Черемисинов стал моим связным в лагере. Связь между ним, мною и моими помощниками вне лагеря осуществлялась при посредстве отца Игоря, православного священника, жившего в Платтлинге. Отец Игорь имел право свободного входа в лагерь, как и другие духовные лица. Для нас это было очень важно.
Таким образом доступ информации снаружи в лагерь казался обеспеченным, а пленные могли быть осведомлены обо всех наших шагах по выполнению задуманного плана и о явочных местах. Мы оповещали их обо всем для того, чтобы внушить пленным уверенность, так как лишь их твердое решение бежать было предпосылкой для удачи нашего начинания.
Мост между Черемисиновым и мною поддерживался через моих помощников и помощниц. Большей частью это были женщины, которые мне храбро помогали. Из них я хочу упомянуть двух, которые показали себя с выдающейся стороны: Женя, которая потом вышла замуж за Филиппова, и другая, чье имя я не запомнил, которая уехала в Австралию. Их или я сопровождал, или они сами шли в барак посетителей и вызывали Черемисинова. Ради маскировки часто вызывались другие собеседники для встречи, которым или устно сообщались нужные сведения, или передавались инструменты и приспособления, нужные для бегства.
Задуманное нами массовое бегство должно было состояться через подкоп. Для того, чтобы выкопать его, нужны были инструменты: небольшие лопатки, ножи, щипцы, карманные электрические фонари, свечи и многое другое. Эти инструменты в большом числе я мог получить от своего знакомого А. Пиранга, который начинал оптовую торговлю скобяным товаром в Мюнхене, поскольку он в свое время в Риге служил в таком предприятии. Пиранг доставил нам по меньшей мере сотню перочинных ножей и кусачек для разрезания колючей проволоки. Но чтобы пронести эти инструменты контрабандно через контроль в барак для посетителей, приходилось их прятать вплотную к телу под дождевыми плащами и куртками. К счастью, проверка была поверхностной, так что ни один из переносящих инструменты не попался. Конечно, приходилось и подкупать часовых сигаретами и другими даяниями.
Так под руководством Черемисинова началась работа на подкопе. Велась она главным образом днем, так как в это время пленные слонялись кругом и скучали, если их не использовали на работах по уборке и устранению немецких танковых преград, что бывало весьма редко. Но в связи с этим еще важнее было следующее: копание неизбежно вызывало шум, который ночью было значительно легче услышать.
При любом копании туннеля вырастает проблема — куда девать землю?
Мы поступали по классическому примеру при постройке других туннелей для бегства. По выдуманным соображениям сперва приступают к постройке барака с подвалом и сваливают туда выкопанную из туннеля землю.
Примерно в 30 метрах от проволочного заграждения стали строить барак с подвалом глубиной в 60 сантиметров. Туда стали сносить землю из подкопа. Но до этого ее надо было вынести из туннеля, и это было самой тяжелой работой при плохом воздухе, жаре и действуя на четвереньках. Днем и ночью приходилось вытаскивать мешки с землей, высыпать ее и возвращать пустые мешки в шахту туннеля.
Все шло гладко, пока однажды подкоп не достиг контрольной шахты лагерной канализации. Бараки были снабжены проточной водой и имели даже души. В этой контрольной шахте образовалась промежуточная станция для выброса земли. Из передовой выемки туннеля земля поступала быстрее, чем ее поспевали выгружать в подвал барака, и, благодаря этому, канализация оказалась забитой.
Полковник Закс, который ничего не знал о постройке туннеля, приказал строительному отряду очистить канализацию. Когда эти люди подняли крышку шахты, они обнаружили туннель за 24 часа до начала его использования. Закс, которому это сообщили, доложил обо всем американцам, боясь за будущее лагеря и за свою собственную жизнь и не видя другого выхода. Комиссии были поручены розыски виновных. Их не нашли, но наша задача провалилась. Это была моя первая неудача, за которой последовали и другие.
Попытки спасения без фантазии
Слухи в лагере менялись со дня на день. Сегодня говорилось: весь лагерь перемещается в Вернау, а оттуда начнут распускать. Американские офицеры для связи уже начинают регистрацию пленных, как говорят, для приготовления нужных документов.
На следующий день: «Никого не выпустят, все будут выданы!»
Точно ничего не было известно. Но мы составляли планы и не прекращали наших усилий по спасению власовских солдат от выдачи. Было даже предложено в случае выдачи из лагеря — штурмовать его извне. Как это могло нам удастся? Как бы выглядел этот штурм без оружия, а только с клещами, щипцами и лопатами?
Немалое число пленных мы могли спасти, снабжая их документами и под тем или иным предлогом выводя их из лагеря в лазарет, а оттуда на свободу в приготовленные для бегущих скрытые убежища. Впоследствии я встречал некоторых из тех, кто смогли проскочить с помощью таких документов.
Была также изготовлена и карта местности со всеми важными дорогами вокруг лагеря. Все нужные измерения я выполнял сам, так как никто из власовских офицеров, которые прятались в Мюнхене, не решался взяться за такую задачу: страх перед НКВД, американцами и лагерем пленных был слишком велик. При этих измерениях мне помогала одна из уже упомянутых женщин. Мы прогуливались вдоль дорог и по несколько раз исчезали в кустарнике, чтобы там зафиксировать кроки. Я ведь был тогда молод, и исчезновение с молодой женщиной в кустах никому не казалось подозрительным.
Часть власовских солдат была направлена к крестьянам в окрестностях для сбора урожая. От одной секретарши, которая работала в комендатуре лагеря, мы узнали, что и эти солдаты — их было несколько сот — должны были быть опять собраны, так как и они подлежали выдаче. Благодаря моим паренькам из НТС, говорившим по-русски велосипедистам, мы могли предупредить этих людей. После этого они исчезали с полей или мест работы и спасались в ближайший лагерь ДиПи, который для них одновременно означал и свободу. Другой свободы они выбрать не могли, не зная языка, без соответствующей одежды и без документов. Каждый крестьянин, у которого такой пленный получал работу, должен был прописать его в полиции.
Весьма опасным было, что вокруг лагеря, кроме нас бродили и советские агенты. Они, точно так же как и мы, скрывались в кустах и крались вокруг лагеря главным образом для того, чтобы наблюдать за нами. Задача этой группы, поставленной советской тайной службой, состояла в том, чтобы воспрепятствовать любой попытке бегства. Их недовольство бдительностью американских часовых имело основания. Ведь из лагеря Ландау бегство удалось бесчисленным сидельцам. Но лагерь Платтлинг охранялся гораздо лучше.
Эту советскую группу агентов возглавлял некий Артюк, о котором я скажу подробнее в главе «Иуда из Тироля». Эти агенты ходили также и к отцу Игорю и, к сожалению, сумели завоевать его доверие. При одном его посещении я встретился там с двумя такими типами и вынужден был убедиться, что его наивность стала роковой и для меня, и для него. Вся моя деятельность в организации бегства должна была прекратиться, В этот день я вернулся, ничего не сделав, в Мюнхен и попросил три группы в подполье, давших мне поручение, официально сообщить, что «Фрёлих из-за своей неспособности от него освобождается». Другого выхода мне не оставалось. Георгий Граббе выполнил это сразу. Соответственно, было сообщено и отцу Игорю, что у меня с ним теперь нет никаких дел.
Этот случай, конечно, отнюдь не мог облегчить нашу работу. С одной стороны, у нас не было больше прямой связи с лагерем, с другой стороны, мы должны были соблюдать большую осторожность в отношении советских агентов, а теперь еще и отца Игоря.
Увеличившиеся затруднения во взаимном осведомлении с Черемисиновым заставили нас предпринять рискованный выпад. Мы узнали, что Черемисинов в определенный день будет сопровождать едущих под американской охраной на место работы власовских солдат. Дорога была мне знакома. Я встал на краю, и когда грузовик подошел, я поднял руку. Я знал, что водителем был русский, который не понимал по-английски и не мог понять приказа сидевшего рядом с ним американского часового и потому он остановится. В тот же момент я вскочил сзади на грузовик и сел рядом с Черемисиновым. Остальные пленные были вокруг нас, и мы могли обменяться нужными сведениями. На следующем углу дороги я постучал по крыше кабины, водитель приостановился, и я соскочил.
К побочным обстоятельствам, затруднявшим наши поездки в Платтлинг, надо прибавить еще и то, что в то время между Мюнхеном и Платтлингом курсировал только один поезд в день, поэтому приходилось ночевать в Платтлинге, что создавало новую проблему. Комендантский час не допускал пребывания на улицах, и единственным местом, где можно было сидеть (я подчеркиваю, именно сидеть), был вокзал. Но провести там ночь становилось пыткой, которая лишала меня не одного сотрудника. Поначалу это звучало как романтика, как авантюра или щекотание нервов, но после первой же ночи такого сидения на вокзале всякая романтика улетучивалась. Некоторые из моих сотрудников просто отказывались сопутствовать мне второй раз. Однако обе женщины, о которых я уже писал, выдерживали и это.
