Алиса набычилась:
— Мог бы и поддержать зятя.
Керис обратила внимание, что сестра все больше становится похожа на Петрониллу. Хотя ей всего двадцать один год, а тетке вдвое больше, в глаза бросаются те же поджатые губы, тот же недовольный взгляд. Она как-то заматерела, грудь натянула лиф платья, как ветер паруса. Эдмунд строго посмотрел на дочь.
— Основанием для таких решений служат не семейные связи. Тот факт, что Элфрик мой зять, не поможет его мосту стоять ровно.
Керис знала, что в подобных вопросах отец принципиален. Он был убежден, что дело нужно иметь с самым надежным поставщиком, а на работу брать лучшего мастера, невзирая на дружеские или семейные отношения. «Тот, кто окружает себя лизоблюдами, на самом деле не очень верит в себя, — говорил Суконщик. — А если человек не верит в себя, как же я могу в него поверить?»
Петронилла пристально посмотрела на брата и спросила:
— А на каком же основании будет принято решение? Ты уже наверняка все продумал.
— Аббатство и гильдия рассмотрят предложения Элфрика и Мерфина, хотя можно подготовить и другие, — не задумываясь ответил Суконщик. — Все придется начертить и просчитать. Это сделают другие строители.
— Никогда не слышала ничего подобного, — пробормотала Алиса. — Как состязание лучников. Элфрик — строитель аббатства. Он должен получить эту работу.
Отец не обратил на ее слова никакого внимания.
— Потом все строители побеседуют с членами приходской гильдии. И только потом… — Эдмунд посмотрел на Годвина, который делал вид, будто не замечает, что его лишают права принимать единоличное решение. — И только потом аббат примет свое решение.
Собрание проходило на главной улице, в здании гильдии с каменным сводчатым подвалом и деревянной надстройкой, увенчанной черепичной крышей с двумя каминными трубами. В подвале располагалась кухня на случай банкетов, тюрьма и помещение для констебля. Зал был просторным, как церковь, — сто футов в длину и тридцать в ширину. В одном конце разместили часовню. Поскольку длинные бревна на всю ширину крыши являлись редкостью и стоили дорого, пространство делил ряд деревянных колонн, поддерживавших потолочные балки.
Это непритязательное здание построили из дешевых материалов, не то что собор, но, как часто говорил Эдмунд, деньги, которые здесь зарабатывали, шли на лепнину и витражи храма. Место встреч членов гильдии отличалось не роскошью, а удобством. На стенах шпалеры, окна застеклены, зимой дом отапливали два огромных камина. А когда дела шли хорошо, подаваемые здесь блюда не грех было поставить и на королевский стол.
Приходскую гильдию основали несколько сот лет назад, когда Кингсбридж являлся еще совсем маленьким городом. Тогда несколько торговцев решили собрать деньги на убранство собора. Но, встречаясь, они неизбежно принимались обсуждать общие заботы, и вскоре сбор средств отступил на второй план. С самого начала тон в гильдии задавали торговцы шерстью, поэтому в конце зала стояли огромные весы и эталон мешка в 364 фунта. Когда Кингсбридж разросся, появились и другие ремесленные гильдии — плотников, каменщиков, пивоваров, кузнецов, — но самые видные их члены непременно входили в состав приходской гильдии, сохранявшей главенствующее положение. Она стала аналогом торговых гильдий, хозяйничавших во многих английских городах, хотя и с меньшими полномочиями.
Мерфин никогда не присутствовал ни на собраниях, ни на банкетах, хотя несколько раз бывал в гильдии по менее интересным поводам. Он любил задирать голову и изучать сложную геометрию балок, пытаясь разобраться, как вес широкой крыши, словно в воронку, стекает по нескольким тонким деревянным колоннам. В основном все казалось ему разумным, кроме пары деревянных деталей, которые молодой человек счел ненужными или даже лишними — они переносили вес на слабые элементы. Ведь никто толком не знал, почему здание стоит прочно. Строители руководствовались инстинктом и опытом и иногда совершали ошибки.
Но в этот вечер Фитцджеральд слишком волновался, чтобы по достоинству оценить работу своих предшественников. Гильдия должна вынести вердикт относительно моста. Его чертежи намного лучше Элфриковых. Но способны ли это понять члены гильдии?
У конкурента имелось большое преимущество — чертежный настил. Мерфин тоже мог бы попросить у Годвина разрешения работать на чердаке, но, опасаясь дальнейших козней бывшего наставника, нашел другой выход: натянул на деревянную раму большой пергамент и выполнил чертеж пером и чернилами. Это оказалось ему даже на руку, так как он принес работу с собой и все члены гильдии могли ее видеть, а закорючки Элфрика остались у них лишь в памяти.
Молодой архитектор закрепил раму в торце зала на треноге, которую специально сконструировал, так что чертеж бросался в глаза всем входившим, хотя большинство уже видели его за последние несколько дней по крайней мере один раз. Члены гильдии также ходили на чердак смотреть чертежи Элфрика. Мерфину казалось, что большинство предпочитают его мост, хотя некоторые опасались отдавать преимущество молодому мастеру, отвергая опытного. Многие держали свое мнение при себе.
По мере того как зал заполнялся — в основном мужчинами, — нарастал гул. Все приоделись, как в церковь: мужчины, несмотря на теплый летний день, надели дорогие суконные плащи, а женщины — красивые головные уборы. Хотя женщины занимали более низкое по сравнению с мужчинами положение и только ленивый не язвил по поводу их деловых качеств, в действительности некоторые самые влиятельные горожане носили юбки. К таковым относилась мать Сесилия — она сидела впереди со своей помощницей Старушкой Юлией. Пришла и Керис — все признавали, что она правая рука Эдмунда. Мерфин подсел к ней на скамью и с удовольствием прижался боком. Все жители города, ведшие торговлю, даже монахи, обязаны были вступить в гильдию, остальные могли торговать лишь в рыночные дни.
Когда торговец умирал, обычно его дело продолжала вдова. Бетти Бакстер стала самым известным пекарем; Сара Трактирщица содержала постоялый двор «Остролист». Трудно и жестоко запретить таким женщинам зарабатывать на жизнь. Намного проще принять их в гильдию.
Обыкновенно на таких собраниях, сидя на подиуме в большом деревянном кресле, председательствовал Эдмунд. Однако сегодня сюда поставили два кресла. В одно уселся олдермен, предложив второе Годвину. Аббата сопровождали все старшие монахи, и бывший подмастерье с радостью увидел среди них Томаса. В свите также был Филемон, долговязый, неуклюжий, и Мерфин удивился, зачем это настоятель взял его с собой.
Аббат пришел обиженный на весь мир. Открывая собрание, Эдмунд благоразумно признал, что мост находится в ведении аббата и окончательный выбор за ним, но все знали, что на самом деле олдермен, устроив собрание, вырвал решение из рук Годвина. Если собравшиеся придут сегодня к единому мнению, аббату будет очень сложно отмахнуться от их точки зрения в этом не религиозном, а скорее денежном вопросе. Эдмунд предложил перед началом собрания помолиться, и Годвин, конечно, не мог отказать, но, понимая, что его обошли, держался так, как будто в зале чем-то воняет. Потом Суконщик встал:
— Мы имеем два чертежа — Элфрика и Мерфина. При подсчете расходов оба использовали один метод.
— Еще бы. Он всему научился у меня, — вставил Элфрик.
Старики рассмеялись. Это была правда. Существовали формулы для подсчета расхода материалов на квадратный фут стены, на кубический ярд фундамента, на фут потолочных перекрытий, а также для более сложных арок и сводов, и ими пользовались все строители, хотя и с индивидуальными отличиями. Расчеты для моста были сложными, хотя не сложнее, чем для здания церкви. Олдермен продолжил:
— Они взаимно перепроверили расчеты друг друга, так что тут все ясно.
— Конечно, ясно! Все строители приплюсовывают потом одну и туже сумму! — крикнул Эдвард Мясник.
Раздался громкий смех. Мужчины любили Эдварда за остроумие, а женщины — за красоту и томные карие глаза. За это же его не всегда любила жена, прекрасно знавшая о похождениях мужа и недавно приласкавшая сластолюбца его же собственным огромным ножом — левая рука мясника еще была на перевязи.
— Мост Элфрика обойдется в двести восемьдесят пять фунтов, — зачитал Эдмунд, когда смех затих. — Мерфин вышел на триста семь. Разница, как большинство из вас подсчитали куда быстрее меня, составляет двадцать два фунта.
Снова послышались смешки: Суконщика часто поддразнивали, что за него все считает Керис. Он пользовался римскими цифрами и никак не мог привыкнуть к новым арабским, при помощи которых считать было намного проще.
— Двадцать два фунта — большие деньги, — покачал головой Билл Уоткин, лысина которого напоминала монашескую тонзуру.
