соображения насчет того, кто мог бы написать такое письмо вашему отцу.
Жак Рено взял письмо, быстро пробежал его, и краска залила его лицо.
— Оно адресовано отцу? — взволнованно спросил он. Голос его дрожал от возмущения.
— Да. Мы нашли письмо в кармане, в его плаще.
— А… — Он осекся, метнув взгляд на мадам Рено.
Следователь понял, что он хотел спросить, и ответил:
— Пока — нет. Не догадываетесь ли вы, кто автор письма?
— Нет, понятия не имею.
Мосье Отэ вздохнул:
— Невероятно загадочное дело. Ну что ж, отложим пока письмо. Итак, на чем мы остановились? Ах да, орудие убийства. Боюсь невольно причинить вам боль, мосье Рено. Я знаю, вы подарили этот нож вашей матушке. Очень печально… просто ужасно…
Жак Рено подался вперед. Его лицо, пылавшее, когда он читал письмо, теперь стало белым как мел.
— Вы говорите… отец был… был убит ножом из авиационной стали? Нет, невозможно! Это же маленький, почти игрушечный ножик!
— Увы, мосье Рено, такова горькая правда! Этот игрушечный ножик оказался прекрасным оружием. Остер как бритва, а черенок так удобно ложится в руку.
— Где он? Можно мне посмотреть? Он что, все еще в… теле?
— О нет, конечно. Его вынули. Вы действительно хотите посмотреть? Чтобы удостовериться? Что ж, это возможно, хотя мадам Рено его уже опознала. Мосье Бекс, могу я вас побеспокоить?
— Конечно. Я тотчас схожу за ним.
— Может быть, лучше проводить мосье Рено в сарай? — вкрадчиво предложил Жиро. — Он, вероятно, захочет увидеть отца.
Молодой человек содрогнулся и отчаянно замотал головой. Следователь, который всегда был не прочь досадить Жиро, ответил:
— Пока не надо… потом, может быть. Мосье Бекс, будьте так любезны, принесите сюда нож.
Комиссар вышел из гостиной. Стонор подошел к Жаку и стиснул его плечо. Пуаро поднялся и стал передвигать подсвечники, стоявшие не совсем симметрично, — они давно уже не давали ему покоя. Следователь снова и снова перечитывал таинственное любовное послание в надежде найти подтверждение своей первоначальной версии — убийство на почве ревности.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась и в гостиную ворвался комиссар.
— Господин следователь! Господин следователь!
— Ну? В чем дело?
— Ножа там нет!
— Как это — нет?
— Исчез. Испарился. Стеклянная банка, в которой он лежал, пуста!
— Что? — закричал я. — Не может быть! Ведь сегодня утром я видел… — Слова замерли у меня на языке.
Все, кто был в гостиной, уставились на меня.
— Что вы такое говорите? — вскричал комиссар. — Сегодня утром?
— Я видел его там сегодня утром, — сказал я медленно. — Около полутора часов назад, если говорить более точно.
— Стало быть, вы входили в сарай? Где вы взяли ключ?
— Попросил у полицейского.
— И вы входили туда? Зачем?
Я замялся было, но потом решил, что самое лучшее, что я могу сделать, — это чистосердечно признаться во всем.
— Мосье Отэ, — заявил я, — я совершил серьезный проступок и теперь считаю своим долгом покаяться в нем и просить вашего снисхождения.
— Да говорите же, мосье.
— Дело в том, что, — начал я, ощущая непреодолимое желание провалиться сквозь землю, — я встретил девушку, мою знакомую. Ей очень хотелось увидеть все собственными глазами, и я… ну, в общем, я взял ключ и показал ей покойного мосье Рено.
— О! — воскликнул следователь вне себя от негодования. — Вы действительно совершили серьезный проступок, капитан Гастингс. Это грубейшее нарушение! Как вы могли на это решиться!
— Знаю, — смиренно сказал я. — И готов выслушать самое суровое осуждение.
— Надеюсь, не вы пригласили приехать сюда эту девушку?
— Конечно, нет. Я встретил ее совершенно случайно. Она англичанка, а сейчас живет здесь, в Мерлинвиле, но я об этом ничего не знал, пока сегодня утром нечаянно не встретился с ней.
— Ну, ладно, ладно, — сказал следователь, смягчаясь. — Конечно, это против всяких правил, но девушка, должно быть, молода и недурна собою. Ах, молодость, молодость! — меланхолически вздохнул он.
Но комиссар, менее романтическая личность, и не думал отступать:
— Но разве вы не заперли дверь на замок, когда уходили?
— В том-то и дело, — нехотя признался я. — Не могу этого себе простить. Моей приятельнице стало дурно, она чуть было не потеряла сознание. Я дал ей бренди с водой и настоял на том, чтобы проводить ее обратно в город. В волнении я забыл запереть дверь и спохватился, только когда вернулся на виллу.
— Стало быть, минут двадцать, по крайней мере… — проговорил комиссар медленно и не закончил фразы, ибо и так было ясно, что он думает по этому поводу.
— Совершенно верно, — сказал я.
— Двадцать минут, — многозначительно повторил комиссар.
— Прискорбно, — сказал мосье Отэ, снова становясь суровым. — Неслыханно!
Тут внезапно вмешался мосье Жиро:
— Вы считаете, что это прискорбно?
— Конечно.
— А я считаю, что превосходно, — заявил мосье Жиро.
Вот уж в ком не рассчитывал найти союзника!
— Вы говорите «превосходно», мосье Жиро? — переспросил следователь, искоса бросая на сыщика недоверчивый взгляд.
— Вот именно.
— Это почему же, позвольте полюбопытствовать?
— Потому что теперь нам известно, что убийца или его сообщник всего час назад еще находился здесь, рядом. Странно будет, если мы, зная это, не схватим его в самом скором времени. — Мосье Жиро говорил решительно и безапелляционно. — Он сильно рисковал, стараясь заполучить нож. Возможно, опасался, что на нем остались отпечатки пальцев.
Пуаро повернулся к Бексу:
— Вы ведь говорили, что их нет?
Жиро пожал плечами.
— Видимо, убийца не был в этом уверен.
Пуаро взглянул на него.
— Ошибаетесь, мосье Жиро. Убийца был в перчатках. Значит, он-то был уверен, что отпечатков на ноже нет.
— Я же не утверждаю, что нож взял сам убийца. Возможно, это был его сообщник, который про перчатки и не знал.
Помощник следователя собирал со стола бумаги. Мосье Отэ обратился к нам:
— Итак, мы свою работу выполнили. Может быть, мосье Рено, вы желаете, чтобы вам зачитали ваши показания. Я намеренно придерживался неофициального тона, насколько, разумеется, позволительно при судебном разбирательстве. Меня обвиняют в либерализме, но я готов снова подтвердить: мои методы оправдывают себя. Теперь это дело в руках нашего талантливого, нашего прославленного мосье Жиро. Тут уж он, без сомнения, покажет, на что способен. Право, я удивлен, что убийцы до сих пор гуляют на свободе! Мадам, позвольте еще раз выразить вам мои искренние соболезнования. Мосье, желаю вам всего наилучшего.
И следователь отбыл в сопровождении помощника и комиссара полиции.
Пуаро вытащил свои часы-луковицу.
— Давайте, мой друг, вернемся в гостиницу и пообедаем, — сказал он. — А вы подробно расскажете мне о ваших утренних безрассудствах. Никто не обращает на нас внимания, и мы можем уйти не прощаясь.
Мы тихо вышли из комнаты.
