вскочил! – огрызается рыжий парень и уходит из толпы.
– Эй, ребята, глядикось левее: вон и скубент появился! Кончил курс в нетряситете, а теперь состоит в нищенском комитете!
Молодой человек, на которого обрушилась эта острота, в смущении отошел в сторону.
– А сам-то я хоть и паша, зато у меня в кармане ни гроша! Вот не пожалует ли кто?
Сняв шляпу и перевесившись через перила балкончика, дед протягивает руку к публике. Но никто не тронулся с места, никто не подает ему в шляпу.
– Стой, стой, не все зараз! – кричит дед.
– Ха, ха, ха!
Хитрость удалась как нельзя лучше, и на балкон полетели медные и серебряные монеты.
– Эй, дед, лови!
– Старик, лови!
К вечеру дед до того умаялся за болтовней, что совсем охрип и осип и говорил шепотом.
На горах артели «каталей» приглашают публику прокатиться. Одетые в коротенькие полушубки, в рукавицах, с санками в руках, катали то и дело выкрикивают:
– Прокатиться не угодно ли?
– Пожалуйте, прокачу!
Некоторые седоки, особенно дамы, стремглав спускаясь с горы, вскрикивают, чем и доставляют немалое удовольствие толпе, шпалерами стоящей на протяжении всего раската.
– Эй, тетка, ребенка-то потеряешь! – кричит кто-то бабе, вздумавшей прокатиться со своей малюткой.
Следует упомянуть и о раёшниках, которые тоже с успехом подвизаются на гулянье.
– Пожалуйте, господа, панораму смотреть!
Показываю, рассказываю:
Про города все столичные,
Потому преотличные!
– А вот и я, развеселый грешник,
Великопостный потешник —
Петербургский раешник
Со своей потешной панорамою:
Верчу, поворачиваю
Публику обморачиваю:
А себе пятачки заколачиваю!
Вот изволите видеть:
Город Лондон!
Живут там англичане,
Вечно в дыме и тумане.
Там на десять богачей —
Миллион стрекачей,
В дыму не имеют хлеба,
А так себе шляются,
Кой-чем побираются!
А это – город Константинополь
По-прежнему Царьград.
А кто туда попадет,
Так и сам не рад.
Там живет турецкий султан,
Он имеет свой «диван».
А на диван-то не садится,
Потому что сам его боится.
А это – город Париж!
Когда туда приедешь.
Так угоришь.
Оттуда каждого года
Идет к нам мода.
Наша знать
Ездит туда денежки мотать:
Туда-то едут с полным золота мешком,
А оттуда возвращаются без сапог пешком.
А это – город Питер,
Которому еврей нос вытер.
Это город – русский.
Хохол у него – французский,
Рост – молодецкий,
Только дух – немецкий!
Да это ничего: проветрится!
Воды в нем – тьма-тьмущая:
Река течет пребольшущая,
А мелкие реки не меряны,
Все счеты им потеряны!
А вот и петербургская дама,
Только не из Амстердама;
Приехала из Риги
Продавать фиги.
Купеческих сынков обставляет,
Да сети им расставляет.
Карьеру начала с прачки,
Да давали ей много потачки…
Около раёшника – всегда толпа разной молодежи, преимущественно школьников и гимназистов.
Посмотреть на народное гулянье приезжают и воспитанницы Смольного института. В царских каретах смолянки объезжают гусем вокруг Марсова поля и возвращаются домой. Народ толпится шпалерами, заглядывая в окна карет.
В конце масленой недели, в прощеное воскресенье, веселый разгул достигает наивысшей степени. Праздник зимы в полном разгаре. Кажется, что весь Петербург находится в стремительном, безостановочном движении. Все катаются. По Дворцовой набережной один за другим тянутся вереницы рысаков с накинутыми на них зелеными и голубыми попонами; солидные кучера в синих кафтанах, красных опоясках, в шапках о четырех углах едва сдерживают ретивых коней. Побрякивая колокольчиками, бешено мчатся «тройки удалые», подымая позади себя снежную пыль; на сиденье саней накинут богатый ковер, в ногах – медвежья полость; громко разговаривая и смеясь, веселая компания дам и кавалеров спешит в «Аркадию», «Ливадию» или какой-нибудь другой загородный притон. Чухны безжалостно бьют своих измученных лошаденок, подряжаясь катать публику по часам. В иные сани, точно снопы в возу, нагромождается такая многочисленная семья, что чухонцу не хватает места, и он тащится пешком, рядом со своею лошадью.
На улицах то и дело попадается разгулявшийся простой народ – душа нараспашку. Но вот среди всеобщего веселья мерно раздается вечерний звон церковного колокола: завтра начинается Великий пост.
В чистый понедельник улицы заметно пустеют, как будто после морового поветрия…
Примечания
1
Прасол — оптовый скупщик скота, рыбы и других съестных припасов для их перепродажи.
2
Гурт — стадо скота или птицы, перегоняемое на продажу или на убой.
3
Барда — гуща, остающаяся после перегонки сусла (браги) при изготовлении спиртных напитков. Ее используют на откорм скоту.
4
Николаевская железная дорога соединяла Москву с Петербургом, ныне это часть Октябрьской железной дороги. Николаевский вокзал – ныне Московский вокзал.
5
Скотопригонный двор находился в помещениях нынешнего Молочного завода (Московский пр., 65).
6
Прясло — звено, часть изгороди – жердь или доска, закрепленная между двумя соседними столбами, вбитыми в землю.
7
Никольский рынок располагался вдоль Садовой между Крюковым каналом и Никольским пер. (ул. Мясникова). В настоящее время в здании Никольского рынка располагаются несколько мелких предприятий.
8
Гутуевские скотобойни до 1860-х гг. располагались на Гутуевском острове.
9
Атава (отава) – трава, вновь отрастающая на естественных или искусственных лугах после снятия первого укоса или скармливания.
10
Мамона — бог богатства и наживы (у сирийцев); злой дух, олицетворяющий стяжательство, алчность, обжорство (у христиан). В данном случае «служение мамоне» есть служение желудку.
11
Салгап — помещение, где производился убой скота, главным образом для получения сала. Этим салгап отличается от обычной скотобойни.
12
Щукин двор – находился между Апраксиным двором и Большим драматическим театром, частично на территории, ныне занимаемой зданием Дома печати. При его строительстве были снесены основные строения бывшего Щукина рынка.
13
Тенета (тенёта, тенёт – мн.) – сеть для ловли зверей.
