того, под каким углом их чешуйки отражали солнечные лучи.
Быть может, наиболее поразительной особенностью этого подводного пейзажа было то, что все здесь производило впечатление необычайной легкости. Даже большие каменные деревья, какими бы тяжелыми они ни были в действительности, имели воздушный вид. Их филигранные, тянувшиеся вверх ветви все более утончались по мере приближения к поверхности, где на них действовали мощные силы прибоя. Подобное дерево на земле не продержалось бы и десяти минут. Дно вокруг было усеяно сотнями пурпурных и желтых морских вееров, а также длинными султанами горгоний и морскими перьями, которые плавно покачивались из стороны в сторону весьма грациозно, прямо-таки артистически. Я заметил, что все морские перья располагались одинаково, а именно – параллельно береговой линии. Подобно рифу, подобно побережью и песчаным дюнам, начинающимся за растущими на берегу пальмами, они поворачивались под прямым углом к ветру и волнам. Между морскими веерами также размещались пурпурные морские перья, имевшие такой вид, словно они были вырваны у какой-то гигантской птицы и как попало натыканы в песок шаловливой детской рукой. Однако сходство этих кораллов с пером было чисто внешним и сразу же исчезало, стоило наклониться и рассмотреть их внимательно. Каждая из них была сложным организмом, колонией полипов, снабженных щупальцами и составлявших единое целое в виде пера – поразительно гибкое и изящное живое существо, ибо, раскачиваясь из стороны в сторону, оно никогда не принимает некрасивой, неудобной позы.
Подобное же впечатление легкости производили и рыбы. Они невесомо парили и бойко шныряли между коралловыми ветвями. Самые удивительные среди них – это губаны[53], объедающие зелень на скалах. Сорвав водоросль со скалы, они стремительно отскакивают. Не нарушая установившейся между ними дистанции, губаны описывают круг и возвращаются точно на то место, откуда начинали движение. Даже темно-коричневый морской окунь, здоровяга длиною в три фута и весящий добрую сотню фунтов, а то и больше, и тот, казалось, разделял эту всеобщую легкость движений. Сначала я увидел только его голову, торчавшую из глубокой черной ниши в скале, но затем, уцепившись за морской веер, как за якорь, и понаблюдав некоторое время, я обнаружил, что при всей своей дородности он весьма непринужденно держится в воде. Не шевеля ни единым мускулом, он неподвижно стоял на месте, затем грациозно выплывал из ниши и, помедлив между двумя коралловыми деревьями, медленно возвращался хвостом вперед в исходное положение. Я наблюдал за ним в течение пяти минут; все это время он передвигался исключительно при помощи плавников и ни разу не ошибся.
Я хотел пройти по аллее, обсаженной морскими веерами, но не тут-то было. С борта шлюпа дно представлялось совершенно гладким или по крайней мере слегка волнистым, тогда как на самом деле было очень неровным и вдобавок изрыто глубокими расщелинами и пещерами. Я оказался как бы на склоне большого холма, поросшего деревьями не снизу, как это обычно бывает на суше, а сверху. Помимо волнообразного движения воды, бросавшей меня с места на место, ходьба затруднялась еще и тем, что из-за очень большой рефракции я потерял способность правильно определять расстояния до предметов. Так, норовя ухватиться за морской веер, чтобы удержаться на месте, я каждый раз с удивлением обнаруживал, что он находится от меня не на расстоянии вытянутой руки, а футов за шесть или больше. Я то и дело пытался ступать по белым коралловым холмикам, которых попросту не оказывалось там, где они должны были находиться по моим расчетам. Как я уже говорил, раньше мне не раз приходилось совершать подобные подводные вылазки, но тут все озадачивало меня новизной и путало мои планы. Я непрестанно проваливался в глубокие ямы, и это было особенно неприятно потому, что по какой-то странной прихоти течения я, как правило, беспомощно опрокидывался спиной назад, даже не видя, куда я падаю, – а ведь так легко можно было наскочить на гнездо морских ежей, чьи ядовитые иглы торчали из всех расщелин. Гладкий коричневатый коралл, который я случайно задел рукой, острекал меня, словно крапива. Страшнее всего было поранить ногу об острый камень, ибо я знал, чем это могло кончиться: дно тропического моря, где хищные рыбы шалеют от запаха крови, – мало подходящее место для водолаза с кровоточащей раной.
Однако вскоре у меня выработался навык хождения по дну. Я обнаружил, что передвигаться лучше всего прыжками, с одного гладкого камня на другой, предварительно прикинув на глаз расстояние и сделав поправку на снос течением. Хотя на мне был тяжелый водолазный шлем весом почти в восемьдесят фунтов, я легким прыжком отрывался от дна, плавно парил на протяжении десяти футов и приземлялся мягко, словно перышко. Впоследствии, приобретя некоторую сноровку, я мог делать прыжки в двадцать футов длиной.
Перескакивая с камня на камень, я устроил миниатюрный подводный обвал. Это произошло следующим образом. Я достиг конца глубокой лощины – отвесной каменной стены, сплошь увешанной морскими веерами и розовыми актиниями, как вдруг круглый коралловый нарост, на который я опустился, – он давно уже омертвел и распадался на куски, – ушел у меня из-под ног и, подпрыгивая, покатился по отлогому склону. Я судорожно замахал руками, стараясь сохранить равновесие, и, изогнувшись, успел заметить, как он с легким стуком упал на дно, перевернулся раза два или три и зарылся верхушкой в ил. Затем случилось нечто неожиданное. Все рыбы, сколько их было на пятнадцать футов вокруг, бросились к кораллу и принялись теребить его нижнюю часть, которая теперь оказалась наверху. Другие кинулись к его следу, отмеченному беловатым облачком взбаламученного ила, и оживленно засуетились вокруг обломков, отколовшихся от него по пути. Я осторожно спустился вниз и, подойдя к кораллу, понял, в чем дело: вся его нижняя часть была облеплена морскими червями, которых больше не защищали их трубчатые домики, разрушенные при падении коралла. Рыбы мгновенно сообразили, что к чему, и поспешили воспользоваться чужим несчастьем. Это навело меня на одну мысль. Я вернулся к основанию рифа, где еще раньше заметил несколько губок, похожих на большие черные резиновые мячи, и оторвал одну из них. Тотчас же из нее выскочил красно-зеленый морской червь и, извиваясь, поспешил под защиту другой губки. Однако не проплыл он и трех футов, как из коралловых зарослей стремительно выскочил красно-желтый губан и яростно атаковал его. К первому губану тут же присоединился второй, и вскоре собралась целая стая маленьких желтых рыбок, подбиравших объедки. Продолжая в том же духе, я скоро был окружен целой свитой рыб, следовавшей за мной от губки к губке.
Облюбовав местечко между двумя
