Светана, задумчиво разглядывала меня, продолжая неторопливо поглаживать низ живота. Потом, вероятно сочтя такой вариант в пределах допустимого, вздохнула: «ох уж эти детские капризы», без суеты, плавно, «волнительно», перевернулась на живот. Несколько потопталась по утрамбованному сену, выдёргивая край подола из-под коленок, устроилась на четвереньках спиной ко мне, и, наконец, даже не глянув через плечо хоть мельком, поинтересовалась томным голосом:
– Ну, где ты там? Милёнок.
«Мой милёночек лукавМеня дёрнул за рукавЯ ж лукавее его —Не взглянула на него».
Точно. Она — лукавее. Я ещё и не дёрнул ни за что, а она уже не взглянула. Только встала так… характерно.
Мда… При визуальном контакте с таким… ракурсом… в душе моей возникли… глубокие сомнения: а не переоценил ли я свою решимость? А также стойкость, мудрость и непокобелимость. Вот как я ей сейчас… Но на глаза попалась безрукавка, оставленная Хотеном. Эта-та ещё от предыдущего не подмылась, а тут я… вслед за смердом моим… «члены одного кружка». Причём — не революционного. Люди, конечно, все равны, но между ними надо делать хотя бы небольшие антракты. Для гигиены.
Я обошёл её по кругу, полюбовался наглой, покровительственной и многообещающей улыбкой, и почти незаметным волнообразным движением её спины. «Ракурс» и в этом ракурсе выглядит… «волнительно». Погладил её по голове, наблюдая за уменьшением доли покровительственности и уверенности в её усмешке. Сменяемыми неуверенностью и сомнением. И, ухватив её сквозь платок за волосы, одновременно сдёрнул из-под опояски свои штаны. Она ошарашено уставилась на явившийся солнечному свету мой «инструмент воспроизводства человечества». Резко дёрнулась назад, одновременно высказывая, с помощью различных междометий и отдельных звуков, своё недоумение, неприятие и даже где-то возмущение.
«Закрой рот, а то муха влетит» — русская народная мудрость. Не муха, но влетело. Она ещё пыталась вывернуться, как-то отодвинуться. Почувствовав во рту инородное тело… Конечно — инородное. Родного такого у неё нет. Она раскрыла рот до предела, панически стремясь избежать даже прикосновения к… к этой гадости. Раскрыла так широко, что я мог бы, при желании, провести полную диагностику её гланд. И всё продолжала попытки вывернуться из моего захвата за волосы.
Я уже говорил об особенностях здешней одежды. Туземные штаны поясов не имеют. Их подтягивают чуть ли не до подмышек, сверху это накрывается рубахой до колена, а посередине перевязывается опояской. Опояски бывают весьма разные. От дорогих, шитых золотом и серебром поясов и кушаков, до дешевеньких лыковых и пеньковых верёвочек. У меня сегодня простенький такой вариант уровня несколько ниже среднего — просто круглый кожаный ремешок. Не в этом суть. Главное отличие от брючного ремня — штаны сваливаются, а пояс остаётся на месте. И всё, что на поясе. Например, ножичек Перемогов.
Для меня это уже стандартный, накатанный технологический приём — ножичек остриём к глазику.
– Тпру! Стоять! Руки убери! Дёрнешься — очи вырву! Тихо.
Мгновения равновесия. У меня не хватает сил, чтобы притянуть её голову, у неё — решимости освободиться. Одурело, расширенными глазами косит на лезвие клинка, на его недавнюю заточку до бритвенной остроты, на отблеск солнца на стали. Тяжёлое, хриплое дыхание.
– Ну вот и молодца, ну вот и славненько. А теперь потихоньку рот закрой. Ме-е-едленно. Как подолом качала. Волнительно. Ну!
Она начинает медленно прикрывать нижнюю челюсть. Оттягивает губы, чтобы не дай бог, не прикоснуться, не почувствовать. На зубах нервных окончаний нет — не почувствует. На её белых зубах влажно поблёскивает слюна. Колышется при каждом её хриплом вдохе-выдохе.
Рычаги, как демоны и инцесты, бывают первого и второго рода. С неподвижной и подвижной точкой опоры. Здесь — подвижная. В форме её зубов. Хорошие зубки — никаких следов кариеса. Ну, об этом я уже говорил. Точка опоры перемещается. Соответственно, дальний край моего «рычага» поднимается и проезжается по её нёбу. Она снова дёргается, ещё резко, но уже несильно. И — не долго. Стоим. Она ещё не решилось, ещё не смирилось. Но… А язычок у неё чистенький, розовенький. Это хорошо. Язык — зеркало желудка. Значит, ничего такого несвежего у нас на стол не попадает. Я это и сам чувствую, но поварёшки вечно тянут в рот всякое чего из недоеденного.
– Губами держи. Губками. Мягко. Дурить будешь — глазья вырежу. Чувствуешь чего у тебя на языке? Вот и давай. Ощупывай язычком. А то он у тебя больно длинный.
Язычок дрожит. Можно сказать — трепещет. Дёргается чуть ниже «инородного тела». Будто пытается уйти, отодвинуться, избежать соприкосновения. И вдруг, решившись, резко, толчком, всей своей длиной прижимается снизу. И сразу испуганно отдёргивается. «Быстро поднятое — упавшим не считается». А «быстро убранное — прикоснувшимся»?
Дыхание, которое она задержала на пару секунд, вырывается с хрипом. Ох, какие ощущения. Сухая или влажная кожа — весьма по-разному реагируют на движение воздуха. Ну, понятно — с влажной поверхности происходит активное испарение молекул воды. В результате чего на поверхности возникает ощущение холода. Холодка. Снизу. По всей длине. Но выдыхаемый человеком воздух воспринимается человеком же — как тёплый или, даже, горячий. Жаркое дыхание. Сверху. Тоже — по всей длине.
– Давай-давай, работай. Кончиком — вдоль. От корня до головки. Ну! А теперь по кругу. А теперь всоси. Мягче! Прирежу! Вот так.
Полный объём лёгких здорового человека 5000 кубиков. Другое дело, что объём обычного вдоха/выдоха в десять раз меньше. Но из меня высосать и столько — нельзя. Мне — моё дорого. Так что, соразмеряй степень разряжённости с… с моей чувствительностью. Ничего, сейчас приноровимся.
– А теперь я сам. Вперёд. Медлен-н-но. До упора. Во-от. И назад. Носом дыши. Спокойно. И не крути головой. Вот так. Губками чуть сильнее. Да без зубов же! Ещё. Ещё разок. Вот и хорошо.
Мцыри — дурак необученный. Хотя, что взять с грузинского монашка? Он так рвался на волю. Ну и на: три дня свободы со смертельным исходом. По-подглядывал за грузинкой на пляже да поигрался с кошкой. Угробил горного барса насмерть. Ох уж эта молодёжь — ни в чем меры не знают!
«Но в горло я успел воткнутьИ там два раза повернутьМоё оружье».
К чему такая спешка? Да ещё предварительно кошечку дубиной по лбу шандарахнул. Неужели нельзя как-то мягче, интеллигентнее? Так, чтобы не ограничиваться только «два раза провернуть». Я понимаю, что после стольких лет монашеского воздержания у мальчика гормональная буря напрочь снесла все тормоза. Особенно, после подглядывания за девушкой.
«Она скользила меж камней,Смеясь неловкости своей».
Понятно, что пластика женского движения, скольжения «меж камней» — возбуждает. Но зачем же бедное животное — насмерть? Ни себе, ни… Гринпису. Сдерживать надо себя, ограничивать, притормаживать… Тогда и процесс будет более… результативным. А то — всего «в горло успел воткнуть» и уже в «Красную книгу».
У Светаны и вправду — язычок острый. В смысле — остроты моих ощущений. Есть там точки… Правильное прикосновение — как удар током. Она уловила мою реакцию и начала… давить как на кнопку вызова лифта. Ну нельзя же так! Как-то промышленно-индустриально получается. Нет оттенков. Где богатство палитры? В любой армии знают: при отдаче чести самое главное — отход-подход. По уставу — за три шага надо переходить на строевой. Ножку тянуть, глазами есть. А тут — сразу. Не интересно. Торопится.
Процесс стремительно шёл к моей кульминации, когда сбоку донеслось:
– Тута одежёнка моя… Ой!
На краю полянки стоял Хотен. Пришёл за своей безрукавкой. Нашёл время, дурень. Ну, раз пришёл, то и получи. Я чуть сдвинул Светане сбившийся уже на глаза платок, и сам повернулся боком. Чтобы зрителю было… доступнее для восприятия. Лучше видно, во всех… подробностях. Воспринимай, дядя, основное движение.
Классика жанра: вперёд-назад. Но — замедленно, «волнительно». Вытянутые губки Светаны, в которые медленно вдвигается «инструмент воспроизводства человечества»…. Главное изделие господа бога. Иначе бы его лего под названием «хомо сапиенс» — очень скоро бы кончилась. Вдвигаем. До упора. Упор — это когда её нос вдавливается мне в… ну, в живот. Всеми её ноздрями. И — замираем. Дышать ей… Профессиональные ныряльщицы задерживают дыхание на несколько минут. Светана — не профессионалка. И в этом смысле — тоже.
Посмотрел-полюбовался? А теперь в том же замедленном стиле — вытягиваем. Под её нервное, спешное дыхание. Горячее. После паузы «ныряльщицы». Из сложенных буковкой «о», тянущихся вслед, губочек. Кажущийся бесконечным… Инструмент-то у меня вполне конечен. И вообще — бывают и больше. Но — кажется…
Вот этого уже и Хотен не вынес. «Подглядывание за подглядывающим» — это третий уровень. А ему и второго — «просто посмотреть» — много оказалось. То он стоял с изумлённо открытым ртом, потом начал судорожно сглатывать и, наконец, даже не зажимая рот руками, кинулся головой в куст. Где и издал глубоко искренние, исходящие из глубины… все-таки, наверное, не сердца, а кишечника, звуки.
