фотографий.
— Суд не принимает копии к рассмотрению в качестве улик.
— Зато вонь поднимется такая, что и суда не потребуется.
Он смерил меня взглядом, покачал головой и принялся было выписывать чек.
— Позвоните-ка Полсону. Поинтересуйтесь у него, какой фотографии здесь не хватает, — посоветовал я ему.
Ручка замерла на половине строки.
— Не хватает? — спросил он.
— Не хватает? — сказал Джим.
— Неужели не хватает? — простодушно удивилась Энджи.
— Не хватает, — кивнул я. — Полсон вам скажет, что всего их быть должно двадцать две. А у вас в конверте — двадцать одна.
— И где же она? — спросил Малкерн.
— Выписывайте чек, дознаватель, и все узнаете.
Не думаю, чтобы Малкерна когда-нибудь называли «дознавателем». Вряд ли подобное обращение пришлось ему по вкусу, хотя кто знает, может, это прозвище приклеится намертво.
— Выписывайте чек без всяких поправок, и я скажу вам, где она, — сказал я.
— Сенатор, не делайте этого! — сказал Джим.
— Заткнись, Джим! — приказал Малкерн.
Я сказал:
— Сиди смирно, Джим, и хозяин велит дать тебе косточку или, там, мячик.
Малкерн уставился на меня. Это был, очевидно, самый главный его метод запугивания, но по отношению к человеку, который несколько дней кряду не выходил из-под огня, он не сработал. Сенатору понадобилось несколько минут, чтобы осознать это:
— В любом случае я тебя уничтожу. — Он взял чек, проставил в нем оговоренную сумму, подписал и вручил его мне.
— Спасибочко, — сказал я.
— Давай фотографию!
— Да разве я вам обещал отдать ее? — сказал я. — Я, сенатор, просто сказал вам, где ее можно найти.
Малкерн прикрыл глаза и засопел.
— Ну и где же?
— Далеко ходить не надо, — сказала Энджи и указала пальцем на стойку.
Из-за горшка искусственных цветов высунулась голова Ричи Колгана. Он помахал нам рукой, затем посмотрел на Малкерна и улыбнулся. Широко так улыбнулся, растянув рот до ушей.
— Нет, — сказал Малкерн.
— Да, — сказала Энджи и похлопала его по руке.
— Стерл, — сказал я, — смотри на вещи проще. Чек Ричи выписывать не придется, он употребит тебя за так, из любви к искусству. — Мы встали из-за стола.
— В этом городе тебе не жить. Даже на пособие по бедности не рассчитывай, — сказал сенатор.
— Это ты серьезно? — удивился я. — Но ведь я опять же могу обратиться к Ричи и сказать, что этот чек получил от тебя за то, что скрою твое участие в этом деле.
— Ну и что ты будешь с этого иметь? — буркнул Малкерн.
— Я загоню тебя в ту самую дыру, в которой ты бы хотел видеть меня. И это будет счастливейший день моей жизни. — Я взял свою кружку и допил пиво. — Ну что, все еще не передумал, Стерл?
Малкерн поигрывал конвертом.
— Брайан Полсон, — сказал он, — хороший человек. И хороший политик. А этим фотографиям лет семь, не меньше. Стоит ли поднимать вокруг них шумиху? Кому интересно то, что было вчера?
Я улыбнулся и процитировал ему его же слова:
— То, что было вчера, сенатор, интересно тогда, когда о нем узнаешь сегодня. — И толкнул Джима локтем: — Так было и так будет. Верно ведь?
Глава 32
Мы попытались было поговорить с Ричи, но толку не добились — с тем же успехом можно было обращаться к пролетающему мимо самолету. Он покачивался и на каждую мою реплику отвечал: «Погоди, погоди», — после чего начинал бормотать что-то в портативный диктофон. Вероятно, уже сочинял свою колонку прямо на автостоянке у «Хайатт-Редженси».
Махнув нам рукой на прощание, он со всех ног побежал к своей машине. Разумеется, Сосию убили мы, но закопать Полсона Ричи считал своей святой обязанностью.
Мы взяли такси и поехали ко мне. На улицах было тихо, кое-где догорали огни фейерверка и потягивало горьковатым запахом пороха. В такси я немного успокоился.
Не успел я и двери открыть, как Энджи тут же устремилась к холодильнику, достала бутылку и налила себе полный стакан. Я с изумлением посмотрел на нее. Вино было марочное, с тонким букетом, но выдула она его залпом. Можно было бы и через шприц, прямо в вену — подействовало бы еще скорее. Я достал две банки пива и выпил, не отрываясь, одну за другой. Мы прошли в гостиную, я открыл окно и выбросил пустые банки на улицу. По проспекту гулял ветер, и было слышно, как они гремят по асфальту, но ветер все-таки загнал их в угол, и дребезжание прекратилось.
Я-то знал, что пройдет неделя-другая и вся картина предстанет передо мной в совершенно другом свете. Я с удовольствием вспомню, как покрылось капельками пота лицо Малкерна, как завоняло от него, когда он понял, что если он мне не заплатит весьма приличную сумму, то ходить ему по жизни с голой задницей. Вот и на моей улице праздник. Как это получилось — сам не знаю, но в кои-то веки раз и в сенате кто-то за что-то ответит. Пройдет неделя-другая — и я буду на коне.
Но пока мне не до того. Сейчас меня и Энджи повело совсем не туда. Атмосфера сгустилась, дышать нечем. Совесть мучает.
Энджи, почти докончив бутылку, спросила:
— Так что же мы натворили?
Поднявшись с кресла, она сжала горлышко бутылки указательным и средним пальцами и постукивала ею себя по бедру.
Я не был уверен, что готов к ответу, а потому тоже поднялся, вышел на кухню, достал из холодильника еще две банки пива, вернулся в гостиную и сказал равнодушно:
— Да убили кое-кого.
— Так просто — взяли и убили.
— Ага, взяли и убили, — сказал я. Одну банку я высадил разом, другую поставил под стол.
Энджи долила в стакан все, что оставалось в бутылке.
— Он же был уже не опасен нам?
— Нет, на тот момент — нет.
— Но мы все равно его убили.
— Все равно убили, — повторил я как попугай. Разговор мог показаться бессмысленным, но я понимал, что нам с Энджи надо выговориться. Без всякого там дерьма, без вранья, чтобы жить потом было легче.
— А за что? — спросила она.
— А за то, что он просто сволочь.
Я достал из-под стола последнюю банку пива. Хлебнул. Вкуса не почувствовал — что пиво, что вода.
— Много на свете сволочей, — сказала Энджи. — Так что, всех и стрелять?
— Нет, не получится.
— Почему же?
— А пуль на всех не хватит.
— Потом будешь острить.
