Врачи как-то ошиблись в своих рекомендациях, и молодого заключенного пришлось отправить в один из военных госпиталей в Монтевидео. Простыни там были помечены клеймом «ВМФ США». Ему выдали темно-синий махровый халат (такого роскошного халата он еще в жизни не носил) со штампом «Военврач США».
Вернувшись в тюрьму, молодой уругваец однажды услышал громкий шум и гам. По коридору с радостными криками бежали возбужденные охранники. Один из них на какое-то мгновение задержался перед его камерой и крикнул: «Слыхал? Поймали еще одного вашего! Он служил у нас!»
Этим человеком был подкомиссар полиции Бенитес.
В полицейском управлении Монтевидео коллеги Бенитеса тут же вспомнили, что иногда тот вел себя несколько странно. Хотя он и ругал «тупамарос», угрожая им расправой, ни одного повстанца он не только не убил, но и не ранил. Однажды после очередного налета он объяснил свою пассивность тем, что заело пистолет.
Все это время Бенитес передавал «тупамарос» сведения о полиции. Во время одной из полицейских облав были найдены записи, сделанные рукой Бенитеса. Узнав об этом, он понял, что разоблачение неминуемо, и поэтому через судью сдался в руки правосудия. Его тут же бросили в тюрьму и избили до полусмерти.
Находясь в Швейцарии, Маркос Арруда пристально следил за всем, что имело отношение к его бывшим тюремщикам. Одним из пытавших его офицеров был капитан по имени Далмо Чирилло. В конце 1975 года Маркос прочитал в газетах о том, что в камере пыток на улице Тотойя погиб один рабочий-металлург. Среди лиц, причастных к убийству, называлось и имя Чирилло, недавно произведенного в подполковники.
Двое из тех, кто в свое время пытал Жан-Марка, также получили повышения по службе в знак признания их профессионального умения. Клементе Монтейро, прошедший подготовку в американском центре в Панаме, а затем руководивший следственной службой с применением пыток на острове Цветов, был назначен начальником Национальной полицейской академии в Бразилии. Под его началом эта академия, финансировавшаяся США, была расширена и стала принимать слушателей из других латиноамериканских стран.
Алфредо Поэк, офицер ВМФ, избравший жизненную стезю еще в Форт-Брагге, после службы на острове Цветов был переведен с повышением в СНИ (Национальную разведывательную службу, созданную генералом Голбери после переворота в 1964 году). Новая работа нравилась Поэку, и он искренне надеялся помочь СНИ достичь таких же высот, каких уже достигла разведслужба США, которую тот по-прежнему считал непревзойденной.
В беседах с новобранцами Поэк говорил, что самым важным качеством хорошего разведчика является естественная любознательность. Человек никогда не должен испытывать полного удовлетворения и самоуспокаиваться. Работая инструктором по пропаганде, Поэк получил доступ к личным досье бразильских повстанцев, и поэтому имел теперь возможность сообщать, например, слушателям, что большой процент повстанцев — это дети родителей, которые официально разошлись (бразильский вариант развода). По словам Поэка, 85 процентов повстанцев страдают серьезным расстройством нервной системы.
Когда Поэка спрашивали, а чем он занимался в прошлом, тот неизменно начинал с того, что говорил: стыдно чернить честных военных, добросовестно выполнявших свой долг. Хуже всего, добавлял он, что его иногда путают с другим Алфредо, который несколько лет назад работал в СЕНИМАР и называл там себя «Майком». Если же собеседник всем своим видом показывал, что с недоверием относится к этой истории с другим Алфредо, или же спрашмвал, где тот живет в настоящее время, Поэк хмурил брови. В свое время, говорил он, тот, другой Алфредо был первоклассным пилотом, настоящим асом, но сейчас он очень болен. Говорят, у него рак, злокачественная опухоль, поэтому спрашивать о его прошлом значило бы лишь напоминать ему о том, что он уже не тот.
Весной 1973 года один из представителей весьма робкой оппозиции в Бразилии встретился с американским сенатором из Южной Дакоты Джеймсом Г. Абурезком в его служебном кабинете в Вашингтоне. Взяв у сенатора обещание не называть его имени, бразилец рассказал ему об ужасных пытках у себя на родине и представил немногочисленные, но весьма убедительные доказательства причастности США к этому делу.
С первых дней пребывания в сенате Абурезк искал проблему, которую можно было бы поднять на щит и начать против чего-нибудь «крестовый поход». И вот теперь у него такая возможность появилась: он начал серьезно интересоваться деятельностью Управления общественной безопасности. Не он был первым критиком этого учреждения, хотя его кампания и была наиболее целеустремленной и решительной. Еще в 1966 году сенатор Уильям Фулбрайт выразил сомнение в необходимости осуществляемой этим управлением программы. Правда, особых хлопот его критические замечания никому не причинили. В тот период Фулбрайт начал все более настойчиво выступать против войны во Вьетнаме, и уже этого было вполне достаточно, чтобы полностью дискредитировать сенатора в глазах полицейских советников (конечно же, поддерживавших интервенцию США).
Тогдашний президент Линдон Джонсон не очень-то интересовался Управлением общественной безопасности. Руководство Международной полицейской школы объясняло это тем, что тот был слишком занят двумя своими главными проблемами: войной во Вьетнаме и программой построения «великого общества». Да и критика в адрес управления была в то время не очень громкой, так что президенту и не нужно было как-то его поддерживать.
Во время первого срока своего пребывания на посту президента Никсон говорил Байрону Эиглу, что программа полицейской консультативной помощи весьма полезна и находится в хороших руках. В 1971 году, когда с визитом в Вашингтон прибыл третий военный президент Бразилии, генерал Медичи, Никсон подвел итог своей латиноамериканской политики, объявив Бразилию моделью для остальных стран континента. К тому времени, когда Управление общественной безопасности стало подвергаться все более суровой критике, Никсон уже был полностью втянут в «уотергейтский скандал».
Директор Агентства международного развития Джон Хэппа поддержал деятельность Управления общественной безопасности в письме конгрессмену Отто Пассмену. Но его авторитет среди сенаторов-либералов был сильно подорван одним немаловажным обстоятельством: в тот период, когда Мичиганский университет заключил тайные контракты с ЦРУ на выполнение консультативных заданий в Южном Вьетнаме, Хэнна был его президентом.
Американские полицейские советники за границей с нетерпением ожидали, когда же кто-нибудь из высокопоставленных правительственных чиновников встанет на их защиту. Но никто этого не делал. ЦРУ, обычно весьма искусно ведущее закулисную борьбу, когда дело касается его собственных интересов, на этот раз решило отмежеваться от Управления общественной безопасности. Когда сенатор Абурезк сообщил общественности о техасском центре, где курсантов обучают делать бомбы, ЦРУ предпочло отречься от своего детища, так как считало, что кампания по его спасению может привести к весьма нежелательным слушаниям в конгрессе.
Тогда, в 1974 году, ЦРУ пока еще не было объектом многочисленных расследований, которые проводились в связи со все чаще выдвигаемыми против него обвинениями, окончательно подорвавшими его репутацию. Это произойдет несколько позже. А пока тогдашний директор ЦРУ Ричард Хелмс в беседе с журналистами в Вашингтоне мог спокойно говорить: «Вы должны верить, что мы порядочные люди». И большинство представителей прессы верило.
Когда Управление общественной безопасности было прикрыто, финансирование его деятельности прекращено, а двери Международной полицейской школы в здании бывшего трамвайного депо захлопнулись, кое-кто из полицейских советников навсегда ушел с государственной службы. Некоторые превратились в частных детективов. Джек Гоин, например, открыл в Вашингтоне собственный офис под названием «Служба общественной безопасности». Его бывшие коллеги с лучшими связями без труда перешли в Агентство по борьбе с контрабандой наркотиков, что давало им возмояшость вновь участвовать в полицейских операциях за границей.
Многие из бывших полицейских никогда не служили в странах, где пытки стали общепринятым методом извлечения информации. Другие, хотя и служили в Бразилии или Уругвае, лично в применении пыток не участвовали. Одни знали о пытках, другие — нет. И все же, чем бы они ни занимались в прошлом, после убийства Митрионе общественность стала относиться к ним с большим недоверием, правительство вообще от них отреклось, и в большинстве случаев они остались без работы.
Когда из Парижа пришло известие о том, что Филип Эйджи пишет книгу, это было воспринято как дурное предзнаменование для ЦРУ, как предвестник того, что 30-летняя эпоха его привилегированного положения подходит к концу. Свое последнее задание по линии ЦРУ Эйджи выполнял в Мехико. Именно там он и изменил, радикальным образом свои политические убеждения и стал придерживаться крайне левых взглядов. Он развелся с женой (для католика это серьезный шаг) и порвал с ЦРУ (еще более серьезный шаг для человека, давно «разменявшего» четвертый десяток и не умевшего делать ничего, кроме «грязных дел»). Но самым серьезным шагом для человека, еще дорожившего своей жизнью, было решение сесть за мемуары.
