей фирме.
Вася хоть и ждал чего-то подобного, но не сразу поверил ушам.
— Ты это сам придумал или с братками обсудил?
— Обсудил. Жорик слишком хитрый был, замкнул на себя почти все, что касается бабок, вложений, перемещений и так далее. Конечно, он от нас, своих братанов, должно быть, страховался, но результат вышел хуже некуда. Он нырнул с моста, а нам надо три месяца в его бухгалтериях разбираться, чтоб не влипнуть по-крупному. Конечно, у нас есть спецы, но он их четко держал на узких вопросах.
— Что ж он, сам за главбуха работал? — недоверчиво произнес Вася.
— Нет, главбух у него писал то, что фининспекторам показывали. А были еще нормальные бумаги, в которых без поллитры не разобраться.
— Ну и что, ты думаешь, я помогу тебе в Жориных делах распутаться? Или приму на себя долги, которые он наделал? Что-то несерьезно, братан, на тебя не похоже.
— Долгов там быть не должно, — нахмурился Костя. — Наоборот, там нам много должны, по идее. В том числе и по дивидендам, так сказать.
— Если Жора ваши денежки в «МММ» вкладывал, сомневаюсь я, что вы оттуда чего-то достанете.
— Не было там «МММ». Но фонд инвестиционный имелся. И Жора нам давно обещал, что мы оттуда очень сильно кормиться будем.
— Короче, у вас теперь есть нехорошая мысль, что этот фонд уплыл далеко и надолго. Это ж «пирамида» была, даже в газетах писали.
— Никуда он не уплыл, ты это лучше моего знаешь. Просто рассосался по разным большим и маленьким банкам. Кончая трех- и пятилитровыми. Где и что лежит — мы в общем и целом знаем, но распорядиться теперь не всем можем. Подписи Жориной нет. в некоторых нужных бумажках.
— Ну и что? — Самолет заметно взволновался. — Моя подпись ее не заменит.
— Вот тут ты не прав. Фонд этот начинали вы с Жорой вместе, в те давние времена, когда все полагали, будто вы — не разлей вода корефаны. И до последнего времени, скажем так, контролировали вы его вдвоем. Но и подсиживали друг друга тоже. Кто первый стал другому не доверять — не мне судить. Факт тот, что один уже в могиле — так судьба решила.
— Ладно, допустим, я поверю, что ты, Костя, по силе обстоятельств, блин, решил прислониться к такому могучему дубу, как я. Но можешь ты привести что-нибудь совсем убедительное в пользу того, что я должен срочно все позабыть и резко с тобой скорешиться? Не пропадет ли при этом как-нибудь случайно «моя буйна голова»? Улавливаешь, надеюсь, что я не себе под нос гляжу, а чуть-чуть подальше?
— Вась, это «подальше» именно «чуть-чуть». Но вообще-то надо и ближе посматривать. Особенно, учитывая, что суббота будет уже фактически завтра. Как-никак уже три часа утра, пятница наступила.
