— Я с тобой, — утверждает он, будто прочитав мои мысли. Возможно, так оно и есть.
Я киваю, пытаясь убедить себя, что он — все, что мне нужно, но с двумя детьми, о которых нужно заботиться, и с Джесси в «Поместье», я предвижу приближение одиночества — места, где общение со взрослыми ограничено, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, выходить гулять с двумя детьми будет сложно, и я буду полагаться на визиты друзей.
— Вы уже определились?
Подняв глаза, вижу официантку, вооруженную блокнотом и ручкой, готовую принять наш заказ. Она лучезарно улыбается, и ее сияющая улыбка направлена Джесси.
— Я буду стейк, спасибо, — говорю я, инстинктивно скользя рукой по его колену, указывая на начало моего собственного маленького приступа уничтожения.
Официантка не делает попыток что-то записать и не спрашивает, какой прожарки будет мой стейк. Она мечтательно витает в облаках, пробегая жадным взглядом вверх и вниз по телу моего бога.
— Я буду стейк, — повторяю я, без «спасибо». — Средней прожарки.
— Прошу прощения? — Она отрывает взгляд от Джесси, который прячет легкую ухмылку, притворяясь, что читает меню.
— Стейк. Средний. Хотите, запишу это для вас? — жестко спрашиваю я и слышу смешок Джесси.
— О, конечно. — Ручка в ее руке приходит в движение. — А вам? — спрашивает она, глядя на моих родителей.
— Для меня мидии, — ворчит папа.
— А для меня блюдо с морепродуктами, — щебечет мама. — И я выпью еще вина.
Она поднимает свой бокал.
Официантка записывает все, прежде чем снова повернуться к Джесси и опять улыбнуться.
— А вам, сэр?
— Что бы вы посоветовали? — Он ошарашивает ее своей улыбкой, предназначенной только для женщин.
Я закатываю глаза, наблюдая, как она дергает себя за хвост и сильно краснеет.
— Ягненок хорош.
— Он будет то же самое, что и я. — Я собираю меню и сую их ей, мило улыбаясь. — Средней прожарки.
— О? — Она смотрит на Джесси в поисках подтверждения.
— Жена сказала свое слово. — Он кладет руку мне на плечо, но не сводит глаз с официантки. — Я делаю, как мне говорят, так что похоже, что я ем стейк.
Я усмехаюсь, мама и папа смеются, а официантка фактически падает в обморок, почти наверняка желая, чтобы у нее был бог, который делал то, что ему говорят. Смех, да и только. Засунув ручку и блокнот в передний карман фартука, она уходит.
— Ты невозможен, — тихо говорю я, в то время как мои родители посмеиваются и с любовью смотрят через стол на Джесси, который припадает губами к моей шее. — И с каких это пор ты делаешь то, что тебе говорят?
— Ава, это было довольно грубо, — отчитывает мама. — Джесси может сам выбирать себе еду.
— Все в порядке, Элизабет. — Он еще немного ласкает мою шею. — Она знает, что мне нравится.
— Тебе нравится быть невозможным, — язвительно замечаю я, потираясь щекой о его щетину.
— Мне нравится смотреть, как ты уничтожаешь, — шепчет он мне на ухо. — Я мог бы нагнуть тебя над этим столом и жестко оттрахать.
Я не ахаю и не отшатываюсь от его грубых слов, сказанных, не беспокоясь о нашей компании. Это определенно предназначалось только для моих ушей. Я поворачиваюсь к нему и прижимаюсь губами к его уху.
— Прекрати говорить мне подобные вещи, если только не собираешься меня трахнуть.
— Следи за языком.
— Нет.
Он смеется и кусает меня за шею.
— Дерзкая.
— Давайте поднимем тост! — жизнерадостный тон папы вырывает нас из нашего уединения. — За двойню!
— За двойню! — скандирует мама, и мы все чокаемся бокалами в знак признания того факта, что я стану очень толстой.
***
Стейк мне нравится, но я не могу не смотреть с тоской через стол, пока мама с папой поглощают восхитительный ассортимент морепродуктов. После того, как Джесси оплатил счет, мы неспешно возвращаемся в родительский дом, по пути болтая, а мама указывает Джесси на все достопримечательности. По возвращении домой, папа занимает свое обычное место у окна, вооружившись пультом от телевизора, а мама ставит чайник.
— Чай на ночь? — спрашивает она.
Джесси смотрит на меня через кухню, замечая, как я зеваю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет, я отведу Аву в постель. Пойдемте, леди. — Он подходит и кладет руки мне на плечи, затем продолжает вести меня из кухни. Я совершенно не возражаю. — Пожелай спокойной ночи своей маме.
— Спокойной ночи, мама.
— Да, ложитесь спать. Вам рано вставать, — говорит она, включая чайник.
— Пожелай спокойной ночи своему папе, — инструктирует Джесси, когда мы проходим через гостиную.
— Спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи, вам обоим. — Папа даже не поворачивает головы от телевизора.
Меня подталкивают вверх по лестнице и ведут по коридору, пока мы не добираемся до гостевой комнаты, где Джесси начинает меня раздевать.
— Было мило, — рассуждаю я, когда с меня стаскивают платье через голову.
— Да, но твоя мама все равно заноза в заднице, — сухо отвечает Джесси. — Дай мне запястье.
Я протягиваю ему руку, и он снимает «Ролекс» и кладет его на прикроватный столик.
— Ты снова ее уничтожил. — Я улыбаюсь.
Дотянувшись до моей шеи, он начинает развязывать кремовый кружевной шарф.
— В конце концов, она научится. — Шарф снят, открывая мой бриллиант. Джесси улыбается, снимая его. — Ты с нетерпением ждешь нескольких дней непрерывного контакта?
— Не могу дождаться, — отвечаю без секундного колебания, потянувшись к нему, чтобы расстегнуть его рубашку.
И я говорю чистую правду. Сегодняшний вечер был чудесным, но я буду по-настоящему на седьмом небе от счастья, когда мы останемся только вдвоем. Стягивая рубашку с его плеч, я вздыхаю.
— Ты слишком идеален. — Я наклоняюсь и целую его в грудь, задерживаясь там губами.
— Знаю, — соглашается он, без тени веселья или сарказма. Он действительно знает, высокомерная задница.
Я сбрасываю его рубашку и начинаю расстегивать ширинку его джинсов, прежде чем скользнуть руками за спину и провести ими по его упругой заднице.
— Я люблю это. — Я впиваюсь в него ногтями.
— Знаю, — снова подтверждает он, заставляя меня улыбнуться. Проскальзываю рукой спереди и хватаю его член. Он твердый, как я и предполагала. — И ты знаешь, как сильно я люблю это.
Он с шипением втягивает воздух сквозь зубы и отводит бедра назад, но я продолжаю удерживать его.
— Ава, детка, я ни за что на свете не возьму тебя под крышей дома твоей матери.
— Почему? — Я надуваю губы. — Я могу вести себя тихо.
Я перехожу в режим искусительницы.
Он смотрит на меня с сомнением, и так и должно быть. Я вообще не могу этого гарантировать.
— Не думаю, что сможешь.
Я опускаюсь на колени и расшнуровываю его ботинки, и он поднимает ноги по очереди, чтобы я сняла обувь вместе с носками. Зацепившись за пояс его джинсов, медленно стягиваю их вниз.
— Мне кажется, ты удивишься тому, что я могу. Подними. — Я похлопываю его по лодыжке.
— Имеешь в виду, я удивлюсь тому, что могу заставить тебя сделать. — Он по очереди поднимает ноги, чтобы я стянула с него джинсы и боксеры. — И я никогда не удивляюсь. Таково мое действие на тебя.
Конечно, он самоуверен, но на сто процентов прав, не то чтобы я ему это сказала. Мне это не нужно. Это само собой разумеется. Вместо того, чтобы ласкать его раздутое эго, я наклоняюсь и целую верхнюю часть его стопы, прежде чем переместиться губами к лодыжке, водя языком и целуя ноги. Не торопясь, кладу ладони на его бедра, просто держась за них, пока губы скользят по каждому обнаженному дюйму его плоти, но, несмотря на мою решимость растянуть сцену, вскоре оказываюсь у его шеи.
Вдыхаю его запах и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы дотянуться до его подбородка, который выше обычного, потому что Джесси смотрит в потолок. У меня не получается.
— В чем дело? — спрашиваю я.
— Я пытаюсь держать себя в руках. — Его голос такой хриплый.
— Я не хочу, чтобы ты это делал.
— Не говори так, Ава, — предупреждает он.
