скрыть опасности, присущие некоторым аспектам гетеросексуальной практики. На теоретическом уровне это ведет к игнорированию сиблингов, что, в свою очередь, означает нехватку чего-то важного в анализе. Истерик или психопат является в своих идентификациях психическим бисексуалом, а не гетеросексуалом, как и сиблинг. Видя себя в отражении младшего или старшего брата, ребенок воспринимает этот объект как самого себя и может, по крайней мере изначально, относить себя к любому полу. Это раннее отражение становится очевидно в случае смерти сиблинга. Например, если брат умирает или погибает на войне, его сестра отодвигает момент осознания утраты, идентифицируя себя с ним (как будет делать и брат в случае смерти сестры). Когда Китс писал свои известные строки о том, что он как поэт стал птицей в полете, он не интересовался видовыми или гендерными границами. Он исследовал состояние, в котором, благодаря идентификации, он был
таким же, как предметы вокруг него. Для субъекта безопасно стать таким же, как объект, если субъект при этом знает, что он другой. Быть объектом не обязательно хорошо – поэт может понять птицу, но, если стихотворение не было бы закончено, Китс был бы похож на г-на Х, живущего жизнью своей жены (птицы).
Рис. Понимание того, что есть место для следующего в очереди. «Леди Чамли», Британская школа (ок. 1600–1610), галерея Тейт, Лондон
Когда субъект становится объектом, он обращает вспять более раннюю угрозу, когда объект казался таким же, как субъект. Это означало, что субъект боялся быть уничтоженным. Я считаю, что эта субъект-объектная и объект-субъектная идентификация, выстроенная вдоль латеральной оси, присутствует на протяжении всей жизни. Именно она, являясь как источником понимания, так и защитой от опасностей, выступает основой для построения различий. Для маленького и для более взрослого ребенка, конечно, уже существуют различия, созданные другими людьми в окружающем его мире, поэтому он будет использовать их для построения своих собственных различий или реконструировать существующие в мире различия на индивидуальном уровне. Гендер (как и раса) является одним из существенных «внешних» различий. Под влиянием гендерно нейтрального зеркального отражения или одинаковости, которые присущи сиблингам, гендер конструируется как защитное «другое», как различие, в которое вшито насилие, необходимое смещенному сиблингу для выживания.
Глава 9
Заключение: сиблинги и вопросы гендера
В другом месте и в другое время
На Тробрианских островах, по наблюдениям Малиновского, брат, сестра и сын сестры образуют первичные триангулярные отношения, причем брат сестры стоит на позиции власти, но, разумеется, не вступает в сексуальные отношения с матерью ребенка. Малиновский (Malinowski, 1927, 1929) утверждает, что это ставит под сомнение универсальность эдипова комплекса. Эрнест Джонс, тогдашний президент Британского психоаналитического общества, выступал против этого аргумента, защищая кредо психоанализа.
В этой дискуссии совсем не учитывалась возможность влияния независимых латеральных структур. Среди тробрианцев инцест между братом и сестрой подлежит строжайшему табу, а их зрелые отношения характеризуются почти полным избеганием: для передачи друг другу каких-либо предметов они привлекают посредников. Запрет на такой инцест является важной особенностью тробрианской мифологии: инцест ведет к смерти. Тробрианцы выказывают крайнюю тревожность, когда их спрашивают, мечтают ли они о сексуальной близости с сиблингом, и отрицают такого рода желания1.
В Египте эпохи Птолемеев существовала противоположная установка: королевской семье было предписано заключать браки между братьями и сестрами и обзаводиться потомством. Подобная практика была, вероятно, довольно широко распространена среди населения в целом. Латеральная эндогамия обеспечивает сохранение королевской крови и позволяет распределять имущество внутри семьи или клана (Goody, 1990).
Если рассматривать это с психосоциальной точки зрения, то становится очевидно, что латеральное табу и противоположное ему разрешение на вступление в подобную связь могут служить одной и той же цели – они делают мир более безопасным (Parsons, 1969). «Запретный» брат у тробрианцев предлагает поддержку и берет на себя ответственность за свою сестру; браки между родными или двоюродными братьями и сестрами обеспечивает такую же безопасность. Межпоколенческие браки не будут выполнять эту функцию, потому что мать или отец умирает. Распространенность инцеста между отцом и дочерью в некоторых общинах имеет целью заботу об отце в старости, но не служит развитию сообщества так, как латеральные запреты.
Если обратиться на этот раз не к поэтам и романистам, а к кинематографу, то важность братства замечательно показана в фильме Висконти «Рокко и его братья» (1960) (глава 1). В образе Рокко воплощаются последствия тотальной миграции.
«Рокко и его братья» «антропоморфизируют» (термин Висконти) точку перехода от общества, построенного на известных социальных кодексах, к такому, в котором ключевые правила общества или самой культуры индивидуализированы. Застрявшие между старым и новым, главные герои и сама история мелодраматичны, драматизм их положения в том, что они являются мигрантами на социальном уровне и истериками – на личном. Но мелодрама приводит к трагическим последствиям именно потому, что актеры стоят рядом с пропастью, которая разделяет невозможное прошлое и нежелательное будущее.
Прибытие семьи Паронди на центральный вокзал Милана чревато трагедией, особой трагедией, которая воплощает общую историческую трагедию, вызванную катастрофическими изменениями. Поезд остановился в Мекке прогресса, но для Паронди там ничего нет. Мало того, что они оставили свое прошлое, их прошлое оставило их. Винченцо, старший сын, которому следовало взять ответственность за вырванную из привычной среды, оставшуюся без отца семью, не приходит на вокзал, чтобы встретить их. Но, когда они находят его, столкновение прошлого и будущего приводит к осознанию, что для большинства Паронди есть только неприемлемое настоящее. Настоящее время показывает им их место – они маргиналы и будут жить в подвале, пока их не выселят: Милан не любит наблюдать взлеты и падения, поэтому, если их выгонят на улицу, они будут переселены[20]. Работа – случайный неквалифицированный труд, спасением от которого является только порабощение полукриминальными «менеджерами» от бокса с его звериной жестокостью: у «будущего» боксера Симоне проверяют зубы и челюсть, как у животного, подобно тому как это делали на фермах юга, откуда он приехал.
Отсутствие Винченцо на вокзале указывает на разрыв связей прежнего братства. Члены семьи его невесты Джинетты (они тоже родом с юга) думают, что Паронди приехали, чтобы отпраздновать помолвку своего сына – старшего брата, а не для того, чтобы обратиться к нему за помощью. Это переход от центростремительного братства к паре, которая пойдет своим путем, формируя изолированную ядерную семью.
Прежний образ жизни для центральных персонажей заканчивается, а новый никак не может сложиться. С точки зрения своего прошлого и будущего эти герои
