Мелодия песенки была простенькой, но красивой — кажется, это называется «блюз». А слова успокаивали и убаюкивали, хотя время от времени странным диссонансом прорывалась в них и в мелодии тревожная нотка…
— Что это? — тихо спросил я, с усилием открывая глаза. Танюшка улыбалась:
— Нравится?
— Да, а что это? — настойчиво повторил я, поймав её ладонь и поднося к губам.
— А это из кино, из «Питера Пэна». Я только слова переставила…
Я пожал плечами. Да, кино я помнил, и оно мне понравилось, в отличие от книжки (а вот Танюшка балдела и от того, и от другого чуть меньше, чем от Грина). Но песня не вспоминалась, и странно — она была красивой…
— Не знаю, хотелось ли мне быть мальчишкой вечно, — заметил я. — Я просто не думал об этом.
— Американцы зовут нас с ними — и Сэм, и Эва, — Танюшка откинулась на камни, прилегла рядом. — Они идут на север, только Сэм к Большим Озёрам, а Эва западней… Но ведь у нас своя дорога?
— Своя, — отозвался я, осторожно потягиваясь и прислушиваясь к шрамам. — Вылупишь зенки, откроешь варежку — и с катушек. Редкая птица дочешет до середины, а какая и дочешет, то так гикнется, что копыта отбросит… Вот наш путь!
Танюшка захихикала, вспомнив эту классику «Ералаша», которую у нас не вспоминали уже давно, дёрнула меня за прядь на виске, потом провела пальцем по бровям, словно разглаживая их:
— Шёлковые брови… — пропела она тихонько. — А волосы у тебя жёсткие, потому что ты злой…
Я вытянул руку и пропустил между пальцев её прядь — русую, густую и мягкую.
— Значит, я злой? — хмыкнул я, снова потягиваясь (боли почти не было). — Вот спасибо…
— Ты мне и злой нравишься, — успокоила меня Татьяна. Я прикрыл глаза (в наступившей темноте плавал яркий диск весеннего солнца) и заговорил:
— Да не сойдутся берегау бешеной реки.Да не возьмёт тебя тоскав железные тиски.
Да не обманет верный друг,останется стеной.Да не сведёт любимый рукне за твоей спиной.
Да ты сама, не оступясь,по жёрдочке пройдёшь.Да никогда в сплошную грязьлицом не упадёшь.
Да не упрячешь за душойпостыдного гроша.Да не окутается ржойлетящая душа…
Мы скоро выйдем, Тань. Нам пора.
* * *
Топоры дробно и весело стучали в плавнях. На берегу перекликались голоса, вкусно пахло похлёбкой с копчёным мясом и — наконец-то! — картошкой, найденной в больших количествах. Кто-то смеялся. Девчонки на три голоса исполняли:
— «Ах, как пахнет дождём это тёплое лето!» -
Кто-то в рупор ладоней кричит в небеса…
Мы добрались до берегов Миссисипи — великой американской реки, на которой разворачивалось действие любимых мной твеновских «Приключений…» Дальше, на том берегу, за узкой полоской лесов, начинались степи — Великие Равнины, как в кино или в книжке.
— Треть пути пройдена, — сказал Сергей, подходя ко мне. Он широко улыбался, отряхивая руки, плечи блестели от пота. — Если всё будет хорошо, — он треснул меня по спине, — то, может, нам больше и не придётся тут зимовать!
— Хлопай осторожней, — проворчал я, передёргивая плечами. — Я тебе не тот несчастный ребёнок, которому ты когда-то сломал нос.
— Заканчивай работу! О-бед, о-бед, о-бе-ед! — заорала со стороны костров Ленка, для вящей убедительности колотя ложкой в котелок.
— Пойду помоюсь, — сообщил Сергей.
— Погоди, я с тобой, — задержал его я, расшнуровывая куртку и бросая её на молодую траву.
Мы спустились к самому берегу, откуда Миссисипи казалась ещё шире, другой берег практически не был виден. Сергей присел на корточки, зачерпнул воды… и кувырком полетел в реку, получив от меня полновесный пинок!
— История повторяется, — невозмутимо сказал я, подавая смеющемуся Сергею руку. Он дёрнул на себя, но стащить меня в воду не смог и, всё ещё смеясь, выбрался на берег. Его волосы, светлые от природы и выгоревшие до белизны, потемнели от воды.
— Ладно, я тебе это припомню, — добродушно пообещал он. — Пошли есть, это самое разумное…
…Девчонки и правда расстарались — приготовили кучу всего. Доскребая ложкой остатки картошки, тушёной с мясом и кореньями, я задумчиво сказал:
— И всё-таки — где же наши любимые негры?
На несколько секунд воцарилось недоумённое молчание. Потом Ян поинтересовался осторожно:
— Ну негры-то тебе на кой чёрт?
— Да они мне, собственно, и не нужны, — я пожал плечами. — Просто странно.
— Нет, ну и ладно, — Видов перекрестился, и этим тема негров была исчерпана… по крайней мере — вслух. Да и мысли мне перебили, потому что Игорь, сидевший рядом со мной, вдруг замурлыкал, отрешённо глядя в горячий настой:
— Девочку и мальчикаСилой разлучили…Без сестры мальчишке…Па-ра-ра, ти-тили…
Пам-пам-пам… пам-пам-пам…Сердце тихо бьётся…Время уходит — мальчик остаётся…
Снегом тают зимы, пролетают вёсны…Где же наши братья, где же наши сёстры?…
— и снова мурлыканье без слов.
— Игорь, а что это будет? — осмелилась спросить Ингрид. — Красиво…
Игорь посмотрел на неё затуманенными глазами, встряхнулся и ответил:
— А, не знаю пока… Это когда Эва про себя и про брата рассказывала, у меня что-то такое зашевелилось, а сейчас вдруг… выскочило. Если досочиняю — спою.
— Часа через три плот будет готов, — внёс во всё это прозаическую нотку Димка, подбрасывая на ладони финку. — Будем переправляться на ночь глядя?
— А сколько на переправу? — уточнил я. Зорка, не поднимая глаз от аркебузы, которую протирала, ответила первой:
— Часа три.
— И снесёт, — добавила Танюшка. — Течение не сильное, но на километр стащит точно.
— Больше, — возразил кто-то из девчонок.
— Плот неправильно делаем, — сердито сказал Анри. — Надо так… — он скрестил ладони, — а вон Сергей всех заставил так… — и он словно бы ухватил что-то щепотью. Я посмотрел на Сергея:
— Э… что он имеет в виду?
— Дурь он имеет в виду, — сердито сказал мой дружок. — Я распорядился плот на стяжках делать — чтобы быстрей, ну не Тихий же океан мы на «Ра» переплывать собираемся, в конце концов! — а он агитирует врубные слеги делать. И разорался, словно ежа против шерсти рожает… Мы же так сто лет провозимся!
— Тихий океан переплывали на «Кон-Тики», — сердито не меньше, чем Сергей, сказал Анри. — А ты хочешь, чтобы как у вас в сказке: тяп, ляп, вышел корабль.
