…Я вывернул правую кисть и услышал, как палаш Фрэнка со скрипом скользнул куда-то в сторону. Почувствовав, как освободилась рука, я с отчаяньем ударил американца торцом эфеса сверху по голове — и ещё, ещё, ещё, не помню — сколько раз, цедя сквозь зубы почти без голоса:
— Отцепись, отцепись, отцепись!..
Он попытался ударить палашом, но на таком расстоянии длинный клинок скользил по моей бригантине — не было места для размаха. Я просунул кулак в гарде ближе к лицу Фрэнка и уже почти вслепую — перед глазами бурлил алый туман — нанёс врагу ещё несколько ударов прямо в губы.
Американец отпустил меня.
Добить его я не смог, потому что был занят упоительным ощущением — я дышал. У Фрэнка по лицу текла кровь, из рассечённых губ, из-под волос… Да, такого противника мне ещё не попадалось. И бой-то не окончен… Я атаковал, как только продышался — рубя сплеча и держа левую руку наготове. Добраться бы до даги — но я запретил себя об этом думать, чтобы не расслабляться.
Фрэнк оборонялся недолго. Он пришёл в себя и, отразив мой четвёртый или пятый удар, сам нанёс ответный, да такой, что у меня хрустнуло в кисти. Я подпрыгнул, спасаясь от возвратного кругового в бедро, но третье размашистое движение пришлось слева в рёбра.
Бригантина спасла меня от гибели, но я ощутил (больно почти не было, таково оказалось напряжение), как сломалось ребро — или даже не одно. Меня перекосило, дыхание вырубилось. Второй удар пришёлся сверху в левое плечо — тут, наверное, и бригантина не уберегла бы, лежать бы мне разрубленным надвое, если бы я не успел чуть повернуться на пятках — клинок прошёл концом вдоль груди, а ответным уколом я пробил рукав брони Фрэнка у левого плеча. Ответом мне был рёв — не боли, а досады. Американец отскочил, но тут же, словно на пружинах, метнулся вперёд, взмахнув рукавом… и меня полоснуло болью по левому бедру снаружи. Я ощутил, как брызнула кровь и мельком подумал, что Фрэнк запросто мог отрубить мне ногу, ударь он поточнее.
Но удар и так был точным достаточно, чтобы я захромал. Тем не менее, я запретил себя думать о ране и боли — вместо этого я бросил себя вперёд, молотя Фрэнка палашом сверху вниз снова и снова. Американец начал отступать, из рукава на кисть бежала и капала с пальцев кровь.
В какой-то момент он не просто отбил, а отбросил мой удар и нанёс свой — я качнулся назад, а, не угадай я этого удара, моя голова сейчас прыгала бы в грязи. А удар ногой в бок бросил меня на спину, второй раз за какие-то минуты. Причём удар был в бок со сломанными рёбрами…
Наверное, на секунду я потерял сознание, потому что, когда я открыл глаза, Фрэнк стоял надо мной, держа палаш обеими руками остриём вниз. Его лицо было страшным.
«На правый бок!!!» Я подумал это позже, чем опрокинулся в сторону — и палаш на пол-длины ушёл в мокрую, раскисшую землю. Фрэнк сунулся вперёд, не удержав своего собственного размаха, и я обратным движением ударил его по виску локтем и в затылок кулаком. Фрэнк коротко хрюкнул и зарылся в грязь. Из уха у него выскользнула струйка крови.
Я рванулся за палашом и дагой, мельком заметив, что этот бык начинает возиться! Добравшись до своих клинков, я вскочил на ноги и на миг ослеп от боли в ноге… а когда открыл глаза снова — Фрэнк уже стоял на ногах, держа и палаш и нож. Он часто встряхивал головой и покачивался, но всё-таки стоял, хотя последними двумя ударами — да что там, любым из них! — я мог его убить.
Двигаться мне было тяжело, нога немела и скользила в сапоге, левый глаз плохо видел, бок кроила и выворачивала боль в рёбрах. Но и Фрэнк выглядел кисло, даже не шёл в атаку, а переминался на месте. Кровь из уха у него не останавливалась, хотя её размывал дождь.
Я коснулся кулаком в краге с зажатой в нём дагой рубленой раны в бедре и, вытянув кулак в сторону Фрэнка, сказал по-русски, не очень-то заботясь, чтобы меня понял враг:
— За эту кровь я тебя заставлю захлебнуться своей…
…На этот раз мы дрались обеими руками. Точнее, Фрэнк дрался полутора — левая у него плохо двигалась в плече — но он всё ещё был сильнее и бил, словно кузнечным молотом, снова и снова высекая искры. Я и не пытался парировать удары дагой, зато, выбрав момент, достал его изнутри в левое бедро сквозь раскрывшийся разрез брони. В артерию не попал, но двигаться Фрэнк тоже стал затруднённо. Ответный удар (я не мог отпрыгнуть быстро) пришёлся по бригантине, Фрэнк не удержал проклятья. Глаза у него побелели, он вдруг отшатнулся, бросил вверх палаш — я невольно проследил за ним глазами — и, перехватив правой нож, швырнул его в меня, а потом подхватил палаш у своего плеча.
Но этого я уже не видел. Резкий удар ожёг мою грудь справа, а за ним вспыхнула боль. Она была неглубокой, но острой, а пересилить себя и отвлечься я смог только когда увидел, что Фрэнк рядом со мной и его палаш вновь занесён…
Я вскинул над головой «вилку» из даги и палаша — и судьба Фрэнка была бы решена в секунду, не задень я правой рукой торчащий нож. Боль вновь резанула меня длинным огненным лезвием, и я выронил палаш, а рука бессильно упала сама по себе. Обрушившийся на дагу клинок вражеского оружия отбросил её в сторону — единственно, дага не дала раскроить мне череп. Палаш плашмя ударил меня в правое плечо, и я отрешённо ощутил, как сломалась ключица.
Палаш взлетел вновь.
Подавшись вперёд, я ударил снизу левым плечом под мышку Фрэнка, и его рука повисла вместе с оружием у меня за спиной, так и не нанеся удара. Рядом — в упор — я увидел его глаза, в которых не было страха, только удивление, досада и… уважение. Он понял, что проиграл, но всё-таки попытался ударить меня левой, просто кулаком.
Не успел. Моя левая рука с дагой была у него за спиной, и я, перехватив оружие испанским хватом, вогнал дагу ему в левый бок сзади, толкнув его навстречу клинку всем телом.
Потом левая рука у меня отказала окончательно — и я рухнул сверху на упавшего навзничь Фрэнка. От боли в рёбрах почернело в глазах, но — странно — эта чернота отхлынула, я не потерял сознания.
Фрэнк был жив. Он лежал с закрытыми глазами и вяло выталкивал изо рта кровавые пузыри. Я свалился с него вбок, потом сел, опираясь на правую ногу, шлёпнулся на мягкое место в грязь. Левой рукой я взялся за рукоять ножа и, выдернув его, отбросил в сторону. Под бригантиной потекло, но, похоже, рана правда была неглубокой.
Фрэнк застыл. Кровь всё ещё текла изо рта в грязь. Я бросил взгляд на американцев.
И увидел — как-то сразу увидел — наведённый из-за их голов арбалет.
Мэнни, стоя на краю обрыва, улыбался, целясь мне в лицо.
«Какая нелепость,» — подумал я.
Потом Мэнни исчез за краем обрыва. Послышался короткий плеса. Американцы разом оглянулись, а я повернул голову в сторону наших.
