— Он тоже. Ты же слышала, Лэнгли даже не выходит в город.
— Но Томас имеет определенное положение — он помощник ризничего, принимает решения, что-то делает.
— У Лорины есть дети.
— Именно! Мужчина отвечает за самое важное здание в округе, а женщина прикована к детям.
— У королевы Изабеллы четверо детей, и какое-то время она пользовалась огромным влиянием в Европе.
— Для этого ей сначала пришлось избавиться от мужа.
До дома Керис дошли молча. Девушка поняла, что они опять ссорятся, и опять из-за брака. Мерфин отвернулся:
— Я пообедаю в «Колоколе».
Это был постоялый двор отца Бесси.
— Ладно, — уныло ответила Керис.
Когда Мерфин отошел, девушка окликнула его:
— Лорине было бы лучше, если бы она в свое время не вышла замуж.
Фитцджеральд бросил через плечо:
— А что ей оставалось?
Вот в этом-то и штука, обиженно думала Суконщица, заходя в дом. Что остается женщине?
Никого не было. Эдмунд и Петронилла на банкете, а слуги после обеда ушли. Только Скрэп лениво помахала хвостом, здороваясь с хозяйкой. Та рассеянно потрепала ее по загривку и задумчиво села за стол в зале.
Все женщины христианского мира хотят одного — выйти замуж за любимого человека. Почему же ее это так пугает? Откуда страх? Точно не от матери. Роза лишь хотела быть хорошей женой Эдмунду. Верила мужским проповедям о предназначении женщин. Ее воззрения смущали Керис, и хотя Эдмунд никогда не жаловался, девушка подозревала, что они тяготят и его. Суконщица больше уважала сильную, хоть и противную тетку Петрониллу, чем покорную мать.
Но даже Петронилла позволяет мужчинам распоряжаться ее жизнью. Долгие годы помогала своему отцу карабкаться по социальной лестнице, пока он не стал олдерменом Кингсбриджа. Из всех ее чувств самым сильным была обида: на графа Роланда — за то, что ее бросил, и на мужа — за то, что умер. Оставшись вдовой, тетка посвятила себя Годвину.
Королева Изабелла из той же породы. Свергла мужа, короля Эдуарда II, но в результате бразды правления Англией перехватил ее любовник, Роджер Мортимер. А потом подросший сын почувствовал в себе силы и потеснил выскочку.
«Что же мне делать, — думала Керис, — проживать свою жизнь через мужчин?» Отец хотел, чтобы дочь помогала ему в суконном деле. Или ей заняться делом Мерфина — помогать заключать договоры на постройку церквей и мостов, все больше, больше, пока он не станет самым богатым и важным строителем Англии?
От мыслей отвлек стук в дверь, и в комнату впорхнула птичка — мать Сесилия.
— Добрый день! — удивилась Керис. — А я только что думала, действительно ли участь всех женщин проживать свою жизнь через мужчин. И тут вы, живой пример обратного.
— Ты не совсем права, — ласково улыбнулась Сесилия. — Я живу Иисусом Христом, а Он тоже мужчина, хотя и Бог.
Девушка не была уверена, что это одно и то же. Гостеприимно открыла буфет и достала небольшой бочонок лучшего вина:
— Не хотите ли рейнского вина отца?
— Чуть-чуть, с водой.
Хозяйка налила до половины две кружки вина, разбавив его водой из кувшина.
— Отец с тетей на банкете.
— Знаю, но я пришла к тебе.
Керис уже догадалась. Настоятельница не ходила в гости просто так. Сесилия отпила вина и продолжила:
— Я думала о тебе, о том, как ты повела себя, когда рухнул мост.
— Я сделала что-то не так?
— Напротив. Все делала замечательно. Мягко, но твердо обращалась с пострадавшими, выполняла мои указания, но и сама соображала. На меня это произвело сильное впечатление.
— Спасибо.
— И ты не то что радовалась, нет, но получала удовлетворение от работы.
— Люди оказались в беде, а мы приносили им облегчение; что же может дать большее удовлетворение?
— Я прекрасно понимаю эти чувства, поэтому и стала монахиней.
Керис начинала ее понимать.
— Не могу провести жизнь в аббатстве.
— Проявленная тобою прирожденная способность ухаживать за больными — далеко не все. Когда только начали приносить в собор людей, я задумалась, кто же так решил. Мне ответили — Керис, дочь Суконщика.
— Но это было очевидно.
— Да, тебе. — Сесилия посерьезнела. — Организаторский талант дается немногим. Я знаю, у меня он есть, и вижу его в других. Когда все вокруг в смятении, панике, ужасе, ты и я можем все организовать.
Девушка понимала, что настоятельница права, и неохотно ответила:
— Ну, предположим.
— Я наблюдала за тобой десять лет, со дня смерти твоей матери.
— Вы утешали ее в болезни.
— И уже тогда знала, что из тебя выйдет необычная женщина. Мои предчувствия подтвердились, когда ты пришла в монастырскую школу. Теперь тебе двадцать. В этом возрасте нельзя не задумываться о том, что делать в жизни. Мне кажется, у Бога есть для тебя работа.
— Откуда вы знаете, что думает Бог?
Аббатиса вздернула подбородок.
— Если кто-то в городе задает мне подобный вопрос, я велю человеку стать на колени и молить о прощении. Но ты говоришь искренне, поэтому отвечу. Я знаю, что думает Бог, поскольку принимаю учение Его Церкви. И убеждена, Он хочет, чтобы ты стала монахиней.
— Я слишком люблю мужчин.
— Эта проблема была известна и мне в молодости, но, поверь, ее острота уменьшается с каждым годом.
— Не смогу жить по указке.
— Не становись бегинкой.
— Кто это?
— Сестры, не признающие никаких правил и считающие свои обеты временными. Живут общинами, обрабатывают землю, выращивают скотину и не хотят, чтобы ими правили мужчины.
Керис всегда было интересно слушать про женщин, которые не признают никаких правил.
— И где же они живут?
— В основном в Нидерландах. Их глава Маргарита Порет написала книгу под названием «Зеркало простых душ».
— Мне бы хотелось ее прочесть.
— Об этом не может быть и речи. Бегинки были осуждены Церковью за так называемую ересь свободного духа — они верят, что мы можем достигнуть духовного совершенства здесь, на земле.
— Духовного совершенства? А что это такое? Это же просто слова.
— Если не откроешь разум Богу, никогда этого не поймешь.
— Простите, мать Сесилия, но всякий раз, когда я слышу про Бога от людей, думаю: люди грешны и правда может оказаться совсем другой.
— Но как может ошибаться Церковь?
— Однако мусульмане верят иначе.
— Язычники!
— А они называют неверными нас — это то же самое. А Буонавентура Кароли говорит, что в мире больше мусульман, чем христиан. Значит, одна из Церквей не права.
— Осторожнее, — покачала головой монахиня. — Не то страсть к спорам доведет тебя до святотатства.
— Простите, мать Сесилия.
Суконщица знала, что монахине даже нравится с ней полемизировать, но всегда наступал момент, когда настоятельница прекращала спор и начинала проповедовать, и Керис приходилось отступать. После этого девушка чувствовала себя слегка обманутой. Гостья встала.
— Я знаю, что не могу заставить тебя, но решила поделиться своими соображениями. Тебе лучше всего поступить в наш монастырь и посвятить жизнь святому делу исцеления. Спасибо за вино.
Когда Сесилия уходила, Керис спросила:
— А что случилось с Маргаритой Порет? Она жива?
— Нет. Ее сожгли на костре. — И настоятельница ушла.
Дочь Эдмунда смотрела на захлопнувшуюся дверь. Жизнь женщины — это дом, в котором все двери закрыты: она не может стать подмастерьем, не может учиться в университете, не может быть священником или врачом, не может стрелять из лука или воевать и не может выйти замуж, не покорившись власти мужа.
Интересно, что сейчас делает Мерфин? Может, с ним за столом сидит Бесси? Смотрит, как он пьет эль ее отца, и призывно улыбается, одернув платье, чтобы подчеркнуть красивую грудь? А может, Фитцджеральд развлекает ее смешными историями, а Белл раздвигает губы, показывает зубы и запрокидывает голову, чтобы он оценил мягкую белую шею? Или говорит с ее отцом Полом, уважительно и заинтересованно расспрашивая о деле, и потом тот скажет дочери, что Мерфин — хороший выбор, милый молодой человек? Или строитель напился и обнял Бесси за талию, положил руку на бедро?.. Слезы навернулись у нее на глаза. Лучшего в городе юношу отдала трактирщице. Зачем она такое с собой делает?
В эту минуту вошел Мерфин. Она смотрела на него через завесу слез. Все плыло перед глазами, девушка не могла разглядеть выражения его лица. Пришел ли он с миром или сейчас накинется и даст волю гневу, почерпнув мужества в нескольких кружках эля? Керис нерешительно встала, а юноша закрыл дверь и медленно подошел:
— Что бы ты ни несла, я все равно тебя люблю.
Суконщица бросилась ему на шею и разрыдалась. Фитцджеральд молча гладил ее по голове — только это и было нужно. Потом они начали целоваться. Девушка почувствовала знакомый голод, но сильнее. Все стало иначе — она хотела, чтобы их любовь получила какое-то новое выражение.
