За стеной шло шумное собрание. В ответ на заявление преподавателя, которое я не расслышала, раздались громкие аплодисменты учащихся. Я решила не идти на это собрание, потому что мне надо было срочно разобраться с документами и отправить заявки на стипендии до окончания срока их приема. Я поняла, что все подробно не успею прочитать, поэтому начала просматривать только информацию о том, сколько именно можно получить в виде гранта или стипендии.
Одна финансовая компания предлагала 500 долларов победителю в конкурсе эссе на тему «Свободная торговля в условиях свободного рынка». Другая компания обещала выплатить 250 долларов победителю конкурса на лучшее эссе на политическую тему об известном политике.
«Что за ерунда? – подумала я. – Этих денег не хватит, чтобы на семестр еды купить».
Я быстро листала бумаги: одна компания предлагала стипендию в 400, другая в 1000 долларов, и я начала задумываться о том, как дети из бедных семей без стипендии и гранта могут получить хорошее образование за тридцать тысяч долларов в год.
Наконец, я дошла до документа, который Джесси предусмотрительно отметила желтым стикером с размашистой надписью синими чернилами: «Тебе должно понравиться». Это было объявление о Программе поддержки получения высшего образования, вырезанное из газеты The New York Times. В рамках этой Программы предоставляли 12 000 долларов за каждый год обучения в колледже. Без всяких сомнений, ее создатели были в курсе реальной стоимости обучения! Помимо оценок, списка факультативных занятий и описания хобби, необходимо было прислать эссе о сложностях, которые приходится преодолевать на пути к получению знаний.
Я не поверила своим глазам. Вот это тема прямо про меня! Я сдвинула все со стола, чтобы освободить место, вынула блокнот и начала составлять план сочинения. Через несколько минут все было готово. Я решила сделать перерыв и выйти к кулеру, чтобы попить воды. Как раз в эту минуту закончилось общее собрание, и учащиеся стали выходить из зала. Ко мне подошел один из учеников последнего года обучения по имени Бессим и пожал руку со словами:
– Молодец! – Я посмотрела на него в полном недоумении. – Поздравляю, – добавил он.
– С чем?
– Со всеми твоими грамотами и дипломами. Ты же стала лучшей практически по всем предметам.
Я даже не подозревала, что пропустила собрание, на котором вручали грамоты и объявляли имена лучших учеников.
Я трусцой побежала в офис Пери. Он говорил по телефону.
– Что ж ты не пришла? – Он протянул мне папку с моим именем на обложке и продолжил свой разговор.
Я вернулась в офис Джесси, раскрыла папку и начала рассматривать ее содержимое. Внутри было несколько грамот на красивой белой бумаге с окантовкой синим цветом и моим именем, выведенным каллиграфическим почерком. В общей сложности там оказалось одиннадцать почетных грамот, в том числе за лучшее исполнение роли Гамлета на конкурсе талантов, за вклад в борьбу со СПИДом и несколько – за лучшие на курсе оценки по ряду предметов.
Я взяла в руки заявку на стипендию из The New York Times. Занятия закончились, и на улице учащиеся курили и болтали. А я, словно в трансе, начала писать. Я хотела излить в эссе всю грусть и все страдания, которые мне пришлось пережить. Этот был тот самый случай, когда не я писала эссе, а оно писалось само. Я не чувствовала, что пишу его, потому что слова лились сами собой без моего активного участия. Я словно парила где-то наверху и наблюдала, как моя рука быстро описывает на листе бумаги все то, что мешало и сдерживало меня в этой жизни.
В тот же вечер я распечатала свое эссе, которое надо было скрепить с выпиской об успеваемости и отправить в колледж.
* * *
Это должна была быть всего лишь фотография для студенческого альбома. Я и понятия не имела, что все сложится так, что я подам документы в Гарвардский университет.
Предыстория следующая: меня в числе десяти лучших учеников Академии наградили поездкой в Бостон. Нас сопровождали Пери и еще один преподаватель по имени Кристина. В Бостон мы ехали на поезде, а жить должны были в общежитии студентов Бостонского колледжа.
Ева тоже оказалась в десятке лучших. В вагоне мы сидели рядом, поезд шел из Нью-Йорка до Бостона без остановок, и мы проболтали все четыре часа пути. Я постоянно отвлекалась на проносящиеся за окном красоты: дома, синее небо и водоемы. Ева ездила с отцом и бабушкой в Париж, и удивить ее было сложнее, но она, тем не менее, послушно поворачивалась и смотрела на то, чем я восхищаюсь.
Я раньше никогда не ездила на таком большом и комфортном поезде, настроение у меня было отличное, и я болтала, как сорока. Мы перешли в вагон-ресторан, и Ева начала рассказывать мне об отношениях со своим бойфрендом Адрианом. Вдруг в порыве откровенности я пересела из кресла напротив Евы на соседнее с ней и призналась:
– У меня нет дома. Только ты никому об этом не говори.
До этого мы обменивались историями об Адриане и Джеймсе.
– Не скажу, – заверила меня Ева.
Казалось, ее нисколько не удивило мое сокровенное признание. Вполне вероятно, что, учитывая количество ночей, которое я провела в ее квартире, это сообщение не являлось сногсшибательной новостью.
– Обещаю, – добавила она и протянула мне открытый пакет с маленькими кренделями, посыпанными крупной солью.
До самого Бостона мы делились с ней самым сокровенным, говорили о наших парнях, о музыке и мечтах.
Ева хотела учиться в колледже. Она мечтала «закрыть за собой дверь и весь день читать». И думала о вузе, в котором можно получить хорошее образование, расположенном в красивом месте с большим количеством деревьев.
– И я хочу, чтобы Адриан учился со мной в одном колледже, – сказала она, а потом спросила, какие у меня планы.
– Не знаю, – ответила я. – Я слышала, что Брауновский университет высоко котируется. Или куда-нибудь в Калифорнию… Мы с Сэм мечтали, что будем там жить. Ну и, конечно, чтобы кругом все было красиво.
Мы с Евой жили в одной комнате. Я бросила вещи на свою кровать и пошла играть в салочки в незнакомых гулких коридорах. Мы скользили по полу в носках, как на коньках, крича от радости в полный голос. За нами с Евой бегала высокая блондинка Моник. В итоге все мы оказались в куче на полу, помирая от смеха. Под нашими окнами располагалась дорожка для легкой атлетики, вдалеке виднелся Бостон. Я поняла, чем это общежитие нравилось Кену и другим студентам колледжа: здесь было много места.
Перед тем как пойти прогуляться по кампусу, я аккуратно развесила в шкафу верхнюю одежду и сложила джинсы в ящик шкафа. Я потрогала фотографию мамы, положила в маленький передний карманчик джинсов «счастливую» монетку «Анонимных наркоманов». Впервые за несколько лет – хотя бы всего на две ночи – я могла назвать окружающее меня пространство «своим». Я испытала прилив гордости. И я бы с удовольствием пожила в таких условиях.
Сам Бостон мне очень понравился. Пери повел нас на экскурсию по старой части города в район под названием Бикон-Хилл. Сквозь большие окна на первых этажах старых домов была видна антикварная мебель и люстры, встроенные в стены книжные шкафы и камины. Это был очаровательный район, на окнах красовались серые ставни, около домов росли старые высокие деревья с белыми цветами. Улица была вымощена булыжником.
Пери отвечал на все наши вопросы: «А сколько тут стоят дома?», «Чем занимаются их обитатели?», «Как живут студенты колледжа?»
Мы гуляли всю первую половину дня и к ланчу нагуляли недюжинный аппетит. Есть мы должны были в китайском ресторане на Гарвард-сквер. Но перед этим, сказал Пери, нам надо сделать групповое фото у памятника Джону Гарварду[27]. Я слышала об этом человеке по телевизору, но не помнила, как он выглядит, поэтому мне было интересно увидеть памятник.
Мне сложно описать, что я чувствовала тогда, гуляя по Бостону в неприглядной одежде и таская в рюкзаке все свое имущество. Как я уже писала ранее, в течение долгих лет я считала, что меня и подобных мне отделяет от «нормальных» и продуктивных членов общества кирпичная стена. Я смотрела на эти дома, и я фактически ее видела. С одной стороны – они, с другой – мы.
В знак протеста я потрогала стену на Гарвард-Ярд. Вокруг меня ходили умытые студенты в красных толстовках с надписью «Гарвард». Перед статуей располагалась группа японских туристов с той же целью, что и мы, – сфотографироваться. На подстриженных лужайках валялись студенты с книгами и конспектами. Вокруг стояли старые здания из красного кирпича, казавшиеся в одинаковой степени древними и недоступными.
