«С днем рождения, Лиза», – добавлял папа после этого.
Дело совсем не в том, что мы перестали любить друг друга. Просто мы уже не знали, как находиться друг с другом. Мы не были готовы, мы не знали, что делать, когда семейная жизнь трагически заканчивается. Мы не знали, что делать, когда мама заболела и когда она умерла. Мы не объединялись, хотя и пытались объединиться. Мы искренне старались.
Через несколько дней после того, как мне исполнилось восемнадцать, мы встретились в нашем обычном месте. Я приехала на Одиннадцатую улицу первой, папа появился через несколько минут. Мы ждали Лизу.
– Как дела в школе? – спросил папа, выбрав самый безопасный предмет разговора.
Со школой все было хорошо. Он и сам знал, что у меня там все в порядке. Вероятно, школа была единственной частью моей жизни, о которой папа был хорошо осведомлен. Он попытался вести со мной легкую светскую беседу и заговорил о том, что недавно прочитал в газете:
– Послушай, в наше время произошел огромный прогресс в создании лекарств от СПИДа. Вполне вероятно, что скоро смогут найти и панацею от этой болезни.
Обычно мы избегали всех тем, которые могут вывести нас на разговор о маме. Папа, видимо, заметил, что я смутилась, и отвернулся, делая вид, что смотрит, не появилась ли Лиза. Однако он упорно не хотел менять тему:
– Новые лекарства позволяют больным СПИДом жить нормальной жизнью. Их положение стало гораздо лучше. Теперь со СПИДом можно жить годами. – Я хотела вставить, что, затрагивая вопрос СПИДа, он кое-что позабыл, но папа продолжил: – Ты знаешь, что и я сам ВИЧ-позитивный? В апреле диагноз поставили.
В апреле? Сейчас – конец октября. И он полгода молчал об этом? Даже учитывая, что мы не были такими близкими людьми, как раньше, он мог бы это сделать. Я чувствовала, будто меня ударили в солнечное сплетение, и кровь прилила к лицу. Я посмотрела на единственного живого из моих родителей и поняла, что не хочу его терять. Мы стояли на тротуаре около ресторана, и краски окружающего нас города мгновенно потускнели.
Из толпы появилась Лиза. Она еще не успела к нам подойти, папа наклонился ко мне поближе и прошептал на ухо:
– Лиз, ты только ей не говори. Сделай, пожалуйста, такое одолжение.
Мы расселись вокруг стола в ресторане. Я слушала, как папа с Лизой пытаются общаться. Голова кружилась, но я старалась делать вид, что у меня все прекрасно. Я пробовала отвлечь себя будничными мыслями. Надо будет напомнить отцу о наступающем дне рождения Лизы, купить ей от него открытку, заказать столик в ресторане…
В тот вечер папа смеялся чаще и громче, чем обычно. Принесли торт с восемнадцатью зажженными свечами, и они хором спели мне «С днем рождения тебя». Папа под столом сжал мою руку. Он очень редко шел на физический контакт, поэтому я поняла значение его жеста. Он пытался достучаться до меня, сказать мне: «Лиззи, я с тобой». Я не могла оторвать от него глаз. Я попыталась запомнить, как папа хлопает в ладоши после того, как я задула свечи. Что будет потом, никто не знает. Мне хотелось крепко обнять его и защитить от страшной болезни. Мне так хотелось, чтобы беды перестали валиться на нашу семью, так хотелось, чтобы он был здоров.
«Господи, дай мне спокойствия, чтобы принять то, что я не могу изменить, и смелости изменить то, что могу. А также мудрости, чтобы понять разницу».
Я не загадала никакого желания перед тем, как задуть свечки. Вместо этого я пообещала себе простить отца и приложить все силы, чтобы наладить с ним отношения. Я не хотела повторять ошибку, которую уже один раз совершила с мамой.
Я понимала, что он не был самым лучшим в мире отцом, но другого отца у меня не было. Мы нужны друг другу. Несмотря на то что он много раз меня разочаровывал, жизнь слишком коротка, чтобы помнить все обиды. Я должна забыть и простить. Я должна перестать желать, чтобы мой отец изменился, и принимать его таким, какой он есть.
Я представила, что вся моя обида и горечь накачана в воздушный шарик, который я отпускаю в воздух, и простила его.
* * *
Хотя я много лет избегала ходить в школу, именно Академия стала моим спасением. У меня оставалось еще два семестра, и я воткнула в свой распорядок дня максимальное количество курсов, предметов и лекций. Мне нравилось, что обучение помогало изменить мою жизнь. Я начала получать удовольствие от долгих часов, которые вкладывала в учебу, и от того, что постепенно у меня получалось лучше и лучше.
Я складывала слова в предложения эссе, словно собирала пазл. Помню, как однажды Пери на лекции сказал, что синтаксис, грамматика и пунктуация имеют такое большое значение, что способны спасти жизнь.
«Пунктуация меняет все, меняет смысл предложения, – говорил он. – «Казнить, нельзя помиловать» или «Казнить нельзя, помиловать». Понимаете? Это диаметрально разные по значению предложения».
Мы засмеялись.
Однако я любила школу не ради ее самой. Я не считала себя «книжным червем», не хотела в будущем заниматься научной работой. Мне нравилось, что я учусь вместе с другими людьми, меня привлекал социальный аспект учебного процесса, а также то, что хорошее образование является основой хорошей жизни.
Работа в школе для меня была неотделима от людей, которые в ней учились или преподавали. Я любила школу за то, что она давала мне возможность завязать отношения с людьми, которых я ценила и любила. Мне нравилось работать бок о бок с теми, кто стремился изменить свою жизнь к лучшему, потому что именно этим занималась я сама.
Я любила дни и вечера с Джеймсом, проведенные в квартире Евы, когда мы готовились втроем. Наши учебники и тетради были разложены по всей комнате, на полу, на столе и на диване. Мы могли заниматься часами. Я сворачивалась калачиком на диване, клала голову Джеймсу на колени, а он теребил мои волосы.
Иногда мы сидела за столом напротив друг друга. Мы смеялись над глупыми шутками, Джеймс просматривал свой учебник по японским иероглифам. Он переписывал их рядами в тетрадку. Ева нам готовила пасту с курицей, фасолью и морковью в молочном соусе. Иногда, когда у нас были деньги, мы позволяли себе авокадо и грибы портобелло. Я старалась как можно чаще приносить Еве продукты. Несмотря на мой загруженный график, я всегда могла что-нибудь купить в продуктовых магазинах поблизости.
Однажды вечером после школы я ехала к Еве. Как я уже неоднократно делала, я собиралась зайти в магазин, только в этот раз я решила не платить за покупки, а украсть все, что мне было нужно. Я поговорила с Евой по телефону, и мы условились, что я принесу куриные котлеты и кусочек пармезана. Я знала, и то и другое может незаметно исчезнуть в моем рюкзаке, после чего я смогу спокойно выйти из магазина. Не потому, что у меня не было денег, чтобы купить запланированное. Напротив, все мои сбережения от работы летом были у меня с собой. Но деньги в моем понимании были равны выживанию, и я всеми силами старалась их экономить. Точно так же, как я уже неоднократно делала, я вошла в магазин с твердым намерением не платить за товары.
Я уже держала в руках продукты и осматривалась, чтобы улучить благоприятный момент и незаметно положить их в рюкзак. Неожиданно я обратила внимание на менеджера магазина, который стоял в торговом зале и читал какие-то бумаги. Видимо, он проверял документы на отгрузку товара. Периодически он отвлекался от бумаг и давал указания сотрудникам магазина. За ухо менеджера был заложен карандаш. Он потел и хмурился.
Я осмотрелась кругом. Заметила кассирш, усердно сканирующих этикетки товаров, потом пожилую даму с тележкой. Я почувствовала, что у меня нет никакого желания воровать в этом магазине. Я не хотела делать ничего противозаконного. Я видела менеджера, который в поте лица трудился за свою зарплату. Я не хотела его наказывать, это было бы совсем неправильно. Не знаю, почему я раньше не обращала внимания на такие вещи. У меня все было готово, чтобы украсть необходимые продукты, но я почувствовала омерзение от собственного поведения.
В начале семестра у нас в Академии произошел неприятный случай – украли бумажник одного из учащихся. Было созвано общее собрание, на котором Пери сказал: «Вопрос даже не в том, что украли бумажник. Все гораздо хуже – кто-то пытается разрушить атмосферу доверия, которая сложилась в нашей школе. Вопрос сводится к тому, можем ли мы доверять друг другу. Чтобы вернуть доверие, потребуется немало времени».
Тогда мне стало понятно, что действия одного отдельно взятого человека имеют последствия для целой группы людей. Тем не менее в более широкой перспективе эта идея оставалась для меня весьма абстрактной. До тех пор, пока я не собралась украсть продукты в магазине, не увидела менеджера, работников и покупателей и не задумалась об их жизни и последствиях своих действий.
