Читатель. А вы не перепутали теорию с практикой? Изобретения — это ведь что-то практическое, как лампочка Эдисона. Придумать новый способ интриги (например, притвориться умирающим и предложить вассалам выбрать преемника) — большое достижение для практика Власти. Но что могут изобрести теоретики?!
Теоретик. На этот вопрос в свое время хорошо ответил Уильям Оккам, обратившись к королю Германии Людвигу IV[376] с известным предложением: «Защищай меня мечом, а буду защищать тебя пером!» 1330 год, мрачное Средневековье — казалось бы, зачем королю защита какого-то писаки? А дело в том, что с 1322 года Людвиг находился в открытом противостоянии с римской курией — папа Иоанн XXII требовал от него отречения в пользу конкурента, Фридриха III, а 1324 году даже отлучил Людвига от церкви[377]. В этих условиях положение Людвига зависело не только от успехов на полях сражений, но и от поддержки тогдашних властителей умов — священников и монахов. Именно на этом фронте сражался Уильям Оккам, сочиняя один за другим многочисленные трактаты и памфлеты с критикой папской власти. В результате одно из изобретений Оккама (пресловутая «бритва») до сих пор применяется в политических дебатах[378].
С похожей проблемой задолго до Людвига IV столкнулись завоевавшие Китай (царство Шан) захватчики из Чжоу. Победа в войне еще не означала победы в умах — требовалось убедить шанскую знать, что чжоусцы пришли всерьез и надолго. В результате усилий неизвестных нам теоретиков появилось изобретение, и по сей день успешно работающее на любую власть:
Одолевшие Шан в 1027 году до н. э. чжоусцы, стремясь легитимизировать свою власть в условиях собственной политической слабости и вынужденного заимствования едва ли не всех цивилизационных достижений и соответствующих традиций у шанцев, отождествили шанских обожествленных предков с Небом, придав ему характер этически нейтральной и религиозно абстрактной божественной силы, и выдвинули идею о мандате Неба. Согласно этой доктрине, Небо решает, кому, когда и за что вручить власть над Поднебесной [Васильев, 2000, с. 45–36].
Мандат Неба стал отличным ответом сразу на два вечных вопроса о Власти: почему в стране правит именно действующий монарх и как следует оценивать его правление. Правитель правит потому, что угоден Небу (а свергают его потому, что Небо передумало); и раз уж само Небо выбрало этого правителя, то существующая Власть всегда наилучшая из возможных.
Конечно же, столь выдающееся изобретение (сравнимое по полезности и очевидности разве что с изобретением колеса) было многократно использовано в другие времена и в других странах. Все мы слышали о «священном праве королей», «помазанниках божьих», все мы привыкли к обожествлению первых лиц государства. В наши дни это универсальное объяснение выражается в более циничной форме («Если ты такой умный, почему ты не богатый»; «Кто сильнее, тот и прав»), не сильно меняющей основной смысл. Кто более других достоин Власти? Конечно же тот, кто ею реально обладает! Почему же тогда его свергли? Потому что он перестал быть достойным (согрешил перед Небом), а вовсе не потому, что появилась более сильная группировка.
Практик. Не следует преуменьшать значение этого фактора! У обывателя нет никаких оснований предпочесть одного политика другому — он вообще не знает, чем те занимаются, и знать этого не может. Так что «мандат Неба» — это такая «линейка», которая позволяет сравнивать политиков между собой. И если она удачная, то эффект ее использования может быть очень велик.
Теоретик. Еще бы не велик, Китай уже третье тысячелетие живет с этой «линейкой»![379] Но вот о реальном устройстве Власти «мандат Неба» сообщает даже меньше, чем ничего. Он дезориентирует правителя, создавая иллюзию незаменимости, и смещает фокус внимания историка с состава и сил противоборствующих группировок на всяческие знамения и знаки. Зато «мандат Неба» отлично обосновывает покорность любой существующей власти («Всякая власть — от Бога») и стремление держаться подальше от властных разборок («Небо решает, не я»), для чего, собственно, и был придуман. Как мы увидим в дальнейшем, даже среди выдающихся философов мало кто избежал искушения представить современную ему Власть в качестве абсолютного идеала[380]. Ведь в противном случае правитель всегда мог предъявить свой «мандат Неба» в лице конвоиров.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Читатель. Ну, если все изобретения в теории Власти такие, то невелика им цена. Как самого себя похвалить, уже захватив Власть, любой может придумать — что вы, кстати, сами же и признали. Но вы упомянули еще и некие открытия. Чем они отличаются от изобретений и что же такого открыли во Власти древние китайцы?
Теоретик. Поясню разницу на примере из близкой нам области — военного дела. Собрав большое количество людей и дав им холодное оружие, невозможно не совершить открытия: солдат, находящийся в строю, защищен лучше, чем оставшийся в одиночестве. Таково объективное, ни от кого не зависящее устройство нашего мира; в каком бы времени и какой бы стране ни находился военачальник, первое, чему он учит солдат, — держать строй. Но какой именно строй? И вот тут требуются изобретения: кто-то строится в фаланги, кто-то в каре, другие предпочитают «клин» или «свинью».
Зная некое свойство окружающего нас мира, можно создать на его основе множество разных изобретений; но сначала это свойство нужно открыть. Некоторые свойства (битва в строю) достаточно очевидны; но многие другие запрятаны в нагромождении отдельных фактов, и обнаружить их весьма непросто. Так что вы правы, когда скептически относитесь к изобретениям: открытия намного важнее. Зная устройство Власти, можно легко изобретать все новые способы этим устройством пользоваться. А вот знание самих изобретений без понимания, как и почему они работают, ограничено: даже самый эффективный прием срабатывает не всегда, а только в определенных ситуациях.
Открытие, совершенное древними китайцами в науке о Власти, больше похоже на сражение в строю, нежели на какой-нибудь бозон Хиггса. Оно достаточно очевидно и многократно заново описывалось другими исследователями, но вместе с тем оно столь же фундаментально, как и закон всемирного тяготения. Формулировка этого открытия в «Искусстве войны» лаконична, как и большинство древнекитайских мудростей: «Война — это путь обмана». Все мы сотни раз ее встречали и относимся к ней примерно как к фразе «Волга впадает в Каспийское море»; поэтому потратим немного времени, чтобы раскрыть смысл этой формулировки, обычно пропускаемый мимо ушей.
Почему на войне так важен именно обман? Почему не муштра, новые вооружения, логистика — все то, что позволяет сделать армию более сильной? Потому, что в условиях Древнего Китая (аграрная страна с сухопутными линиями снабжения) сражающиеся стороны находились в этом отношении в равных условиях: оружие, выучка войск, используемый транспорт были одинаковыми. Начиная с какого-то уровня дальнейшее улучшение армии оказывалось невозможным. Итог сражения двух примерно равных армий известен — пиррова победа, военная катастрофа для обеих сторон. Единственный способ одержать настоящую победу заключался в том, чтобы напасть на ослабленного противника — не ожидающего удара, разделившего свои войска или вовлеченного в войну на два фронта. Но противник ведь не дурак и не будет себя ослаблять. Или будет?
Практика войн в Древнем Китае наглядно показала, что все-таки будет. Выдающиеся полководцы побеждали гораздо чаще, чем бездарные, и вовсе не по причине многочисленности их армий. Слабым местом бездарных полководцев оказывались их собственные решения, принятые под влиянием ошибочных представлений о ситуации. Раз за разом они теряли врага из виду, разделяли свои силы или втягивались в войну на два фронта. Не потому, что не знали об опасности таких действий, а потому, что считали их ситуационно оправданными. Потому, что действовали исходя из имеющейся у них ошибочной информации.
