Под картиной, изображающей Гарольда и Вильгельма, я вышила мужчину с топором, чтобы показать, что здесь свершается предательство. Под следующей частью гобелена вышита другая фигура, говорящая о запретной любви. Одерикус сделал вид, что ничего не заметил. Он оценил мою верность и не только нарисовал всего одного лучника саксов — Джона, но и сделал рисунок по воспоминаниям, которыми я с ним поделилась. Он изобразил женщину, выбегающую из дома, который подожгли солдаты Вильгельма. Эта женщина — я.
Королева Матильда сказала, что Одерикус должен по ее указаниям сделать над рисунками надписи на латыни, которые объясняли бы, что происходит. Тут не может быть никаких сомнений, сказала королева, всем должно быть понятно, что гобелен повествует о победе Вильгельма Нормандского.
ГЛАВА 15
Покидая здание исторического факультета, Мадлен ощущала удивительную легкость, какую не помнила уже очень давно. Пожалуй, в последний раз это было еще до смерти Лидии.
Трудно поверить, что с тех пор прошло полгода. Однако приближался конец мая, и все в университете с нетерпением ждали наступления лета. Цветы в небольшой грушевой роще превратились в зеленые завязи.
Мадлен привыкла к отсутствию Лидии и больше не ощущала рядом с собой призрака матери. Если раньше ей часто казалось, что она видит на улице женщин, похожих на мать, то теперь такое случалось все реже — да и на глазах больше не появлялись слезы. Горечь недавней утраты смягчилась. Мучительной была не только сама утрата, поняла Мадлен, но и напоминание о неизбежности смерти. Временами ее все еще переполняла печаль, но боль потеряла прежнюю остроту. Тем не менее желание увидеть Лидию не проходило, и порой Мадлен думала, что оно останется с ней надолго.
Теперь, когда до каникул оставалась всего неделя, Николас пригласил ее в Кентербери. Это было не столько приглашение, сколько совет, который он ей дал в процессе их переписки, признавала Мадлен. После того как Мадлен отослала Николасу перевод рунического стихотворения, они стали регулярно обмениваться письмами. Сначала они несколько дней обсуждали руны и пришли к выводу, что в стихотворении речь шла о ковчеге с мощами святого Августина. Они вернулись к заявлению Иоганнеса Корбета, который предположительно вынес из собора нечто ценное и написал:
«Я незаметно увез с собой величайшее из сокровищ. То, что никогда не должно быть расплавлено для получения денег, которые будут потрачены на войну».
После этого переписка на некоторое время прекратилась, пока три недели назад Николас не прислал ей письмо, в котором спрашивал о планах на лето. Он напомнил Мадлен, что ей следует проверить, в каком состоянии находится ее «вторая резиденция», иначе она может стать холодной и негостеприимной. Он добавил, что подрезал розовые кусты в саду Лидии — просто однажды, проезжая мимо, пожалел их.
Мадлен ответила не сразу, лишь поблагодарила его за заботу о розах. И дело было не только в том, что она хотела заставить Николаса ждать, — Роза постоянно обсуждала с ней поездку в Кентербери.
Во время одного из вечеров, освященных сангрией, Роза заставила Мадлен рассказать обо всем. Естественно, обнаружив, что все достаточно серьезно, она уже не собиралась разжимать зубы, напоминая терьера, вцепившегося в добычу.
Мадлен до сих пор помнила их последний разговор в тапас-баре:
— Развлечения — это хорошо, Мадлен, секс — просто замечательно, но как только в дело вступает сердце, тебе конец.
— Послушай, Роза, здесь невозможен феминистский подход. Я не такая, как ты, и не намерена до конца жизни спать с красивыми юношами.
— Господи, а почему нет? — Роза говорила совершенно серьезно. — У тебя смехотворные иллюзии о любви, Мэдди. Он живет в другой стране. Ты не можешь поехать за мужчиной в Англию и принять его культуру. Из подобных вещей никогда ничего не получается, — (Именно по этой причине Роза перебралась из Италии во Францию.) — В любом случае я была намного моложе тебя. Ты слишком стара для подобного.
— Мне всего тридцать пять.
— Вот именно. Именно с этого момента начинаются проблемы с мужчинами. Они либо разведены — и надо обязательно выяснить почему, — или ни к чему не пригодны. Или гоняются за каждой юбкой. При этом стоит рассматривать только последних. Тебе нужно немного развлечься, не более.
— А ты сейчас развлекаешься? — сухо спросила Мадлен. — Тогда скажи мне об этом.
На этот вопрос Роза отвечать не стала, а заказала новый кувшинчик вина.
По дороге домой Мадлен вздохнула, размышляя об отношении Розы к романтической любви, отметив, что появление вечернего солнца заметно увеличило число посетителей кафе. Люди пили пиво за столиками, выставленными на тротуар, в глаза бросались футболки и темные очки.
Мадлен вошла в вестибюль, когда Тобиас выходил из своей квартиры. Он был в темных очках и обтягивающей рубашке с ярким гавайским рисунком.
— Привет, красотка. Надеюсь, ты не намерена провести сегодняшний вечер дома — на улице отличная погода. — Тобиас сделал широкий жест рукой. — Я отправляюсь в парк на концерт. Хочешь со мной?
— Не знаю, Тобиас. В любом случае спасибо. Может быть, я выйду погулять попозже.
— Я считаю, что ты просто обязана это сделать. Хочу посмотреть, как ты танцуешь!
С этими словами Тобиас проделал перед дверью несколько па, послал Мадлен воздушный поцелуй и ушел.
Она вошла в квартиру. Гостиную заливал солнечный свет. Теперь дни стали длиннее, и после возвращения домой она могла посидеть на диване, греясь в солнечных лучах. Она так и делала в последние недели, а как только солнце опускалось и его лучи уже не доставали до дивана, отправлялась в кабинет, откуда смотрела, как стена музыкальной школы становится золотой, а в теплых солнечных лучах нежатся кошки. Лишь после этого она открывала дневник.
Оставалось перевести самую последнюю запись.
Мадлен думала, что дневник закончен — Леофгит перестала писать без всякого предупреждения. После февраля тысяча шестьдесят седьмого года осталось несколько пустых страниц, а последней записью было описание завершения работ с гобеленом. Так была разгадана одна из его тайн — вышивку продолжили по приказу королевы Матильды, которая увидела возможность прославить норманнское вторжение и победу мужа над саксами. Очевидно, новую королеву не смущали некоторые несоответствия в основной части гобелена. Возможно, она посчитала, что добавленный текст, в некоторых случаях придававший другой смысл вышитым картинам, позволит устранить все сомнения.
Мадлен получила даже больше, чем рассчитывала. В ее руках были хроники создания двухсоттридцатифутового гобелена, висящего в Байе. Она до сих пор испытывала волнение, ведь дневник был гораздо более важным историческим документом, чем предполагал Карл. Не существовало никаких других источников, в которых упоминалось бы происхождение гобелена Байе.
Однако откровения Леофгит об участии Матильды в завершении работы над гобеленом оказались не последними записями в дневнике, поскольку после нескольких пустых листов имелась еще одна страница, заполненная коричневыми паукообразными буквами. Мадлен не могла заставить себя прочитать эту запись. Она не прикасалась к дневнику несколько дней. Так прошла неделя. Она решила, что прочтет заключительную запись, когда будет в Англии, перед тем как вернуть дневник сестрам Бродер. Мадлен боялась, что после этого в ее жизни возникнет ничем не заполненная пустота. Она не знала, готова ли к этому.
Нужно было заранее договориться с сестрами Бродер о встрече, но Мадлен решила, что свяжется с ними, когда приедет в Кентербери. Если их не окажется в городе — что ж, ведь она пыталась вернуть дневник. Наверное, Мадлен надеялась, что каким-то образом сумеет его сохранить. Приятная иллюзия. Впрочем, сестры почти наверняка не покидают Семптинг. Куда им ехать? К тому же, если перейти в соседнее помещение их диковинных владений, можно считать, что уже попал в другое место.
После того как Мадлен довольно резко ответила Карлу в апреле, он больше не возникал на ее горизонте. Мадлен сочинила несколько вариантов ответа, но ни один из них ее не удовлетворил. В конце концов она решила, что наиболее оскорбительным из них будет самый короткий — «Спасибо, нет». Так она и написала. Очевидно, он понял, что Мадлен не интересуют его махинации. Мысль об этом по-прежнему приводила ее в ярость, особенно когда она поняла, что ей польстило его внимание. Тем не менее она испытывала некоторое удовлетворение — Карл не знал, насколько ценным на самом деле является дневник, который он увидел на ее кофейном столике.
Потом ей пришло в голову, что Карл может знать о существовании ковчега с мощами святого Августина. Не следовало забывать, что он считался экспертом по Скандинавии, а ковчег с рунической надписью принадлежал датскому королю Кнуду. Руны появились именно в этой части Европы. Если Карл связан с людьми вроде Рене Девро — скупщиком антиквариата, работавшим на Ватикан, — тот должен быть в курсе легенд об утерянных церковных реликвиях. Мадлен даже хотела задать ему об этом вопрос, но не собиралась снова привлекать к себе его внимание. Так или иначе, но ковчег, по словам Филиппа, был священным Граалем.
