Биохимик сделал знак, чтоб Гальтон и Зоя не вмешивались.
— Не упрямься, герой. А то я тебе оторву чистые руки, отверну холодную голову, выдеру горячее сердце, положу на щит и нашинкую мечом.
— …На сегодня пароль «Ильич живее всех живых», — сипло произнес заведующий.
— Сейчас проверим. У ворот поселка гараж. Как туда позвонить?
— …На пульте написано. Достаточно нажать кнопку.
Человечек кивнул на коммутатор, где возле каждой из кнопок была маленькая табличка.
Задумчиво поглядев на чекиста, Курт сказал словно самому себе:
— Если наврал — ох, что я с ним сделаю…
— Я не наврал.
— Рад за тебя.
Айзенкопф приложил к уху трубку и нажал кнопку, около которой зажегся красный огонек.
— «Ильич живее всех живых», — сказал он после короткой паузы — очевидно, когда назвался дежурный. — …Распоряжение будет такое: приготовить автомобиль… Выполняйте.
— Сработало! — радостно сообщил он коллегам, рассоединившись. — Если б умел — улыбнулся бы. Пароль правильный! Уедем отсюда цивилизованно — в казенном автомобиле, по асфальтовому шоссе.
— Это замечательно, — сказал Гальтон. — Но сначала нужно довести дело до конца. Пора познакомиться с Пациентом. Как бы только избавиться от остальных «медбратьев», чтоб не помешали? У нас даже нет оружия.
Он открыл ящики стола, надеясь обнаружить револьвер или пистолет. Ничего — только канцелярские принадлежности.
Заведующий непонимающе наблюдал за его действиями, но потом сообразил, в чем дело.
— Огнестрельное оружие в Спецсекторе запрещено. Такова инструкция. Пациент не выносит громкого шума, а от порохового дыма даже в минимальной концентрации может впасть в кому. У него аллергия.
— Обойдемся без огнестрельного. — Курт взял со стола один из диковинных инструментов, что были извлечены из рюкзака, — тот самый согнутый «насос». — Мое личное изобретение. Пневматический пистолет для стрельбы из-за угла. Смотреть нужно в трубку, вот тут мини-перископ. Загнутый конец высовывается наружу. Убойная дистанция — двадцать метров.
— У меня остались усыпляющие иглы, — напомнил Норд.
— К черту. Снотворное действует не моментально. Уколотый может поднять шум и погубит всё дело. Пуля в череп надежней.
— Но как вы будете стрелять в охранника с вашим кривым дулом? Оно не годится для прямого выстрела. Где вы в парке возьмете угол?
Айзенкопф почесал затылок.
— М-да. Эта задача потребует некоторых геометрических исчислений.
Вдруг пленник шумно вздохнул и сказал:
— Не нужно исчислений. Я помогу вам.
Мне теперь все равно
стенка. За то, что вас прошляпил и Пациента не уберег, так на так расстреляют, железно. У нас в органах служебная оплошность приравнивается к госизмене. Лучше я буду государственный изменник, зато живой. Возьмите меня с собой, граждане американские диверсанты. Я вам пригожусь. Я много чего знаю.
Члены экспедиции переглянулись. Предложение было неожиданным, но интересным.
— Молодец, — похвалил Курт чекиста. — Насчет рук и сердца не знаю, но голова у тебя хорошей температуры, мозги не кипяченые. Помоги нейтрализовать своих «медбратьев», и можешь называть нас не «граждане», а «товарищи». Валяй, проявляй инициативу.
Из заведующего уже не приходилось вытягивать слова клещами. Приняв решение, он заговорил по-иному: уверенно и быстро.
— Каждый «медбрат» отвечает за определенный сектор парка. Я поворачиваю рычажок на пульте охраны. На вершине постовой будки зажигается лампочка вызова. Даже если «медбрат» в это время делает обход, как только он увидит огонек, обязан немедленно явиться сюда. Дальше — ваше дело.
— Просто и гениально. А ну-ка, наведем тут порядок!
Они вытащили трупы в соседнее помещение. Туда же положили и оглушенного, причем Гальтон для верности еще и уколол его иголкой. Сам доктор и Зоя тоже спрятались.
Перебежчику биохимик расковал руки, но на всякий случай прицепил его за щиколотку к ножке кресла. И предупредил:
— Смотри, Холодная Голова. Если что, пули и на тебя хватит. Пора. Жми свой рычажок!
Айзенкопф встал за шкаф, где его было не видно, и высунул кончик кривого дула.
— Обзор отличный, — сообщил он.
Стук в дверь раздался через две минуты.
— Товарищ заведующий, Третий по вашему приказанию прибыл!
Вытерев со лба пот, начальник крикнул:
— Войди!
Белый комбинезон перешагнул через порог.
Простуженно чихнул пневмопистолет. «Медбрат» взмахнул руками и рухнул.
— Зови следующего! — приказал Айзенкопф, передергивая поршень своего «насоса». — Доктор, сиятельство, ваш выход!
Норд подхватил мертвеца под мышки и поволок к остальным. Зоя вытерла тряпкой багровые капли крови.
Едва они спрятались обратно — снова стук в дверь.
— Товарищ заведующий, Четвертый по вашему приказанию явился!
— Войди!
Гальтон оттащил покойника, княжна подтерла следы.
Дело встало на поток.
Пять минут и еще два покойника спустя с охраной парка было покончено.
Бледный, но не утративший решительности изменник сказал:
— Теперь остались только спецмедики в доме. Без меня вам туда не попасть. Действовать предлагаю так. Я подхожу первым. Вы скрытно двигаетесь сзади. Когда откроют — врывайтесь и… Ну, сами знаете.
— Знаем, — подтвердил Айзенкопф. — В упор я не промажу даже из кривого ствола. Норд, мне нужна одна минута, чтобы уложить рюкзак, и я буду готов.
На штурм усадьбы отправились таким порядком: заведующий шел по аллее, члены экспедиции — параллельным курсом, через кусты.
Большую клумбу пришлось обойти по краю — она просматривалась из дома. Снова миновали фонтан, сдвоенный грот с журчащими родниками. И опять на Гальтона нашло странное, успокаивающее оцепенение. Есть на земле уголки, в которых будто сконцентрировано то или иное настроение. Архитекторы прежних веков умели его чувствовать. Они знали, где следует ставить церковь или монастырь, где — грозную крепость, а где — загородную усадьбу, предназначенную для отдохновения и блаженной созерцательности.
Ощущению безмятежности способствовало и ленивое сияние луны. Невозможно было поверить, что в этом красивом, меланхолическом мире только что убивали людей. И будут убивать еще.
Глядя на маленького чекиста, который в одиночестве, низко опустив голову, шагал по освещенному пространству, Гальтон попытался представить себе, что творится в душе у предателя, который спасает свою жизнь ценой смерти товарищей. Поежился, но так и не представил. Не хватило воображения.
— Волнуешься? — тихо спросила Зоя по-английски. — Я тоже вся дрожу. Это потому что близится финал… Сейчас всё откроется и всё прояснится. Всё …
Это слово — everything — она произнесла как-то странно, чуть не с ужасом.
— А что волноваться? — удивился он, потому что думал совершенно о другом. — С таким троянским конем мы возьмем эту крепость без проблем. Тебя интригует таинственный Пациент? А я знаю, кто это.
— Откуда?
— Догадался.
Гальтон оглянулся на Айзенкопфа, прислушивавшегося к их разговору.
Версия созрела еще в поселке, однако доктор не решался проговорить ее вслух — слишком она казалась невероятной. Но здесь, в Заповеднике, невероятным было вообще всё. Дикая гипотеза казалась не столь уж дикой.
— В СССР есть только один человек, ради которого большевики стали бы возводить такие турусы на колесах, — употребил он непонятную, но звучную идиому.[115] — Владимир Ильич Ленин.
Курт закашлялся.
— Ленин шесть лет как умер! Его мумия лежит в Мавзолее на Красной площади!
— А может быть, там лежит восковая кукла? Что если Громову и его коллегам удается как-то поддерживать искру жизни в своем обожаемом вожде, которого они считают величайшим гением человечества? Что если Ленина содержат в этом Спецсекторе в качестве пчелиной матки всего социалистического улья? И доят из его мозга сок, которым подпитывают нового вождя, суррогатного гения?
Эту идею Гальтон выдал не без гордости — она казалась ему не просто правдоподобной, а блестящей. Но коллеги восприняли смелую гипотезу без восторга.
— С ума вы что ли спятили, — проворчал биохимик.
Княжна выразилась деликатнее:
— Интересное предположение.
Уязвленный реакцией, доктор сказал:
— Сейчас сами увидите.
Они уже были возле самого дома. Слабый свет горел в одном из окон второго этажа, остальные были темны.
«Троянский конь» медленно поднимался по ступенькам.
Быстро перебежав через открытое пространство, члены экспедиции заняли боевую позицию: Курт со своим «насосом» справа от двери, Гальтон и Зоя слева.
— Звоню? — спросил заведующий. Его лицо было таким же застывшим, как маска Айзенкопфа. — Ночью никто кроме меня не имеет права входить в дом. По инструкции, один медик спустится в прихожую. Я назовусь, он откроет дверь…
