— Потому что царские инженеры нам морды не били.
Он чуть усмехнулся:
— И что отсюда следует, дорогой? Только одно: эти служить будут особенно преданно… Мижду нами говоря, использовав сейчас их знания, мы потом, как любит говорить Ильич, «чик-чик — и отрежем!». Это о них… Теперь о тебе. Могу посоветовать одно: поменьше связей с оппозицией.
Они доживают в партии. Теперь партия бдительно будет смотреть за своими членами. Мы с Ильичем тут проработали одно постановление. Почитай для самообразования… — Он протянул мне листок. Это было Постановление ЦК с грифом «Секретно».
Всех членов партии под страхом исключения из партии обязывали информировать ОГПУ о всех «непартийных» разговорах и партийных оппозициях. Короче, обязывали доносить на своих товарищей по партии!
Вот так Коба вместе с Ильичем включили нашу Лубянку в борьбу внутри партии.
Страна не знала лица того, кто уже руководил ею
Итак, Ильич мог быть доволен. Выстроена новая партия и создана новая реальность — сила нового большинства. Теперь если кто-то из ворчливых кремлевских бояр смел не подчиниться этому большинству, его могли изгнать из партии на основании партийного закона — ленинского запрета фракций. Хотя тогда невозможно было в это поверить. Так сильна была в нас вера в великую неприкосновенность наших священных коров — старых партийцев.
Но рядом с новой партией возник новехонький карательный аппарат. И не только новая партия, но и этот беспощадный карательный аппарат всецело подчинялся теперь Ильичу… и Кобе.
Наконец-то вчерашние вожди Октября поняли, что произошло в тиши кабинета Кобы. Пока Троцкий и все они отдыхали на курортах или красовались на трибунах и яростно бились в партийных дискуссиях, Коба тихонечко сделал свое дело.
Парадокс: мой рябой друг, не очень грамотно, с акцентом говоривший по-русски, по— прежнему был неизвестен гражданам. Страна не знала лица того, кто уже руководил ею. Между тем всякому гражданину от мала до велика был знаком великолепный профиль Льва, его львиная грива. Над письменным столом у партийной молодежи непременно висел портрет Троцкого в военном френче. Но теперь кумир становился безвластен. И вместе с ним лишились власти все другие партийные знаменитости — Зиновьев, Каменев, Бухарин, чьи портреты бесконечно печатали газеты, чьи лица знал каждый партиец.
Безвластные кумиры поняли ситуацию, но, увы, поздновато.
И вот в этот момент заболел Ильич…
О его болезни я услышал совершенно случайно. Так засекречена вначале была информация о ней.
Подарок Ильичу
Случилось это в один из мартовских дней 1923 года. Меня срочно вызвали в Коминтерн.
Тогда Коминтерн продолжал осуществлять упрямую ленинскую мечту — сделать красной Германию. Родина Маркса оставалась вожделенной целью Ильича. Знакомый хаос по-прежнему царил в обнищавшей, тяжело переживавшей позор поражения Германии. По всей стране действовали хорошо организованные группы крайних левых. Все это время к ним ездили ленинские эмиссары Елена Стасова, Карл Радек и Бела Кун. Готовили восстание. Ездил туда и я, как и прежде, отвозил немецким «левакам» деньги и драгоценности.
В тот день в кабинете Пятницкого я застал Куусинена — главу финских коммунистов. Я хорошо знал этого лысенького финна. В Финляндии в 1917–1918 годах разгорелась жестокая гражданская война. Сначала верх взяли отряды наших «красных» финнов. Потом белофинны победили «красных». Изнуренные голодом и гражданской войной, мы не имели возможности тогда вмешаться в борьбу. Мы смогли их только приютить. Большинство «красных» финнов бежали к нам по льду Финского залива. Эту солидную армию расселили в бывших казармах Павловского полка. Революционная финская вольница жила в ожидании, когда мы вместе с ними отвоюем их родину.
В эти годы радикалы из Коминтерна были опасно своевольны. Но особенно этим отличались финские боевики. Из Павловских они казарм нетерпеливо требовали скорейшего похода.
Но их ЦК оставался глух. Члены ЦК припеваючи жили в «Слезе социализма» — так в двадцатых годах называлась гостиница «Астория». В «Слезе», несмотря на голод, финские руководители кутили на деньги Коминтерна, туда же они приводили голодных петроградских проституток. Ильич решил сменить руководство и усмирить финнов.
Коба отправил меня в Финляндию…
В Хельсинки находился тогда наш главный человек в Финляндии — Отто Куусинен. Это был вчерашний социал-демократ, несколько раз избиравшийся в парламент, член потерпевшего поражения революционного правительства «красных» финнов… Куусинен жил в подполье, на конспиративной квартире. Его молоденькая хозяйка смешно ревновала маленького лысого Куусинена. С гневом рассказывала мне, как он умудрился переспать со всеми нашими женщинами — связными, которых мы к нему посылали. Она его любовно называла «проклятый финн с вечно задранным х…м».
Я передал Куусинену предложение Ильича переехать в Россию и навести порядок в Финской компартии. Куусинен ответил загадочно. Мол, он готов переехать к нам, но находящиеся в Петрограде руководители финской партии не позволят. Особенно его не любят братья Райхья. (Один из них — тот самый финн, с которым мы вели Ильича в Смольный. Другой при помощи братца прорвался к власти в Финской компартии и Коминтерне.) Изложив все это, Куусинен сказал, что тем не менее желание Ленина для него закон. И он постарается навести порядок в Финской компартии, не выезжая из Гельсингфорса.
Я передал загадочный ответ Ильичу. Дальше события понеслись стремительно. В Павловских казармах начали появляться незнакомые красногвардейцам финны. Они произносили пламенные речи о зажравшемся руководстве партии, которое тратит на шлюх и водку коминтерновские деньги, предназначенные на революционный поход в Финляндию. Это была спичка, и пламя загорелось. Финны принялись яростно митинговать. Вскоре наступила развязка. Во время очередного Пленума ЦК Финской компартии в зал ворвались финские красногвардейцы. Они деловито перестреляли весь президиум. Одним из первых был убит Райхья. Отстрелявшись, нападавшие не бежали, а сдались появившейся милиции. В тюрьме написали Ленину коллективное письмо о том, что они были не убийцами, но судьями. Ибо осуществили «суд финского народа над обуржуазившимися партийными ворами».
Исполком Коминтерна и взбешенный глава Коминтерна Зиновьев объявили расправу белофинским заговором. Хоронили финских товарищей торжественно на Марсовом поле. Помню, как я рассказал всю эту историю Кобе.
