Митрионе лично проверил звуконепроницаемость подвала. Для этого он поставил граммофонную пластинку с записями гавайской музыки и включил проигрыватель на полную мощность, затем поднялся наверх, чтобы убедиться, что в жилых помещениях музыки не слышно. Кромо того, он приказал несколько раз выстрелить в подвале из пистолета, а сам в это время прислушивался, не доносятся ли снизу звуки выстрелов.
«Хорошо, очень хорошо, — приговаривал Митрионе. — Я действительно ничего не слышу. Ну а теперь вы останьтесь здесь, а я спущусь вниз». Это проделывалось несколько раз.
Первые занятия в подвале проводились главным образом с выпускниками Международной полицейской школы в Вашингтоне. Сначала им рассказывали об анатомии человеческого тела и устройстве центральной нервной системы. «Вскоре, однако, — писал Мануэль, — в подвале стали заниматься вещами посерьезнее. Для опытов с окраин Монтевидео туда были доставлены нищие (в Уругвае их называют bichicones) и женщина, которую задержали на границе с Бразилией. Всех этих людей использовали для демонстрации воздействия электрического тока на различные части человеческого тела. Кроме того, им давали какие-то лекарства, вызывающие рвоту (не знаю зачем), и еще один медицинский препарат. Четверо из них умерли».
Дойдя до этого места в книге Мануэля, я особенно пожалел, что не смог поговорить с ним лично. А ведь как хотелось спросить, присутствовал ли сам Митрионе на этих занятиях и видел ли он собственными глазами, как умирали эти четверо. Из книги это было неясно. Судя по показаниям самих заключенных, американские советники в Бразилии лично не посещали занятий, где изучались методы применения пыток. Они были слишком осторожны и не хотели открыто себя компрометировать.
Находясь в Уругвае, я выслушал немало обвинений в адрес Митрионе, который якобы лично был причастен к пыткам. Но я подошел ко всем этим обвинениям критически, стараясь быть максимально точным и справедливым. Некоторые из «тупамарос» признались, что их товарищи, пытаясь как-то оправдать убийство Митрионе, склонны были рисовать его портрет в самых мрачных красках. Но я все же разделяю точку зрения, высказанную Мануэлем на пресс-конференции в Гаване. «Митрионе, — сказал он тогда, — это не какой-то уникальный человек или выродок. Ведь чего проще — сказать, что в любой стране и в любой профессии есть свои выродки».
Работая над книгой, я пришел к выводу, что лучше всего проявлять сдержанность и осторожность в оценках, так как после окончательного анализа всех фактов и обстоятельств некоторые выводы могут оказаться спорными. Хочу, однако, заметить, что в тех случаях, когда мы с Мануэлем описывали одно и то же событие (а информацию о нем мы собирали совершенно независимо друг от друга), наши оценки совпадали и множество, казалось бы, разрозненных фактов вписывалось в одно связное повествование. Последние страницы книги Мануэля, где Митрионе произносит весьма откровенный и красноречивый монолог, звучат, как мне кажется, вполне правдоподобно. Поскольку достоверность этой хвастливой речи у меня не вызывает сомнений, приходится признать, что в свое время, пытаясь найти в Митрионе качества, которые мы все так ценим в людях, я несколько недооценил силу воздействия на него всех этих десяти лет, в течение которых он занимался своим отвратительным ремеслом. И конечно же, тогда я просто не мог себе представить, что этот человек способен изливать душу с такой поразительной откровенностью и с такой жестокостью. Такое можно услышать лишь в разговоре двух циничных профессионалов.
Разговор этот произошел зимой 1970 года, за шесть или семь месяцев до похищения Митрионе. Прибыв в Монтевидео с небольшим опозданием, Мануэль отправился не в американское посольство, а прямо домой к Митрионе. «Он пригласил меня в дом, и мы ушли в маленькую комнату. Не знаю, зачем он это сделал. Мы немного выпили и заговорили о своем отношении к жизни».
«Допрос заключенного, — это настоящее искусство, — сказал Митрионе. — Сначала надо сломить его волю. Для этого его нужно унизить, заставить осознать свою беспомощность и полностью изолировать от внешнего мира. Сначала — никаких вопросов. Только оскорбления и избиение. Затем просто избиение в полной тишине. Лишь после этого можно приступать к допросу. Теперь единственным источником боли для него должен стать избранный вами инструмент. Чтобы получить желаемый эффект, — продолжал Митрионе, — боль должна иметь определенный характер, причиняться в одном и том же мести и иметь одинаковую интенсивность».
Во время допроса не следует допускать, чтобы человек терял всякую надежду на жизнь. Слишком далеко заходить нельзя, потому что тогда он может смириться со смертью. «Всегда оставляйте ему хоть какую-то надежду, хоть маленький проблеск… Когда получите то, что хотите (а я всегда этого добиваюсь), неплохо еще какое-то время продолжить допрос, стукнуть заключенного еще пару раз и немного поиздеваться над ним. Не для того, чтобы получить еще какую-то информацию, а так, для профилактики, чтобы окончательно его запугать и отбить охоту заниматься повстанческими делами».
Беседа приобретала все более доверительный характер. «Когда вам доставлен субъект, — продолжал Митрионе, — первым делом следует определить его физическое состояние, степень сопротивляемости организма. Для этого необходимо произвести медицинский осмотр. Преждевременная смерть, — подчеркнул он, — означает срыв для технического работника. Другой важный момент — это знать точно, как далеко можно заходить в данном конкретном случае, учитывая политическую обстановку и личность заключенного». Митрионе был теперь по-настоящему возбужден. Он нашел наконец своего слушателя. «Очень важно знать заранее, — продолжал он, — можно ли позволить себе роскошь допустить, чтобы субъект умер». Единственный раз за все эти месяцы его невыразительные глаза засветились. «Но самое главное, — сказал он в заключение, — это компетентность. Ваше обрлщение к заключенным должно строго ограничиваться рамками необходимости. Выходить за эти рамки ни в коем случае нельзя. Надо всегда уметь держать себя в руках. Вы должны работать так же чисто и умело, как хирург, и так же искусно, как артист. Идет война не на жизнь, а на смерть. Эти люди — мои враги. У меня очень тяжелая работа, но кто-то же должен ее делать. Без нее не обойтись. А поскольку заниматься ею настал мой черед, я буду это делать безупречно. Был бы я боксером — непременно постарался бы стать чемпионом мира. Но я, увы, не боксер. И хотя я не боксер, в своем ремесле лучше меня нет никого».
Май 1979 года * * *
Я не называю имен и фамилий многих мужчин и женщин, которые помогли мне написать эту книгу, поскольку они могут из-за этого потерять работу, пенсию или статус беженца. Это может также привести к тюремному заключению, пыткам, а возможно, и к смерти. Например, за три дня до моего приезда в Буэнос-Айрес, где я должен был взять интервью у Селмара Мичелини (уругвайского сенатора, лгавшего тогда в изгнании в Аргентине), тот был злодейски убит «эскадроном смерти». Мне помогали десятки людей и в Европе, и в Латинской Америке. Именно им я и хотел бы выразить признательность и свое восхищение.
От издательства
Книга, предложенная вниманию советского читателя, написана американским писателем и журналистом Дж. Лэнггутом, автором нескольких романов и одной публицистической книги о Бразилии. По своему жанру «Скрытый террор» — это документальная повесть, действие которой разворачивается вокруг ее центральной фигуры — Дэна Митрионе, ставшего своего рода символом той неприглядной роли, которую американский империализм играет в странах Латинской Америки. Основываясь на многочисленных документах и личных встречах с некоторыми непосредственными участниками описываемых в книге трагических событий, автор наглядно раскрывает тайные пружины закулисной деятельности ЦРУ, Пентагона и сотен американских полицейских советников, направленной на подрыв конституционных устоев латиноамериканских стран путем тайных операций и скрытого террора. Дж. Лэнггут детально анализирует развитие событий в Бразилии, приведших к установлению там военной диктатуры и послуживших своего рода «сценарием» для последующих военно-фашистских переворотов в Уругвае и Чили.
Описывая этапы жизненного пути простого американского парня из глухой провинции, сына бедного итальянского иммигранта, автор искусно вскрывает те объективные причины, которые привели его к бесславной гибели на чужбине. Сам Митрионе вряд ли отдавал себе отчет в том, что встал на опасный путь. Поступив на службу в полицию, дослужившись (благодаря старанию и усердию) до поста начальника полиции небольшого городка на Среднем Западе США и став затем полицейским советником, Митрионе и не заметил, как превратился в простой винтик огромной репрессивной машины США. Дж. Лэнггут справедливо отмечает, что, если бы не трагическая смерть Митрноне, он так бы и остался никому не известным полицейским, а его имя заслуживало бы упоминания лишь в «маленькой сноске, набранной петитом».
