со всех сторон обдувалась ветром, я спал неглубоким сном и несколько раз просыпался. Эта ночевка – одно из ярчайших переживаний всей моей кочевой жизни. Едва взошла луна, по черной воде забегали длинные синие полосы, протянувшиеся от разрывов между облаками, и воздух стал наполняться пестрой разноголосицей самых различных птиц. Концерт начался тихим попискиванием песочников и жалобными криками ржанок и зуйков. Затем из дюжины мест разом по озеру рассыпалось отчаянное «крруцк» камышниц. Мало-помалу к ним присоединились другие птицы. Посвист пастушков и пронзительные крики небольших зеленых цапель, сопровождаемые тихой плескотней, казалось, всколыхнули все озеро. Шум усиливался с минуты на минуту, и через некоторое время озеро превратилось в форменный бедлам. Это было просто поразительно, ибо повсюду на Инагуа ночи отличаются необычайным спокойствием и, можно сказать, мертвой тишиной, если не считать шума ветра, постукивания клешней сухопутных крабов и трели пересмешника, перелетной мэрилендской желтошейки или какой-либо другой славки, случайно запевшей во сне.
Сумасшедший гвалт нарастал до тех пор, пока не вступили фламинго. С этого момента озера не стало – был один только сплошной рев, темное пустое пространство, вскипающее волнами оглушительного шума. Единственное, с чем его можно сравнить, – это с гулом толпы над стадионом во время большого футбольного состязания. И тем не менее никакой футбольный матч не даст вам того ощущения величия, которое исходило от озера в эту ночь. Голоса птиц звучали на такой печальный, минорный лад, что у меня мурашки бегали по коже. Нечто подобное я испытывал, слушая некоторые пассажи Сибелиуса или пробирающие до мозга костей каденции из «Гибели богов».
Под утро, однако, шум на озере несколько стих. Когда я проснулся, мне послышались новые ноты в доносившемся с озера птичьем гаме. Они принадлежали фламинго, которые больше не переговаривались между собой, как бы ведя нескончаемую беседу, а гоготали громко, пронзительно и отрывисто, как будто чем-то встревоженные. Я выбрался из палатки, сошел к воде и прислушался. Где-то рядом со стаей раздался громкий всплеск, как если бы в воду бултыхнулось какое-то крупное животное. Фламинго тоже услышали шум и тревожно закричали. Крик этот, словно волна, акр за акром всколыхнул стаю, замер и тут же возобновился. Затем наступила мертвая тишина, казавшаяся особенно напряженной после шума, который ей предшествовал. Прошло около минуты, и вдруг оглушительный птичий гомон, хлопанье тысячи пар крыльев, словно удар грома, потрясли все вокруг; фламинго тучей поднялись в воздух, затмив звезды и луну – в судный день мертвые едва ли восстанут из могил с большим шумом. Протяжный жалобный клич, отражаясь от воды, прокатился над озером и замер в ночи.
Я быстро позавтракал и отправился на лодке к месту гнездовья. Оно значительно разрослось по сравнению с тем, что я видел здесь в первый раз – на камнях было налеплено с дюжину, а то и с две новых гнезд, и во всех лежали яйца, правда, почти целиком растоптанные птицами при их паническом отлете. Камни повсюду были усеяны осколками скорлупы, раздавленными зародышами и кроваво-красными желтками. Среди множества битых яиц я нашел всего-навсего четыре целых.
Надеясь на скорое возвращение всей стаи, я отправился обратно на остров и до самого вечера пробыл в палатке, не выходя наружу. Однако стая так и не вернулась, хотя отдельные косяки фламинго то и дело пролетали над гнездовьем, как бы производя рекогносцировку. На следующий день я пытался заснять немногих оставшихся фламинго, однако усилившийся ветер совершенно растрепал парусиновый домик на лодке, служивший мне укрытием, и его беспрестанно хлопающая на ветру крыша только отпугивала птиц. А ночью новое несчастье довершило судьбу гнездовья: волны захлестнули гнезда, и яйца унесло водой.
Как правило, фламинго строят свои гнезда-башенки с полной гарантией против наводнения; однако гнездовья, где высиживаются птенцы, всегда располагаются в местах с чрезвычайно неустойчивым уровнем воды и рискуют быть затопленными в любой момент. Так, гнездовье в тысячу гнезд может быть уничтожено за несколько часов в результате проливного дождя или сильного ветра, который гонит массу воды в одном направлении, что и произошло в данном случае.
На следующий день озеро было совершенно пусто: повсюду лишь зеленая вода да голубое небо. Стая исчезла бесследно, более безжизненный пейзаж трудно себе представить. Мне предстояло снова в полном одиночестве преодолевать мелководье – перспектива маловдохновляющая. Уже в который раз за время пребывания на Инагуа я спрашивал себя, что заставляет меня идти все дальше и дальше в моих исканиях, несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства. Когда восемь лет назад я принял решение остаться на острове для исследовательской работы, это было чистое любопытство в сочетании с чувством долга: мне хотелось хоть в какой-то мере возместить науке ущерб, причиненный крахом экспедиции. В случае с фламинго это была тяга к красоте и ничего больше: ведь я не был связан никакими обязательствами. Хотя красота и неудобство не всегда неразлучно сопутствуют друг другу, здесь дело обстояло именно так, и с этим приходилось мириться, ибо фламинго острова Инагуа – поистине грандиознейшее и прекраснейшее зрелище из всех, какие есть на свете. Если бы эта стая фламинго не находилась в таком труднодоступном месте и до нее можно было добраться, не мучаясь от зноя, жажды и жгучей соленой воды, остров Инагуа стал бы местом паломничества многих сотен тысяч людей. И однако этого никогда не случится, ибо куда приходит цивилизация, там больше никогда не увидеть фламинго, и созерцать это чудеснейшее из явлений пернатого мира навсегда останется привилегией горстки натуралистов и энтузиастов, в чьих сердцах живет неуемная страсть к невыразимо прекрасному, к высшей красоте.
Фламинго – вымирающие представители некогда весьма многочисленной группы пернатых, район обитания которой простирался далеко на север вплоть до полярного круга. Время пощадило лишь очень немногие виды этих птиц, некогда населявших всю Землю. Они оттеснялись все дальше и дальше в пустынные, малообитаемые области, и теперь, когда я пишу эти строки, сохранились в Западном полушарии лишь в виде нескольких больших колоний. Крупная колония фламинго существует на островах Андрос, и отдельные разрозненные группы обитают на песчаном побережье Бразилии; инагуанская колония является наиболее крупной и значительной из всех. Здесь, если только судьба не ускорит развязку, прибегнув к помощи человека или стихийных бедствий, фламинго будут до последней возможности цепляться за жизнь, пока не придет и их черед кануть в темные глубины времени вслед за другими замечательными созданиями природы – динозаврами и птеродактилями, саблезубыми тиграми и гигантскими ленивцами. Несмотря на войны, голод и эпидемии, люди неуклонно вытесняют с лица земли диких животных; развитие средств сообщения раздвигает
