— Берегись, — сказала ей Кэтрин Бронсон-Бернье, когда они встретились за ленчем. — В моей семье принято устраивать так называемый день даров малютке. При этом обязательно символическое похищение будущей мамаши. Так что с этого дня и до самых родов ты должна ожидать какой-нибудь подобной шутки.
Когда Кэтрин в деталях расписывала ей этот странный, но трогательный обычай, Изабель так хохотала, что слезы покатились по ее щекам.
— И что, мне тоже не избежать всего этого?
— Нет. Избежать этого невозможно, — сказала Кэтрин. — Причем все случится тогда, когда ты меньше всего ждешь подвоха. Меня, например, две женщины в форме медсестер утащили прямо из офиса. Мы сели в длинный лимузин и умчались в прелестный маленький мотель возле Колд-Спринг-Харбор на Лонг-Айленде. И вот тут-то все мои нежно любимые родственники выпрыгнули из своих укрытий: кто из-за пальмы в кадке, кто из-за двери, кто из шкафа, и закричали на разные голоса: «Сюрприз! Сюрприз!»
Ну что могла сказать на это Изабель? Она слушала диковинный рассказ и не знала, верить или не верить Кэтрин. Для нее все это звучало как какая-то фантастика. Вернувшись домой в тот вечер, принцесса пересказала все изумленной Мэксин и пораженному Ивану.
Между тем перед Изабель и Дэниелом вплотную встала необходимость обустраивать собственное, отдельное жилье. Его квартира была достаточно просторна, но ее еще надо было приспособить для удобства семьи с ребенком. Хорошо еще, что тетушка Элис отложила возвращение на Манхэттен до сентября. Изабель надеялась, что к тому времени они успеют привести в порядок квартиру Бронсона. Когда она сказала Мэксин, что намерена отвести для нее комнату со всеми удобствами в их будущем жилище, бывшая гувернантка поразила ее заявлением о своем намерении переехать к Ивану, как только Изабель вернется домой после родов.
Любовь так и витала в воздухе. Изабель подтрунивала над старой ирландкой, утверждая, что вся прелесть романтики, которой она так восхищалась в книжках, вдруг воплотилась в жизни. Мэксин только улыбалась в ответ. Однако искорки в ее глазах говорили Изабель о многом.
Несмотря на старательные самоувещевания, Джулиана вскоре обнаружила, что чем дальше, тем сильнее ее мучат мысли о сестре. Маленькая заметка во французском «Вог» пробудила дремавшего в ней монстра зависти, и Джулиана ощутила, как это чудовище запустило острые когти в ее сердце. Ну кто, как не ее сестричка, носившая, должно быть, на своем челе поцелуй Фортуны, догадался бы обратить простое детское развлечение в источник немалых доходов? Ведь любая девчонка в Перро свободно управляется с иголкой и нитками. Здесь это даже не считается искусством. Так, простая, доступная всем и даже в чем-то примитивная работа. Как раз для Изабель.
Джулиана выдрала лист из журнала. На нем была фотография ослепительно улыбающейся беременной сестры. Принцесса яростно смяла страницу и бросила в корзину для мусора, стоявшую у стола. В последнее время даже сны ее были полны образами ненавистной Изабель. Джулиана поглядела на ящик, в котором хранила отчеты Маршана. Ей не нужно было снова смотреть на фотографии, чтобы воскресить в памяти каждую мелочь, заснятую на пленку, каждый жест или выражение лица обоих главных героев этого романа в картинках. Ей вдруг вспомнилось, сколько раз после смерти Бертрана Эрик уезжал из дому. Казалось даже, что он дольше отсутствовал, чем оставался подле своей жены. Наверное, объехал все сколько-нибудь значимые города, в которых имелись офисы «Малро интернешнл».
«Подумать страшно! Ведь камера запечатлела лишь одну из их тайных встреч, но только Богу известно, как часто они бывали вместе! Может быть даже, едва я вышвырнула ее из Перро, как они встретились в Париже? Или в Лондоне, пока она жила якобы у этой своей Джеммы? Или в Нью-Йорке, много, много раз, снова и снова. И с чего это я взяла, что ребенок, которого ждет Изабель, от того американского бизнесмена? — Этот страшный, леденящий кровь вопрос лишь сегодня впервые пришел ей в голову. — Ведь, в сущности, никто не мог помешать Изабель спать с кем угодно, а если учесть, что круг ее любовников не ограничивался двумя мужчинами… Значит, ребенок может быть как от Джанни Вителли, так и от любого из тех, кто увивался возле нее после нашей с Эриком помолвки!»
«Но ты уже знаешь правду, — шипел чей-то холодный голос в ушах Джулианы. — Это ребенок твоего мужа. Сын Эрика. Полноправный наследник престола».
Принцесса вскочила с места. Сердце ее болезненно заколотилось. Оноре записал ее на прием к специалисту в женевской клинике, но до поездки туда оставалось еще две недели. Внезапно эти четырнадцать дней представились ей целой вечностью. Джулиана пошарила рукой возле стопки писчей бумаги, нащупывая кожаный переплет адресной книжки. И почему, черт возьми, у нее до сих пор нет этого телефона? В конце концов ведь это ее дело. На карту поставлено все ее будущее!
Она решительно зашагала к кабинету Оноре. Двери туда никогда не запирались — Оноре был слишком воспитанным джентльменом, чтобы подвергать сомнению честность обитателей замка.
Хозяина на месте не оказалось. Под прямым углом к многоканальному телефонному аппарату, установленному тут несколько месяцев назад, стоял блестящий хромовый «Ролодекс». Джулиана пролистала карточки. Имена вхожих и не вхожих в их дом, но весьма известных в обществе людей, подобно стремительным искрам фейерверка, мелькали у нее перед глазами. Номера клиники нигде не было. Отодвинув стул, она открыла центральный верхний ящик стола: пара золотых ручек, серебряный ножик для разрезания бумаги, увеличительное стекло в бархатном футляре, почти пустая пачка сигарет «Плейер» и коробок спичек с напечатанным в верхнем левом углу логотипом «Малро интернешнл». Принцесса быстро просмотрела три ящика справа и верхний слева — тоже ничего. Наконец, спустившись ниже, добралась до висячей картотеки. Трясущимися руками она принялась копаться в папках, наполненных компьютерными распечатками каких-то таблиц, подшивками газетных вырезок, касающихся деятельности «МИ».
Стоп! Во рту появилась горечь, как от разлившейся желчи. Вынув из ящика одну из толстых папок, принцесса открыла ее. Колени задрожали. Она бессильно опустилась в кресло, колесики которого покатились по ковру. Вот оно! Портрет ее сестры в серебряной рамочке! И внизу, посередине, — три слова, написанных знакомым порывистым почерком: «Люблю, люблю, люблю!» Изабель была в белом вечернем платье с глубоким вырезом, обнажающим плечи. Она стояла в саду, у живой изгороди, которая так нравилась самой Джулиане. На заднем плане едва виднелись западные башенки замка. Глаза ее смотрели вызывающе, с откровенным сладострастием и даже цинизмом. Волосы были собраны тугим узлом, полностью открывая красивое лицо. Джулиана никогда не видела у сестры такую прическу. Это удивило и насторожило ее.
