В короткой и кровавой схватке раздавив массою немцев и разогнав стрельцов, толпа ворвалась в Кремль, ища обидчиков-бояр и сторонников Морозова.
Выждав некоторое время, направился в Кремль и Никита Романов, чтобы утихомирить разбушевавшихся москвичей. На лице его блуждала довольная улыбка. Свершилось.
Зарядье, Варварка, Ангарский двор Утро того же дня
Утром Грауля в Москве встречали уже в Зарядском переулке, что вел к Варварке, где располагался Ангарский двор. В узком месте, набитом гомонящим людом, идущим к торговым рядам или же оттуда, обоз практически встал. И тут возникшие ниоткуда нахрапистые людишки попытались схватить его за сапоги, а коня — за узду, выкрикивая нечто нечленораздельное. Пробовали они всучить Павлу и какие-то бумаги, крича:
— Возьми ужо!
Нескольких ударов плетью хватило для острастки. А когда бывший рядом с Граулем Евстафий, дружинник из карел, освобожденных на Эзеле от галерной скамьи, вытянул вдоль спины последнего дерзкого мужичонку, Грауль выкрикнул, держа руку на кобуре револьвера:
— Неча тут дурковать, убью! Ко двору идите, коли нужда есть!
И приказал Евстафию передать остальным возницам подтянуться, не отставать и ни в коем случае не разрывать обоз на отдельные повозки. Дружинникам было приказано держать руки на кобурах — Павел не забыл давнишнюю провокацию англичан. Мало ли чего можно было ожидать на сей раз?
Пронесло. А у самих ворот Ангарского двора сызнова появились некие личности, по выкрикам которых стало ясно, что это приказчики и доверенные лица купцов, дежурившие тут в ожидании ангарских людей. Понятно, они желали получить дозволение на торговлю с Ангарией, без которого, по их мнению, в Енисейске делать будет нечего.
Отдав уздцы своего коня Евстафию и распихав непрошеных визитеров, Грауль оказался, наконец, внутри ограды, пройдя через калитку. Здесь к нему подскочил статный юноша в распахнутом кафтане с великой радостью на лице — то Есений спешил для доклада. Четыре года назад Грауль забрал его вместе с сестрой Марфушкой с постоялого двора, пожалев сирот, а сегодня Есений служил при дворе помощником управляющего, который начальствовал тут в отсутствие Павла или кого-либо из ангарцев. Управляющий, как и прочие работники двора, были набраны из дворовых людей купцов Кузьмина и Ложкина, осевших сейчас на Эзеле. Получалось, что архангелогородцев и москвичей при дворе было примерно поровну.
— День добрый, батюшка Павел Лукич! — вытянувшись в струнку и сорвав с головы шапку, прокричал Есений.
— Здорово, горлопан! — приобнял парня Грауль. — А ну, шапку надеть, кафтан запахнуть! Теперь доклад!
— Докладаю! — оправившись, гаркнул юноша. — Никодим Иванович к мастеру Федорцу убыли. Насчет новой бани говорити. А ишшо надобно печь перекласть в третьем корпусе гостевого дома. То к Еремею-мастеру, значит.
— Гостей-то сколько? — сощурив глаз, с улыбкой проговорил Павел, поглядывая на вчерашнего пугливого сиротку, отъевшегося на ангарских харчах.
— Так это… — замялся тот и, после недолгой паузы, глядя на отпираемые дворней ворота, выпалил: — Мужеска пола — тридцать душ, женского тако же тридцать и ишшо шесть, а робят малых дюжина, да есть и постарше. Таковых двадцать да ишшо два будет! — и, довольный собою безмерно, смолк.
— А всего-то сколько? — ухмыльнулся ангарец, на что парень смог лишь смущенно опустить плечи, шмыгнув носом.
Махнув рукой, Грауль оборотился к воротам, наблюдая, как первые повозки заезжали внутрь двора. Повозки с гостями. Так здесь называли тех, кто прибывал на Ангарский двор, надеясь на последнюю возможность разрешить свои проблемы. Таковых за осень набралось семь десятков, в основном это были разорившиеся, погрязшие в кабальных долгах ремесленники и мастеровые, приказчики или холопы.
Управляющий двором архангелогородец Никодим Иванович Ложкин, крестник купца Савватия Ложкина, тестя Тимофея Кузьмина, говорил с каждым, кто записывался к нему «на прием». Он, крепко наученный в свое время Граулем, теперь сам определял степень полезности каждого просящего, а потому принимал далеко не всех. А уж тому, кто докажет свою нужность управляющему, тому Никодим рассказывал про Ангарию — Сибирскую Русь, о тамошнем житье-бытье да опосля сего подвигал человеку бумагу-соглашение на подпись, в которой прописывались условия выкупа семьи из кабалы. Подписав такую бумагу, проситель становился гостем — семья его переезжала на двор, в один из корпусов гостевого дома, а по сухости весенней их отправляли к Коломне, откуда начинался водный путь на восток. Некоторые из них оставались на службе в зауральских факториях, в Тобольске, в Томске или иных, остальные же держали путь до Енисейска.
— Принимай новых гостей, Есений! — Павел хлопнул парня по плечу, отчего тот встрепенулся. — Сели их в свободный корпус. Вона, на черном коне, гляди! — показал ангарец на карельца-дружинника. — Это Евстафий, он начальник охраны обоза, с ним и делай дело.
— Нешто иноземцы сызнова? — удивился парень, завязывая на поясе кушак. — Платья немецкие!
— Свеи это, — ответил Грауль, собираясь идти в палаты. — Все, иди работай!
— Слушаю, Павел Лукич! — Есений бросился было к карельцу, да остановился на полпути, заполошный, и прокричал: — Батюшка Павел Лукич!
— Да что еще? — недовольно нахмурившись, ответил Грауль, уже подошедший к широкой лестнице — главному входу в каменные палаты двора.
— На прием записаны купцы…
— После бани и обеда! — махнул рукой Павел, поднимаясь по каменным ступеням в покои, где с горячим сбитнем его уже ожидала раскрасневшаяся Марфа, старшая сестра Есения, вместе с доброй дюжиной людей, встречавших хозяина Ангарского двора.
Отпив сбитня, Павел передал ковшик одной из поварих и отер губы и подбородок расшитым рушником, поданным Марфой.
— Марфуша, — проговорил ангарец, хитро посматривая на девушку. — Знаю я, семнадцатый год тебе минул, вот подарочек мой! Держи!
Приняв небольшую коробочку, девушка еще гуще покраснела и не успела даже поблагодарить дарителя — Грауль уже прошел в открытые двери.
— А ну, Марфушка, показывай! Да что же там?! — нетерпеливо заговорили, вытягивая шеи, старшие дворовые работники. — Не томи уж!
Внутри щелкнувшей защелкой коробочки на кусочке красной парчи лежали золотые серьги с поблескивающими каменьями.
— Ах, Марфушенька! — всплеснула руками старшая подавальщица Ефросинья. — Нешто Павел Лукич тобою прельстился?
Та ничего не ответила, только прикрыла ладонью чело и побежала вниз по ступенькам. Без лишних слов разошлись и остальные — работы было вдоволь.
После того как Грауль с товарищами хорошенько попарился с дороги в баньке, попил чаю и утолил зверский голод, он поднялся в свой кабинет и принялся работать с бумагами. Осмотрел он и список купцов, кои желали торговать в Сибирской Руси. Вологодские, ярославские да тверские все были торговцы.
«Стоит и там дворы открыть», — подумал Павел, раздумывая о недалеком будущем.
Вскоре в дверь постучали — Никодим Иванович Сомов, управляющий двором, осведомился насчет того, примет ли ангарский посол купчишек, что грамотой на дозволение торговли не удовлетворились, а пожелали поговорить с самим хозяином двора. После чего в двери протиснулись первые двое купчин, не пожелавшие уступать друг другу дорогу, а оттого зыркавшие теперь аки коршуны. Следующих Павел принимал уже по одному. Каждый из торговцев был с подарками, которые пришлось принимать, а вот предлагаемые деньги ангарец не брал, брезгливо морщась.
— Злата у меня и так вдоволь, к чему еще и ваше? — махал рукою Грауль. — Вы бы образцов сукна принесли.
Последним зашел Демьян Поздняков, смоленский купец, предлагавший льняное полотно и выделанную кожу. Взамен он хотел купить квасцов для протравы ткани перед крашением, самих красителей, а также посуды стеклянной и металлической да иголок. Поговорив об этом, купец обсудил и дорогу до Енисейска, и количество необходимой провизии, и время в пути, и многое другое. И уже собравшись уходить, вернулся назад и хотел было озадачить подуставшего ангарца очередным вопросом:
— А ишшо, бают, у вас есть… — начал торговец.
— Есть, Демьян… Как по батюшке? — перебил его ангарец.
— Осипов…
— Так вот, Демьян Осипович, возьми у Никодима Ивановича наш каталог — в нем все есть, что на продажу идет. — Павел подался вперед. — А уговор наш знаешь ли?
— Что за уговор? — нахмурился смолянин. — Нешто умаслить надобно?
— Нет! Коли с собою приведешь людишек справных, охочих под княжескую руку уйти, цена будет иной. А то и без платы кой-чего отдадим, — пояснил Павел. — Но об сем говорит не след, токмо ты и верные тебе люди знать должны.
Грауль встал, давая понять, что разговор окончен. Однако купец, заторопившись, все же не преминул задать еще один вопрос:
