Антона, но реакцию директора, которую тот получил за своё откровение, ни для кого нельзя было назвать ожидаемой.
Правда, и тут не обошлось без «особых обстоятельств».
Судьба, как я уже успела заметить, в принципе странная штука, а когда она подкреплена случайным раскладом, то и вовсе выйти может что угодно; например, как если бы Антон пришёл к Дмитрию в кабинет, чтобы рассказать о моём поступке и застал там Власа. Диалог между двумя перерос в мексиканское противостояние среди троих, и у каждого было своё мнение.
Речь уже шла не о «кто первый моргнёт», но о «кто первый сможет убедить в своей правоте хотя бы одного, чтобы силы стали неравны».
Когда в кабинет директора пригласили и меня, атмосфера уже была накалена до предела. Дмитрий был в гневе, Влас был в бешенстве, Антон был в растерянности. Вопросы посыпались со всех сторон, но едва ли кто-то действительно ждал моего ответа. Мужчины просто перекрикивали друг друга, и каждый их выкрик отдавал в моей груди неприятным толчком.
Под конец беседы, больше напоминающей словесное сражение, я оказалась «безответственной и безрассудной глупой девчонкой», Влас — «тем, кто предал людей, которые всегда считали его членом своей семьи», а Антон — «единственным разумным человеком».
С той секунды, как губы Дмитрия наконец сомкнулись, я пришла к окончательному пониманию двух вещей: к тому, что ненавижу его всем сердцем, и к тому, что больше никому не позволю что-то делать за меня.
Антон поступил правильно, и в этом я его не виню. Влас сохранил мой секрет, и я чрезвычайно ему за это благодарна. Но всё это пора заканчивать.
— Выходи, — Рис кивает на дверь. — А то они надумают себе всякого.
Не совсем понимаю, что он имеет в виду, и всё же толкаю дверь от себя, покидая наполненную горячим воздухом ванную комнату.
— Что на завтрак? — спрашиваю, замирая в дверном проёме, ведущем в кухню.
Артур стучит ложкой по кастрюле, стоящей напротив него на столе.
— Овсянка, сэр.
Я морщу нос.
— А больше ничего нет?
— Ну, ты можешь сама что-нибудь приготовить, — произносит Дмитрий. — Ты же достаточно для этого самостоятельна.
Он встряхивает газету, аккуратно складывает её. Когда Дмитрий отправляет свою опустевшую кружку со следами кофе на белоснежной керамике в раковину, он не смотрит на меня. Когда идёт на выход из кухни (и мне приходится прижаться к косяку, чтобы пропустить его), тоже.
Так кто из нас ведёт себя, как ребёнок?
— Попросила бы у него прощение, и дело с концом, — шепчет Артур.
Я слишком голодна, чтобы тратить время даже на приготовление бутербродов, поэтому накладываю целую тарелку каши и принимаюсь за еду, игнорируя слова Артура. Но он явно не собирается уступать. Взгляд, которым он высверливает во мне дыру, называется: «Я — старше, и я знаю, как лучше».
Для кого лучше только? Вот вопрос.
— Я здесь не единственная крайняя, — отмечаю я, прожевав.
Артур устало вздыхает.
— Слава…
— Что? — я едва сдерживаюсь, чтобы не ударить ложкой по краю тарелки. — Если бы я чувствовала вину, я бы уже давно попросила прощения. А так — не собираюсь. Он может дуться хоть целую вечность, мне всё равно.
Тень недовольства во взгляде Артура сменяется жалостью. Я наспех расправляюсь с остатками каши и ухожу из кухни, даже не убрав со стола тарелку. Не хочу больше разговаривать на эту тему. Тем более, пока она не входит и в десятку тех, что стоят на повестке дня.
Сегодня воскресенье, занятий нет. Но и провести день, лениво растянувшись на диване перед телевизором я, при всём желании и при всей необходимости, не могу. Нужно проверить Лию, к которой охрану Дмитрий разрешил приставить лишь на сорок восемь часов, нужно связаться с Шиго и узнать, как там Нина, нужно подготовиться к тренировкам с Антоном, на которые даже Дмитрий повлиять не смог, нужно поговорить с Власом.
Нужно, нужно, нужно.… Сколько пунктов из перечисленных сделать я действительно желаю?
Быстро переодеваюсь в уличную одежду, выглядываю в коридор. Там собирается Дмитрий, и, чтобы не топтаться рядом, мне приходится вернуться в комнату и выбрать другой путь. Я открываю портал, и сегодня он похож на прозрачные двери больших торговых центров.
— Уже не так плохо, — замечает Рис.
Он встаёт плечом к плечу ко мне. Я киваю. За стеклом двери уже виднеется знакомая мне комната команды «Дельта». Я прохожу через портал, и одновременно с тем, как он закрывается за мной, открывается дверь ванной комнаты. Передо мной появляется Марсель. Или я перед ним; так или иначе, мы оба в равных пропорциях растеряны и смущены.
— Извини, — бормочу я, опуская глаза в пол.
— Дани с Ваней здесь нет, — доносится до меня голос Марса.
Я выжидаю несколько долгих секунд, прежде чем снова посмотреть на Марселя, и когда наши взгляды снова пересекаются, на нём уже надеты совсем не форменная футболка с человеком-пауком и потёртые бордовые джинсы. Сегодня ведь воскресенье, а в воскресенье стражам, тем, кто не дежурит, не возбраняется свободный стиль в одежде.
— Где они, не знаешь?
— Не знаю, — отвечает Марсель. — Со вчерашнего вечера здесь не появлялись.
Пальцы его левой руки старательно ощупывают предплечье правой. Сейчас оно цело и невредимо, но уже ничто не заставит меня забыть о кривых царапинах, которые Марс нанёс себе в попытке заглушить вину.
Сейчас же Ваня в порядке, но в порядке ли Марс?
— А у тебя какие планы? — интересуюсь я, старательно избегая любой темы, которая хоть на чуть-чуть могла бы отправить нас назад в тот ужасный вечер.
Марсель пожимает плечами.
— Хотел в футбол поиграть. Может, навещу родителей.
— Серьёзно увлекаешься футболом?
— Играл за сборную города, пока не стал защитником. Теперь уже не так много сил остаётся на тренировки с мячом.
Марсель говорит о том, что ему небезразлично — это я вижу по особому блеску в глазах. Но мальчишка всё равно никак не может расслабиться, продолжая крепко цепляться пальцами за кожу, где едва заметно поблёскивают символы клятвы.
— Надо будет как-нибудь всем сыграть, — предлагаю я. — Разбиться на команды, погонять мяч во дворе. Весело же.
— Согласен, — кивает Марсель. — Отличная идея.
— Ага.
— Очень информативная получается беседа, — произносит Рис, до этого не подающий никаких признаков присутствия.
Он появляется у окна. Его полупрозрачная кожа переливается в лучах солнца. Мне приходится прикусить язык, чтобы побороть желание ответить на его грубость.
— Ладно, мне, наверное, пора, — вместо этого произношу я, обращаясь к Марселю.
Направляюсь к выходу. Когда равняюсь с Марсом, выдавливаю из себя неловкую улыбку.
— Слав? — зовёт он,
