тебе…
– Да не надо мне!
– Тебе коня кормить! – засмеялась она. – Бери-бери, это мышкины слезки…
Она была права. Мышкины слезки, как есть… Заплатить кузнецу, может, хватит, но на одежду и мешок корма – вряд ли.
Что ж, попробую подработать. Сейчас, после войны, мужчин по деревням днем с огнем надо искать, а много ли бабы одни наработают? А дел в начале лета всегда полно!
Я угадал: чуть не из-за первой же изгороди меня окликнула рослая статная женщина лет этак сорока или поменьше, она там огород полола.
– Эй, бродяга!
– Я не бродяга, – ответил я с достоинством, – я неудачливый путник. Хорошего дня тебе, добрая женщина.
– Добрая, говоришь? – прищурилась она и подошла поближе. – И впрямь, на бродягу не похож… Конь неплохой, да и сам на вид сытый… А что же ты в такой рванине, путник?
– Дело обычное, – обстоятельно начал я. – Ехал по своим делам, никого не трогал. Вижу: обочь дороги костерок горит, трое сидят, похлебку варят. Ну я, как водится, доброго вечера им пожелал, они пригласили, мол, присаживайся, уже темнеет, чего дальше-то ехать? А так веселее ночь коротать. Я и подвоха не почуял: одеты все хорошо, лошади, опять же, не одры какие-нибудь, спешился да подошел…
– Так-так… – протянула женщина, навалившись грудью на изгородь. Вид, что и говорить, был соблазнительный. Ну, для живого. – И дальше что?
– Посидели, выпили – у меня фляжка была, у них тоже кое-что нашлось, – продолжил я, – а потом старший и спрашивает: а что это, странник, у тебя в седельных сумах? Я говорю, да почти пусто там, для коня кое-что осталось да мне пожевать. А если проверим, спрашивает? Да тебя потрясем? А у меня, как назло, кошель на поясе… – Я вздохнул. – Ну вот и проверили и потрясли. Их трое, я один, видишь, раздели, чуть не нагишом бросили, кошель отобрали. Хорошо, я коня расседлывать не стал, да вдобавок не привязываю я его, он у меня ученый. Свистнул, он и сорвался в галоп. А то и вовсе бы на своих двоих ковылял! Побили меня маленько да бросили в овражек. Я выбрался и, поверишь ли, чтобы срам прикрыть, пугало огородное раздел! – Что и говорить, история с Эррисом пришлась как нельзя впору. – Коня по следам нашел – ну да он на свист идет. Только, видишь, по этим ухабам-буеракам подкову чуть не потерял. Хромает, перековывать надо. Есть у вас в деревне кузнец? Я б отработал!
– Кузнец-то есть, а как же, – задумчиво произнесла она и поправила платок на голове. Волосы убраны, стало быть, замужняя, это девицы косами хвастаются. – Только подмастерье у него уже имеется, молотобоец. И он тебя пополам сломает, если решит, будто ты на его место заришься.
– Да зачем бы мне это? – удивился я. – Я ж у вас случайно оказался…
– Ну мало ли… Тот горбун, хромой вдобавок и на лицо страшный, ему другую работу не найти, – пояснила она. – А ты вон какой справный… и, поди, не слабее будешь.
– Понятно… – протянул я, уже начиная понимать, на что намекает эта в высшей степени достойная женщина. Эсси тоже понимала, потому что захихикала. – А может, тут кому помочь надо? Я на все руки мастер: где что починить, прибить… Много мне не надо, припасы свои остались, мне б одежду какую-никакую раздобыть, да коня перековать!
– Как же не надо! – сказала она. – У нас вдов половина деревни! Мужиков-то на войну угнали, да не все вернулись. А кто вернулся, те увечные. Заходи-ка ты ко мне, путник… Работа для тебя найдется!
– Спасибо, добрая женщина, – ответил я, понимая, что попал в кабалу. Но что делать, сам я подковать Везунчика не мог. – Позволишь поставить коня в какой-нибудь сарай?
– Вон конюшня, – кивнула она на ветхое строение. – Раньше там мой мерин стоял, да я его одолжила соседке, у ней муж жив, а лошадь пала. Они мне за то дрова возят да делянку мою обещали перепахать под озимые. А я вот теперь и без лошади, и без мужика…
Тут я получил такой взгляд, что мгновенно все понял. Вот уж попал так попал!
– Ты уж извини, – покаянно произнес я, – да только я тоже с войны возвращаюсь. Еду вот и думаю, как это я дома покажусь, невесте своей: мне ж, уважаемая, пониже пояса досталось. Да так, что теперь мужик я только с виду… Глазами-то бы все сделал, ты вон какая ладная да пригожая, ан не могу! Может, когда-нибудь что и выйдет, а пока толку от меня в этом деле нету…
– Ах, вон оно что, – с явным сожалением протянула вдовица. – Ну что ж, не гнать же тебя теперь, сама позвала… Заводи коня да поди дров наколи и воды наноси. Я согрею, тебя же с щелоком отмывать надо! Я тебе одежду покойного мужа дам, может, не совсем впору будет, но все лучше твоей рванины!
– Вот за это спасибо, хозяйка, – улыбнулся я. – Только пока воду греешь, скажи, чем тебе пособить, не сидеть же сложа руки?
– Хлев вычистить надо, – сказала она. – Все равно ты в канаве вывалялся, так что давай-ка, потрудись. А там видно будет…
Я пожал плечами. Хлев так хлев, можно подумать, я дома никогда этим не занимался!
– Звать-то тебя как, путник? – спросила женщина.
– Север, – ответил я. – А тебя?
– Весса, – сказала она. – Но лучше уж зови хозяйкой.
– Да как скажешь, – хмыкнул я. – Где лопата у тебя, хозяйка? И куда навоз складывать? Покажи, сделай милость, чтоб потом перебрасывать не пришлось!
До вечера я исправно работал по хозяйству: наколол и наносил дров и воды, вычистил хлев (пришлось изрядно потрудиться, потому что сама Весса явно делала это редко, с другой стороны, бабе одной на хозяйстве тяжело, на все рук не хватит), курятник почистил (злющий петух явно намеревался проклевать мне дырку в голове), в конюшне прибрался, вычистил Везунчика и задал ему корма. Потом с огромным удовольствием вымылся (Весса, поливая мне из ковшика, смотрела с явным сожалением, мол, какой мужик пропадает!) и переоделся в чистое. Вещи хозяйкиного мужа оказались мне великоваты, видно, он был человеком крупным, причем в ширину. Ну да велико не мало, подпоясался потуже – и сойдет. Эсси, правда, обидно смеялась и говорила, что я похож на босяка, но куда деваться? Чай, не принц, чтобы в парче расхаживать…
Вечером Весса попыталась зазвать меня ужинать, а я отказался.
– Извини, хозяйка, я лучше на дворе перекушу. А то знаешь, соседи-то всегда глазастые, мигом слухи пойдут. Оно тебе надо?
– Да они иззавидуются! – засмеялась она,
