— Если с нами что-то случится, Джером скажет Питу, а Пит — ей. Думаю, она почти готова слушать.
— Надо остановить его, пока он не убил еще кого-то.
Наверное, сейчас он именно и занят тем, что кого-то убивает, думает Ходжес.
— Остановим.
Миля за милей остается позади. Ходжес вынужден сбросить скорость до пятидесяти, а когда чувствует, что «экспедишн» немного пританцовывает на снежной волне, поднятой двойной фурой «Уолмарта», — то и до сорока пяти. Миновал третий час, и свет снежного дня медленно блекнет, но тут Холли снова говорит:
— Спасибо.
Он быстро, вопросительно оглядывается на нее.
— За то, что не заставил умолять, чтобы взял меня с собой.
— Я же делаю именно то, что посоветовал бы твой терапевт, — говорит Ходжес. — Завершаю начатое.
— Ты шутишь? Вот никогда не пойму, когда ты шутишь. У тебя очень странное чувство юмора, Билл.
— Не шучу! Это наше дело, Холли. И больше ничье.
Из белой мглы виднеется зеленый свет: дорожный знак.
— ВШ-79, — читает Холли. — Наш поворот.
— Слава Тебе, Господи, — говорит Ходжес. — Не выношу эти шоссейные переезды даже при солнечной погоде.
26
«Гараж Тёрстона», если верить айпаду Холли, расположен в пятнадцати милях на восток вдоль внутриштатного шоссе — но доезжают они туда только через полчаса. «Экспедишн» легко катит по заснеженной дороге, но сейчас поднимается ветер, который обещает превратиться в шквальный до восьми вечера, как говорит радио, — а когда порывы бросают через дорогу снежную завесу, Ходжес снижает скорость до пятнадцати миль в час, пока снова становится видно.
Когда он заворачивает возле большой вывески «Шелл», у Холли звонит телефон.
— Разберись с этим, — говорит он. — А я мигом.
Ходжес выходит из машины, крепко придерживая шляпу, чтобы её не сдуло. Ветер стреляет снежными очередями, поднимает и прижимает к шее воротник пальто, когда Ходжес по снегу бредет к заведению. Вся средняя часть туловища пульсирует от боли: ощущение такое, словно он наглотался углей от костра. Возле бензоколонок и рядом на парковке — никого и ничего, кроме «экспедишна» с работающим двигателем. Снегоуборочные машины уехали: их ждет долгая рабочая ночь и немалый заработок, ведь первая крупная буря этого года уже неистовствует.
На какое-то жуткое мгновение Ходжесуі кажется, что за кассой стоит Библиотечный Эл: такая же зеленая рабочая одежда, и волосы белые, как попкорн, высовывается из-под шапки с надписью «Джон Дир».
— Что привело вас сюда в такой безумный день? — спрашивает старик, и тогда смотрит за спину Ходжесу. — Или это уже вечер?
— Немного и того, и другого, — говорит Ходжес. Болтать времени нет: сейчас в городе, возможно, какие-то дети прыгают из окон или пьют опасные таблетки, — но именно так дело делается. — Вы будете мистер Тёрстон?
— Как есть — живой и настоящий! Вижу, вы не стали заправляться, я уж было подумал, что вы меня грабить надумали, но у вас вид для этого слишком состоятельный. Вы городской, да?
— Да, — говорит Ходжес. — И немного спешу.
— Городские — они всегда так! — Тёрстон откладывает «Филд энд Стрим», который только что читал. — И что же вам надо? Дорогу спросить? Ну, дружище, надеюсь, вы хоть недалеко, тут такое наклевывается....
— Да надеюсь, что недалеко. Охотничий лагерь — называется «Головы и шкуры». Слышали о таком?
— А то, — говорит Тёрстон. — Доковский, рядом с «Большим Бобом». Они тут всегда свои «ягуары» с «поршами» заправляют. — Это слово «порши» в его речи приобретает уютное сходство то ли с ковшами, то ли с хрущами. — А сейчас там ну совсем никого. Охотничий сезон заканчивается восьмого декабря, если с луком. А с ружьем — так вообще он до конца ноября, а эти доки с ружьями всегда ходят, здоровыми. Видимо, думают, что в Африку приехали.
— Сегодня до нас здесь никто не останавливался? Может, на старой машине с краской, под которой грунтовку видно?
— Да нет.
Из гаражного отсека выходит парень, вытирая руки о тряпочку.
— Я видел машину, дед. «Шевроля». Я в то время на улице болтал с Пауком Уиллисом, и она проехала. — Он обращает внимание на Ходжеса. — Я ее запомнил, потому что туда мало кто ездит, и машина не была таким снегоходом, как ваша.
— Подскажете, как до этого лагеря доехать?
— Куда проще, — говорит Тёрстон. — По крайней мере, при хорошей погоде. Едете туда, куда сейчас ехали, где-то так... — Он обращается к внуку: — Что скажешь, Дуэйн? Три мили?
— Да скорее четыре, — говорит Дуэйн.
— Ну, выведем среднее — пусть будет три с половиной, — говорит Тёрстон. — Увидите два красных столба слева. Они высокие, футов по шесть, но смотрите внимательно, потому что государственный снегоуборщик здесь уже дважды проехал, и хорошенько их присыпал, и их там, может, совсем не видно. И там придется через сугроб лезть, понимаете. Разве что вы со своей лопатой…
— Да, пожалуй, проедем, — говорит Ходжес.
— Ну да, вероятно: у вас внедорожник, ничего с ним не случится, потому что снег еще мягкий. Ну, одним словом, оттуда проехать еще милю или две, а там развилка. По одну сторону дорога к «Большому Бобу», а по вторую — в «Головы и шкуры». Не помню, какая куда, но там будет написано.
— Да, есть стрелки, — говорит Дуэйн. — «Большой Боб» справа, а «Головы и шкуры» слева. Я это знаю, потому что в прошлом году в октябре чинил крышу Большому Бобу Роуэну. У вас, мистер, видимо, что-то очень важное — чтобы в такой день туда ехать.
— Как вы думаете, я на своей машине там проеду?
— Конечно, — уверяет Дуэйн. — Сейчас деревья большую часть снега задерживают, а там до озера под горку. Тот отрезок, может, чуть сложнее.
Ходжес достает из заднего кармана кошелек (Боже мой, даже от этого больно!) и вытягивает полицейское удостоверение со штампом «На пенсии», а также визитки «Найдем и сохраним» и кладет все это на кассу:
— Господа, можете хранить тайну?
Те кивают, у них глаза горят любопытством.
— Должен повестку в суд передать, понятно? Это гражданское дело, и на кону семизначная сумма. Тот человек, который мимо вас проезжал на драном «шеви», — доктор по имени Феликс Бэбино.
— Мы его каждый ноябрь видим, — говорит дед Тёрстон. — У него такие амбиции, знаете ли, — всегда через губу с тобой разговаривает. Но он водит «бумер».
— Сегодня он водит то, до чего могут дотянуться руки, — говорит Ходжес. — И если до полуночи все не разрулю, дело закроется и одну бедную пожилую женщину лишат денег.
— Врачебная халатность? — спрашивает Дуэйн.
— Не очень хочу рассказывать, но вот за этим я туда и еду.
Вы это запомните, думает Ходжес. И имя Бэбино тоже.
Старик говорит:
— Тут у нас на заднем дворе есть парочка снегоходов. Могу вам одолжить, если хотите: у «Арктик Кэт» большое лобовое стекло. Ехать будет холодновато, зато точно обратно вернетесь!
Ходжеса такое предложение трогает — еще и от совершенно незнакомого человека, — но он качает головой. Снегоход — тварь шумная. Он считает, что тот, кто сейчас сидит в «Головах и шкурах» — Брейди или Бэбино, или какая-то их причудливая смесь, — знает, что он приедет. Ходжесу может сыграть на руку только то, что тот не знает, когда именно.
— Мы с напарницей поедем туда, — говорит он. — А уж как добраться оттуда, потом подумаем.
— Мы молчим, да? — говорит Дуэйн и прикладывает палец к улыбающимся губам.
— Точно! А можно будет кому-то позвонить, если мы застрянем?
— Звоните прямо сюда. — Тёрстон дает ему карточку с пластикового подноса, что возле кассы. — Я пришлю или Дуэйна, или Паука Уиллиса. Только не очень поздней ночью, и я за это сороковку попрошу — если речь идет о миллионах, то вы, видимо, можете себе это позволить?
— Здесь мобильные работают?
— Пять палочек даже в плохую погоду, — говорит Дуэйн. — У южного берега озера вышка стоит.
— Хорошо это знать. Спасибо! Спасибо вам обоим!
Он собирается уходить, но тут старик говорит:
— У вас шапка не на эту погоду. Возьмите эту. — И дает ему вязаную шапочку с большим оранжевым помпоном. — Вот только с обувью помочь не могу...
Ходжес благодарит, берет шапку, снимает свою шляпу-федору и кладет на кассу. Ощущение такое, будто в той шляпе неудача и оставить её здесь — правильное решение.
— Эквивалентный обмен, — говорит он.
Оба Тёрстона улыбаются — у внука зубов значительно больше.
— Хорошо, — говорит старик, — но вы на все сто уверены, что хотите ехать на озеро, мистер... — он бросает взгляд на визитку «Найдем и сохраним», — мистер Ходжес? У вас вид немного больной.
— Бронхит, — говорит Ходжес. — Каждую зиму досаждает. Спасибо вам обоим, благодарю. А если доктор Бэбино вдруг здесь появится...
— Здороваться не будем, — говорит Тёрстон. — Очень уж он воображала.
Ходжес идет к двери — и вдруг ниоткуда накатывает такая боль, которую он не испытывал никогда в жизни, пробирает от живота до горла. Как будто в него попали огненной стрелой. Он останавливается.
